Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 88 из 98

- Очень жаль, - я всем корпусом повернулся к нему, - очень, очень жаль... Егор... придется нам тыкаться этими вот... - я показал на клык, повисший над фотографией Глафиры.

- В чем дело? - изумленно спросил Георгий. - Кажется, сатисфакции, как говорит наш водитель де Кюртис, должен был бы требовать я...

Со странным удовлетворением я заметил, что у Георгия была замотана голова.

- Георгий Алоисович, - вежливо и нежно заметил я, - вы совершенно правы... действительно, уже одно то, что в нашей квартире находится такой ублюдок, такая зеленая тварь, как...

Глафира захлопнула рот ладонью и сквозь тесно сомкнутые пальцы выговорила:

- Ох... что ты говоришь...Что такое говоришь?

-...Степан, - невозмутимо продолжил я, - уже одно это представляет собой серьезнейшее нарушение правил подземелья и угнетающе действует на психику людей - людей, подчеркиваю! а не зеленых тварей... Поэтому человек, добившийся разрешения от верховного координатора и от совета ветеранов, заручившийся согласием жильцов, не имеет права предъявлять какие-либо претензии...

- Нет, Джек, - поморщившись, сказал Георгий Алоисович, - ты, и в самом деле, что-то не то говоришь... Неправильно говоришь.

- Георгий Алоисович, - спросил я, - извините, что я прежде не поинтересовался: как перевязка прошла?

- Отлично, - помрачнев, ответил Георгий .

- Ну и прекрасно, - кивнул я, - просто замечательно!.. Так на чем же я остановился? Ах, да!.. Не имеет права предъявлять какие бы то ни было претензии. Вот именно! Должно помнить, что место зеленой твари в террариуме, или в спортзале в качестве тренажера, или в санчасти в качестве донора или санитара. Если же зеленой твари и позволено жить среди людей, то вести себя она должна скромнее скромного, памятуя о том, что один ее вид способен вызвать негативные эмоции у людей вообще, а у людей, занятых убийством таких тварей...

Георгий Алоисович слушал меня, опустив голову.

- Я ничего не понимаю, - сказала Глафира .

- А тебе и не надо ничего понимать, - быстро прервал ее я. - Главное, чтобы меня понял Георгий . А он меня понял. Верно?

Георгий Алоисович кивнул .

- И чудесно, - я прихлопнул ладонью по столу, - будем считать, что договорились.

Я поднялся и вышел вон.

В коридоре я прислонился к стенке.

Очень хотелось спать - вот что хотелось...

(Дзииинь... - так лопались огнедлаки. Дзиинь - и огненные брызги обжигали руки.)

Я побрел в комнату.

- Степа, - крикнул я, - я минут сорок подремлю. Ладно?

- Ладно, - отозвался Степа.

- Потом пойдем потренируемся, - сказал я, уже засыпая, уже проваливаясь в ватное великолепное, лепн(е безразличие сна...

Но поспать мне не удалось, вернее, я не добрал до сорока минут минут пятнадцать.

Меня разбудила Кэт. Она тронула меня за плечо, и я моментально проснулся. Хотя беготня в комнате началась значительно раньше, однако я дрых, не обращая на нее никакого внимания... О, счастливое свойство ветеранов-"отпетых" - спать под гром, под шум, взвизги, проклятия, стрельбу, когда это не касается лично тебя...

Хоть планета сейчас сойди с орбиты - мне-то что? Я буду спать. Но вот коснулась моего плеча Кэт, похожая на Мэлори (Мэлори, Мэлори, Мэлори) - и я проснулся... и сразу поднялся.

- Джек, - сказала Кэт, - Степа отравился.

Его как раз выволакивали из комнаты, я видел распахнутые, скребущие пол кожистые перепончатые крылья, закаченные, чуть подернутые белесой пленкой глаза, горло, вздрагивающее от спазмов, и пену, срывающуюся вниз из безгубого рта...

Санитары-ящеры действовали умело, сноровисто, я было сунулся помогать, но услышал квакающее:

- Папаня, досыпай... Уже проехали.

Я вышел вслед за ними в коридор.

В коридоре стояли де Кюртис, Глафира, Георгий Алоисович, из дальнего номера выскочил Жан-Жак - почти не общавшийся с нами "отпетый".





Куродо спал. Я бы тоже спал, если бы не Кэт.

Санитары вынесли Степу. Я присел на корточки и сжал голову руками.

- Джек, - тронула меня за плечо Кэт, - ему вовремя сделали промывание... Успели.

- Да, - я поднялся, махнул рукой, словно отгонял комаров, - да, извините, ребята, я что-то совсем... совсем не того.

Ко мне подошел Георгий Алоисович.

- Джек, - сказал он, - прости... Я не знал, что так получится.

Он был вполне искренен. Он расстраивался. Впрочем, все мы, "отпетые" дубы порядочные...

________________________________________________________________

- Вызывают, - сказала Глафира , - тебя и Георгия.

- Вылет? - спросил я.

- Ну да, - кивнула Глафира , - в нашем секторе только вы и остались.

- Придется одному, - вздохнул я, - сама видишь: Егор нетранспортабелен...

Глафира покачала головой:

- Одному не получится. Шметтерлинг.

Действительно, одного "отпетого" никто не выпустит на шметтерлинга. Так не бывает, чтобы можно было справиться с этим монстром в одиночку. Стало быть, будут узнавать, что с Георгием, почему он не может лететь (какое лететь! он ходить не может!), а когда узнают, то загремит Георгий даже не в сержанты, даже не в "псы" - в охрану "столовых". Я глядел на него. Соображал.

- Степа из больницы вернулся, - сказала Глафира .

Это был выход и для меня, и для Георгия... Конечно, Степан ни разу не был на других планетах, и даже не собирался на них бывать, но раз такое дело? Такое скверное дело...

Я вышел.

(А то, что Степан похож на шметтерлинга, так еще и лучше! Отвлечет... монстра, покуда я буду перезаряжать...)

Полет Степа переносил плохо.

Глаза подернулись пленкой, и я опасался, я боялся... Он часто дышал, безгубая пасть была раззявлена, и вместе с хрипом из нее вылетала кровавая пена.

Дня два мы провели в ракете, никуда не выходя.

Я отпаивал Степана молоком.

- Лихо... - выговорил Степан, - когда более или менее оклемался, - я и не ожидал, что меня так...

Он не договорил.

- Обратно, - постарался я его успокоить, - будет легче.

- Будем надеяться, - вздохнул Степа.

Я объяснил:

- Шметтерлинга не бойся. Это довольно глупое существо и не бросится на тебя...

Я хотел сказать: "Потому что очень похож на тебя..." - но вовремя осекся.

Мы вышли из ракеты.

Степа закинул голову. Я вновь видел его зеленую ящериную шею. Степа пил воздух. Степа вздрагивал от удовольствия... То было совершенно особое, ни с чем несравнимое наслаждение. Я это знал.