Страница 65 из 98
Разговор принимал самый нежелательный оборот, но в дело вмешался Куродо.
- Слышь, - перебил он начавшего было говорить Георгия, - ты погоди шуметь, надо же Эдика помянуть как-то, а то совсем не по-людски получается.
- Вы сначала ведро с тряпкой унесите, - приказала Жанна Порфирьевна, потом уж рассуждайте - по-людски - не по-людски...
- Есть! - шутливо отозвался Куродо и, уходя, позвал меня: - Джекки, пойдем, покажу владения.
Покуда я шел по коридору. Куродо объяснял:
- Жанна - баба хорошая, но с прибабахом.
- Ну, ты тоже... - начал было я.
- Что - тоже? - перебил меня Куродо. - Егорка - нахал... Подумаешь, расстроился и засмолил. Тут Жанна права. Не фиг распускаться.
Мы свернули в небольшой коридорчик, вышли в огромную кухню. Я насчитал десять плит.
Куродо поставил ведро на пол, вынул тряпку и зашвырнул ее в угол.
- Да ты не пугайся, - сказал он, - здесь народу не много. Так... если пир устроить, поминки там, счастливое прибытие...
- День рождения, - подсказал я.
- Не, - мотнул головой Куродо, - это не практикуется.
Он посмотрел на меня и рассмеялся:
- Ты чего, Джекки, так с подушкой и ходишь?
- Да, - сказал я, - действительно...
На кухню вышел Георгий Алоисович. Его колотило.
- Стерва, - в руке у него был старый, покорябанный, видавший виды чайник, - мерзавка, как из нее жабы не получилось - не представляю.
Он поставил чайник на плиту, повернул ручку. Плита угрожающе загудела.
- Не надо печалиться, - пропел Куродо, - потому что - все еще впереди...
- У, - сказал Георгий Алоисович, - с каким удовольствием я бы ее в лабораторию или в санчасть бы сдал.
- Ты погоди, погоди, - усмехнулся Куродо, - как бы она нас под расписку не сдала... Скольких она пережила?
Георгий Алоисович пальцем потыкал в сторону коридора:
- Я тебе скажу, я командора вполне понимаю. От такой стервы сбежишь хоть в пасть к дракону, хоть в болото к "вонючим".
- Так это - одно и то же, - задумчиво сказал Куродо, - только ты зря. Они с командором жили душа в душу.
- Тебе-то откуда знать? - презрительно бросил Георгий Алоисович.
- Святогор Савельич рассказывал, - возразил Куродо, - говорил, что Жанка здорово переменилась...
- Вот вредный был мужик, да? - спросил Георгий.
- Ну, - гмыкнул Куродо, - где ж ты тут полезных-то найдешь? Полезные все в санчастях шипят и извиваются, а здесь - сплошь "лыцари", то есть убийцы...
Куродо явно поумнел с тех пор, как я с ним расстался.
- Нет, - стоял на своем Георгий, - ты вспомни, вот мы с тобой почти одновременно сюда пришли, ты помнишь, чтоб он хоть раз дежурил?
Куродо рассмеялся:
- Ну, ты дал! Святогор Савельевич - и дежурство!
- Как сволочь последняя увиливал, а как он нас кантовать пытался? Вроде казармы, да? Что он как бы ветеран, а мы - "младенцы"...
- Ну, - урезонил Георгия Куродо, - он же и на самом деле, был ветеран.
- А я спорю? Я говорю, что он - мужик дерьмо, а ветеран-то он ветеран, это точно...
- Ага, - подтвердил Куродо, - и все равно, когда повязали и в санчасть поволокли, до чего было неприятно, да? Был человек как человек... Я вот скажу, Джекки - свидетель, был у нас сержант - и не такое дерьмо, как Святогор, нет, в чем-то даже и справедливый - верно, Джекки?
Я подумал и решил не спорить, согласился:
- Верно.
- Ну вот, - а когда дело до превращения дошло, так я ему первый по хребтине табуретом въехал; а здесь - не то, вовсе не то. Жалко было Святогора, что, неправда?
Георгий Алоисович помолчал, а потом кивнул:
- Жалко...
Куродо удовлетворенно заметил:
- Вот... А ты знай себе твердишь: Жанну бы с удовольствием сволок в лабораторию. Обрыдался бы над лягвой-лягушечкой...
Чайник забурлил, принялся плеваться кипятком. Георгий Алоисович выключил плиту, подцепил чайник.
- Чаем отпаивать будешь? - поинтересовался Куродо.
Георгий махнул рукой - и побрел прочь.
Куродо подождал, пока он уйдет, и посоветовал:
- Ну, я не знаю, как у тебя там было... Но тебе здесь скажу - не женись. Связаться с такой стервозой, как Глашка...
- Я и не собираюсь, - улыбнулся я.
- А они все здесь в подземелье стервенеют, - вздохнул Куродо, - стало быть, ты в пятом номере? Ну и распрекрасно - я в седьмом. Заходи потрепемся.
- Зайду, - кивнул я, - только подушку отнесу на место - и зайду.
- Валяй.
Куродо остался на кухне, я отправился в свою комнату, но, когда толкнул дверь, то замер от изумления.
На кровати сидела, нога на ногу, прямая, строгая и стройная, Жанна Порфирьевна.
Я заглянул на дверь. Да нет, номер пять. Бледная металлическая цифра.
- Все в порядке, - поощрительно заулыбалась Жанна , - вы не ошиблись, это я несколько обнаглела. Заходите, не сомневайтесь...
Я зашел и, вытянув руки, пробормотал, покачивая подушкой:
- Я... это... вот... подушка...
Жанна засмеялась:
- Ах, какой же вы, милый, тюлень. Ну, кладите, кладите свою подушку на кровать.
Я положил и остался стоять, не решаясь опуститься на стул.
- Что же вы стоите? - изумилась Жанна. - Садитесь, садитесь. Вы не смущайтесь, что вы... Я просто заглянула в ваш холодильник и обнаружила, что он пустым-пустехонек...
Я присел на краешек стула и тихо сказал:
- Да не надо бы...Тут - кафе, и вообще, не надо бы...
Жанна Порфирьевна замахала руками:
- Ой, ну что вы, какие церемонии, я же здесь для всех - как бы мама... Понимаете? Мама Жанна ...
Я покраснел и заерзал на стуле.
- Вот вам, Джекки, сколько лет?
- Кажется, восемнадцать, - едва слышно выговорил я.
- Восемнадцать? - улыбнулась Жанна. - Знак зверя.
- Зверя? - не понял я.
Жанна Порфирьевна показала мне три пальца:
- Шесть... шесть... шесть, - серьезно сказала она, - три шестерки - это восемнадцать. Никогда человек не близок так к разрушению, к переворотам, к жестокости, к зверству, к разочарованию в мире, как в свои восемнадцать лет... Жизненный опыт - ноль, интеллектуальной и сексуальной энергии пироксилиновая бочка - чем не зверь? И самый опасный зверь из всех возможных. Юность - это знак зверя. Но вы ведь не такой?
- Не такой, - ответил я, но тут же добавил: - Впрочем, не знаю...
Жанна откинулась назад, рассмеялась, протянула руку, провела по моей щеке рукой.
- Джекки, вы - прелесть... Мне хочется больше узнать про вас. Кто ваши родители? Как вы очутились здесь? Где учились?