Страница 87 из 98
- Я тебя понимаю...
Степан зелеными когтистыми лапами отколупывал краску на дверной притолоке, и этот вполне человеческий, подростковый жест взорвал меня, почти взорвал.
Я уже открыл рот, чтобы гаркнуть, но потушил крик, сдержался, взрыв не вырвался наружу, остался во мне, всосался в кровь.
- Степан, - сказал я спокойно, - что бы ни было, что бы ни случалось тебе надо научиться сдержанности. Ты должен помнить, что ты не один, ты связан тысячью нитями, - я обвел в воздухе круг, - с другими, прочими - со мной, с мамой, с бабушкой. Каждый твой поступок, уж извини, - это и наш поступок. Мы за него тоже ответственны... Ты ведь прекрасно понимаешь, почему Георгий Алоисович сдержался? Понимаешь?
Степан опустил голову.
- Ну, разумеется, - я усмехнулся, - для чего ему иметь неприятный... гм, гм - разговор... со мной. А теперь получилось так, что мне предстоит неприятный разговор с Георгием Алоисовичем. Я надеюсь, ты уже извинился перед ним?
Крокодилья морда Степана замоталась из стороны в сторону, и я снова прикусил губу. Он был отвратителен. Он был не такой, как я.
- Нехорошо, - сдержанно произнес я, - это очень нехорошо, Степа...Теперь мне придется идти извиняться... такие дела... Поэтому, что бы ни было, тебе надо научиться сдерживаться... даже если бы Георгий Алоисович назвал бы тебя жабенышем, а твою маму - драконовой подстилкой.
Степан поднял голову и посмотрел на меня изумленно:
- Откуда ты знаешь?
Кэт перестала покачивать ногой, откинулась на стуле:
- Ах, вот оно что... Степан мне этого не говорил.
Я мотнул головой:
- Да.. .Степа, и вот теперь мне не придется идти извиняться... Надобно сдерживаться... Это тебе - урок. Ни в коем случае не прерывай собеседника, дослушай до конца, а уж потом отвечай. Иначе видишь, что получается? Ты хотел скрыть причину своей ссоры с Георгием Алоисовичем, и скрыл бы, пожалуй, а поспешил, не сдержался - и пожалуйста, все выболтал... Ничего, Степа, иди... Мы эту проблему решим...
Степан повернулся. Ушел.
Мы с Кэт помолчали. Потом Кэт сказала:
- Он очень хороший мальчик. Поэтому я не поверила ему, что он так просто набросился на Егора... Но я представить себе не могла, что Егор...
- Теперь представляешь?
- Теперь представляю.
- Степа был сегодня в спортзале?
- Да. Я его возила. Он хорошо работал. Тренер его хвалил. Предлагал оставить.
Я почувствовал, как у меня дернулась щека:
- Тренажером? Ты в уме ли?
- Не знаю, - Кэт провела пальцем по столу, - не знаю, где ему было бы легче... Кажется, ему всюду будет тяжело. Одно меня радует: он умеет драться.
- Да уж, - усмехнулся я, - в обиду себя не даст.
Я поднялся и стал переодеваться.
- Ого, - сказала Кэт, - пластинки почернели. Это что?
- Немного обуглились, - объяснил я, - огнедлаки шутить не любят. Видал-миндал. Впрочем, тверже станут.
- Будем надеяться, - вздохнула Кэт.
Я вышел в коридор.
Мне очень хотелось дать по морде Георгию Алоисовичу, но я сам себя успокаивал, мол, с кем не бывает.
Из кухни вышла Глафира. Как обычно, на ней был легкий купальный халат, едва запахнутый на мощном голом теле.
- Ой, - обрадовалась она, - Джек прилетел! Давно?
- Не очень, - сухо ответил я.
- После санобработки сразу сюда - ой, как приятно. А Куродо ?
Я пожал плечами:
- Спит, надо полагать. Мне нужно с вами поговорить, с тобой и с Георгием.
- Ага, - Глафира обогнула меня и прошла по коридору к двери своей комнаты, - Георгия сейчас нет. Он на перевязке, а со мной, что же... Поговори.
Она толкнула дверь, и я вошел следом.
Я первый раз был у них в гостях. Все стены были увешаны трофеями Георгия. Там - коготь величиной с саблю, здесь - чешуя размером со щит, чуть поодаль - изогнутый клык, какие-то и вовсе непонятные, вырванные из тел убитых драконов приспособления... Их было много, но не настолько, чтобы заполнить собой все стены. В промежутках, в оставшихся свободными квадратах и прямоугольниках Георгий Алоисович развесил фотографии Глафиры - одетой, полуодетой и вовсе не одетой. Сочетание было забавное. Я обратил внимание на одну небольшую фотографию. Георгий Алоисович притулил ее почти неприметно под каким-то устрашающим, отвратительно прямым кинжальным клыком.
Фотография была не просто небольшая. Крохотная.
Я проявил бестактность. Я подошел к стене и постукал пальцем по фотографии:
- А это зачем?
Глафира чуть покраснела:
- Какой ты, Джек... наблюдательный. Кто бы ко мне ни приходил, никто внимания на эту фотографию не обращал, а ты пришел - и сразу.
Я понял, что Глафира упрекает меня.
Как-никак наблюдательность - первое, что должно быть развито у "отпетого". Стало быть, те "отпетые", что бывали у нее, конечно, замечали эту фотографию, но не задавали Глафире дурацких вопросов.
- Я полагаю, - сказал я, - что фотографии вывешивают, чтобы на них смотрели и чтобы их видели, чтобы на них обращали внимание. Вот я и обратил.
- Вот и умница, - с издевкой сказала Глафира .
Эта издевка и решила дело.
Я не стал узнавать, чего ради Георгий Алоисович вывесил фотографию своей жены, бьющейся в эпилептическом припадке, не стал даже узнавать, кто был фотограф, так дивно запечатлевший нашу нынешнюю квартуполномоченную... я просто потрогал клык, длинный и острый, похожий на кинжал, и спросил:
- Что было у Георгия со Степаном?
Глафира замялась.
Я пришел к ней на помощь:
- Георгий опасно покусан?
- Да нет, - успокоила меня Глафира , - не особенно... он еще смеялся, в спортзал на тренировки ходить не надо...
- В квартире свой тренажер появился, - продолжил я.
- Нет! - запротестовала Глафира, сообразив, что ляпнула что-то не то. Нет! Он так не говорил.
- Он говорил хуже... он говорил гораздо хуже...
В эту секунду стукнула дверь, и я, не оборачиваясь, понял, что вошел Георгий.
- О! - услышал я, - Джекки! Живой и здоровый... ты что, извиняться пришел? Не надо... Какие счеты... Ну, сорвался малыш... с кем не бывает.
Я старался не смотреть в сторону Георгия и ответил, чуть помедлив:
- Георгий, у тебя остались дуэльные пистолеты?
Георгий Алоисович насторожился:
- Нет. Их конфисковали после того, как твой бывший начальник утонул в дерьме.