Страница 8 из 18
Признаками школ обладают и некоторые направления, совместно разрабатываемые современными коллективами ученых, в том числе на основе международного сотрудничества. К их числу относятся компаративистские программы, выявляющие сходство и различия отечественной и зарубежной журналистики[55]. Прочные позиции в научном сообществе заняли московские социологи журналистики[56]. В то же время специалисты полагают, что «трудами представителей санкт-петербургской и екатеринбургской исследовательских школ наиболее ярко представлены социологическое и политологическое направления в изучении журналистики»[57].
Безусловно, перечень претендентов на статус школы не исчерпывается приведенными примерами. Однако проблема в целом не решается перечислением. Она коренится в точном самоопределении исследовательских коллективов и сообществ и, следом за тем, тщательной классифицирующей обработке массива первичной информации. Некоторые попытки в данном направлении уже были сделаны, но их надо считать только первым приближением к решению масштабной задачи[58].
В России журналистика – не «будущая» и не «вероятная» область знаний, она не становится научной дисциплиной, а является таковой в течение многих десятилетий, если не столетий. Тому подтверждением служит устоявшаяся практика присуждения ученых степеней доктора и кандидата наук по специальности «Журналистика», филологические и политические науки. За рубежом такой практики нет, за ничтожными исключениями, там, как правило, журналистику относят к социальным наукам или коммуникативистике. К примеру, польский профессор свидетельствует, что в его стране «научные работники, обучающие журналистов, чаще всего получали свои степени по следующим специальностям: политология, социология, история, педагогика, экономика или философия. В Польше только в 2013 г. официально была признана научная дисциплина под названием “науки о медиа”, отнесенная к области общественных наук»[59]. Тем самым поощряется изучение журналистики как бы извне, специалистами в смежных областях знания; о недостаточности такого подхода у нас шла речь выше. Нельзя не согласиться с бразильским автором, который пишет: «Большинство исследователей по-прежнему так подходят к объекту своего изучения, что он используется для отработки методик из других областей знания, без необходимости вникать в специфику журналистской практики, и они ищут ответы на вопросы, которые ставятся в других областях знания. <…> Мы настаиваем на различии между так называемыми исследованиями журналистики [journalism studies] и теорией журналистики. <…> В случае исследования журналистики, когда изучаются продукты и методы, любой исследователь, даже если он не владеет понятиями научной области, может выполнять качественные исследования. <…> В результате знание особенностей журналистики, с точки зрения международных требований к совершенствованию профессии… оказывается за рамками этих работ»[60]. Следует принять и другое его положение: «Исследователи в области журналистики должны осознавать, что вслед за тем, как журналистика была признана в качестве научного объекта с собственным статусом, возникла задача… поощрять развитие методологий, которые согласуются с представлением о журналистике как профессии, как научном объекте и как специализированной области образования»[61].
Здесь уместно вспомнить о претензиях к теории журналистики, а именно об отсутствии у нее общепринятой академической культуры. Имеются в виду прежде всего множественность дисциплинарных подходов к этому объекту. Однако так ли уж стройна логика претензий? Что касается journalism studies, которые, по точной классификации бразильского профессора, качественно отличаются от теории журналистики, то они неизбежно выполняются в русле разных научных дисциплин. Журналистика представляет собой слишком крупное и заметное явление, чтобы не привлекать интересы экономистов, политологов, лингвистов, правоведов, социальных психологов и других «смежников», каждый из которых использует свой методологический и методический инструментарий. Иначе дело обстоит с применением знаний и материалов из соседних научных областей, когда исследования выполняются в теоретико-журналистской системе. Здесь должно происходить не размежевание по специализациям, а объединение усилий для постижения общего объекта. Он многопрофильный по своей природе и предполагает рассмотрение в единстве субстанциональных, институциональных, структурно-функциональных, содержательно-гносеологических, ценностно-смысловых и морфологических характеристик, то есть неизбежен органичный синтез многих теоретических и методических подходов.
Однако что же здесь необычного в сопоставлении с другими областями знания? Разве так уж просты и одномерны, например, гуманитарные науки? Филология, в основе зыбкого единства которой лежит слово как предмет изучения… История, генеральным признаком которой является рассмотрение общества в прошедшем времени и в развитии… Театроведение, компонентами которого являются драматургия, актерское и режиссерское искусство, организация театрального дела, интересы и поведение зрителей, образование (набор компонентов перекликается с тематикой журналистских исследований)? Почему же о журналистике надо говорить как об исключении, если не как о вненаучном недоразумении? Напротив, историки исследований в этой области рассматривают привнесение познавательных ресурсов из других дисциплин как важный этап развития: «В 1970-х и 1980-х годах наблюдалось более сильное влияние социологии и антропологии на исследования журналистики, и это привело к тому, что можно было бы охарактеризовать как социологический поворот в данной области… Все большее внимание, уделяемое вопросам культуры, идет рука об руку с освоением качественных методологий, в первую очередь этнографических и дискурс-аналитических стратегий»[62].
Сложность и многоликость теории журналистики ни в малейшей мере не препятствуют ее отнесению к разряду научных дисциплин. Напротив, именно так устроены другие дисциплина, в том числе имеющие долгую биографию и получившие официальное признание. Она входит как часть в широкое поле науки о журналистике, наряду с историей журналистики и критикой, подобно тому, как, например, литературоведение делится на теорию литературы, историю литературы и литературную критику. Журналистская теория полидисциплинарна, то есть она включает в себя ряд разделов, или субдисциплин, более или менее явно отличающихся друг от друга по предметно-содержательным признакам и методическому инструментарию.
Свое представление о структуре знания о журналистике и входящих в него субдисциплин нам приходилось показывать в предыдущих публикациях[63]. Воспроизведем его в измененном и дополненном виде (рис. 1). Поскольку теория существует как совокупность концепций, школ, направлений научной мысли, мы используем наименование во множественном числе – теории. Субдисциплины объединяются в группы, соответственно делению наук, непосредственно имеющих дело с журналистикой: социальные, историко-филологические, технико-технологические, коммуникативные. Некоторые группы представлены нами подробнее, другие только обозначены, что в данном случае, для иллюстрации полидисциплинарного характера теории журналистики, не имеет существенного значения.
Внутреннее единство всего этого комплекса достигается благодаря концентрации внимания на журналистике как целостном объекте, имеющем границы самоопределения по сущности и внешним признакам и качественно отличающемся от иных форм общественной практики. Разумеется, внутри комплекса происходят процессы взаимного притяжения и отталкивания, складываются противоречия, возникают ситуации недопонимания и т. п. Все это, однако, явления естественные для широкой области исследований, и они не вступают в конфликт с общепринятыми алгоритмами научной жизни.
55
СМИ в меняющейся России / под ред. Е. Л. Вартановой. М., 2010; Journalists in three media systems: Polish, Russian and Swedish journalists about values and ideals, daily practice and the future / ed. by M. Anikina, B. Dobek-Ostrowska, G. Nygren. Moscow, 2014; Perspectives to the media in Russia: “Western” interests and Russian developments / ed. by E. Vartanova, H. Nieminen, M.-M. Salminen. Helsinki, 2009; Vartanova E. Constructing Russian media system in the context of globalization // World of Media. Yearbook of Russian Media and Journalism Studies-2013. Moscow, 2014 и др.
56
Журналистика и социология / под ред. И. Д. Фомичевой. М., 1995; Свитич Л. Г. Социология журналистики. М., 2015; Социология журналистики / под ред. Е. П. Прохорова. М., 1981; Фомичева И. Д. Социология СМИ. М., 2012 и др.
57
Короченский А. П. Указ. соч. С. 124.
58
Чернов А. В. Классификация направлений российских исследований массмедиа: проект НАММИ // Российские исследования массмедиа и журналистики в международном контексте / отв. ред. – сост. С. Г. Корконосенко. СПб., 2013.
59
Геруля М. Кому нужен образованный журналист? Об обучении журналистов в Польше // Век информации. 2016. № 3. С. 39.
60
Machado E. From journalism studies to journalism theory. Three assumptions to consolidate journalism as a field of knowledge // Brazilian Journalism Research. 2005. Vol. 1, no 1. P. 14–16.
61
Ibid. P. 14.
62
Wahl-Jorgensen K., Hanitzsch Th. Op. cit. P. 6.
63
Политическая журналистика: учебник / ред. – сост. С. Г. Корконосенко. М., 2014; Социология журналистики: учебник для бакалавров / под ред. С. Г. Корконосенко. 2-е изд., перераб. и доп. М., 2016.