Страница 9 из 20
Нежинов усадил его на стул, позволил по телефону в полицию и что-то сказал Грульену. Тот, повеселевший и радостный, стоял против пойманного наготове, чтобы не дать ему бежать.
Через несколько минут, когда пришла полиция, Нежинов резким движением снял с пойманного саван, и на него взглянуло довольно красивое молодое лицо. В эту-то минуту Грульен покачнулся и со стоном упал на руки одному из полицейских.
Пойманный с дикой ненавистью посмотрел на упавшего и рванулся в сторону.
Нежинов вдруг стал быстро одеваться, точно торопясь куда-то.
— Берегите этого, — сказал он полицейским, уходя, — а когда очнется этот, не упускайте его с глаз. Скорей обоих в полицию. Попались наконец-то…
На другой день, в девять часов утра, Нежинов допрашивал дворника того дома, где жил Грульен.
— Когда переехал к вам?
— По книге — шестого ноября.
— Кто к нему ходил?
— Швейцар говорит, что ни одна душа.
— Кто жил рядом?..
— Ученый какой-то. Тоже один. Был у него — склянки да банки на столе.
— Скажите, давно был в этих квартирах ремонт?
— Недавно. Между этими квартирами даже одна дверь не заделана… Раньше хозяин с сыном жили. Хозяин в одной, а сын рядом… Для ребят и пробили. Не успели заделать, как господин Грульен заторопили, сдали так, просто обоями заклеили…
— Так что пройти из одной квартиры в другую можно?
— Да, конечно, можно… Только бумагу отодрать. А около дыры-то у господина Грульена второй шкаф стоит, так что дыру и задвинуть можно.
Нежинов отпустил дворника:
— Спасибо. Еще вызову вас.
Через несколько минут Нежинов уже разговаривал с Грульеном.
— У вас были деньги?
— Нет, — и Грульен побледнел. — Откуда? У меня маленький заработок…
— Напишите мне несколько слов вот здесь на бумажке. Ну хотя бы вот это…
И Нежинов протянул Грульен кусок измятой бумажки, на котором было написано, что убийство Рощинской совершено не анархистами. Эту бумажку Нежинов только что достал из редакции.
Грульен посмотрел на бумажку и вдруг бешеным движением вырвал ее из рук Нежинова.
— Мне больше ничего и не надо, — спокойно ответил тот, — прошу вас посидеть спокойнее… Введите другого.
Через полчаса какая-то женщина была введена к Нежинову и, окинув взглядом обоих арестованных, с ужасом прошептала:
— Да… Это они… Те самые…
— Ваше превосходительство, — докладывал Нежинов, лично вызванный к градоначальнику, — шестого ноября, то есть через шесть дней после убийства артистки Рощинской, — в доме 103 по Таврической улице снимает квартиру неизвестный человек, предъявивший паспорт французского гражданина Грульеиа. Он ведет замкнутый образ жизни.
Живет без прислуги. Никто к нему не ходит.
Редко и он выходит из дома, на него давно уже стали обращать внимание соседи и дворники, но обратиться к содействию полиции поводов ни у кого не было. Эта тайна, окружавшая неизвестного жильца, может быть, долго еще была бы не раскрыта, если бы через два с половиной месяца он не заявил полиции, что его беспокоит какое-то привидение. Что было дальше, я уже докладывал вашему превосходительству… Когда пойманный человек в саване был показан горничной несчастной артистки, она узнала и его, и арестованного под именем Грульена. Ваше превосходительство, убийцы артистки Рощинской найдены…
Убийца, который не помнит
Уголовная новелла
В полутьме большого кабинета со старинной черной мебелью, обитой кожей, я не сразу заметил доктора, и только когда сделал несколько шагов к столу, из-за него послышался резкий твердый голос:
— Ах, это вы, молодой челе век… Ну, здравствуйте…
В тоне приветствия не было той теплой нотки, с которой приветствуют приезжего, наоборот, в ней скрыто звучал холодноватый упрек, что вы нужны и вас слишком долго ждали.
— Сначала садитесь… Вот сюда.
Я послушно опустился на мягкое кресло, только сейчас почувствовав, как онемело тело от трехчасовой поездки со станции до имения доктора.
— Моя фамилия Медынин, — сказал он, так внимательно рассматривая меня, что я невольно опустил голову. — Вы, конечно, знаете, что я нашел вас по объявлению в газете, в котором вы просите дать хоть какую-нибудь работу. Так я вас понял?
— Так.
Он закурил папиросу и выпустил плотный сероватый клуб дыма, который на мгновение закрыл два сверлившие меня, пытающие взгляда.
— Вы голодали? — резко спросил он.
Этот вопрос был как-то слишком неожидан для меня, и я чувствовал, что немного покраснел.
— Да… почти, — тихо ответил я.
— Это хорошо, — почему-то задумавшись, произнес он, — это хорошо… Теперь вы хотите найти работу… Впрочем, что же я вас спрашиваю, это ясно само собой… Умеете вы вести корреспонденцию, свободно излагать на бумаге то, что нужно, писать под диктовку?..
— Умею… Я раньше работал в этой области… Мне так необходимо сейчас найти заработок, что я охотно буду очень-очень много работать…
— Работать особенно много не надо. Надо только, чтобы я остался вами доволен…
— Я постараюсь! — горячо вырвалось у меня. — Вы будете довольны.
— Ну?.. Это хорошо, — каким-то странным тоном произнес он.
Я приподнял голову и не мог не заметить пробежавшую но его губам какую-то нехорошую, жестокую улыбку.
— Ваше имя?
— Сергей Николаевич.
— Фамилия?
— Агнатов.
— Прекрасно… Итак, Сергей… Николаевич… так, кажется? Я вас задерживать больше не буду, — мягко сказал Медынин. — Вы мне передадите ваши бумаги, это уж мой порядок, и с этого дня вы у меня на службе. Я не беден и могу вам предложить те условия, какие захотите вы… Скажите мне — сколько?
— Позвольте мне сто, — робко попросил я.
— Сто? — с удивлением спросил он, и я чувствовал легкий, презрительный смешок, слышавшийся в этом вопросе, — я могу вам дать триста. Вы слышите?
— Спасибо…
— Сейчас вас отведут в нашу комнату и в течение целой недели я не допущу, чтобы вы хоть что-нибудь делали. Отдыхайте, ешьте, пейте и гуляйте… Вот обедать вам придется одному, потому что…
— Пожалуйста, пожалуйста, — перебил я Медынина.
— Дело в том, что я живу здесь… с женой и дочкой, маленькой девочкой… Мы еще не устроены совсем, хозяйства нет… Вы понимаете? И кроме того, жена больна…
— Что с ней? — из вежливости спросил я.
— Ах, да ничего… Нервы… Она какая-то ненормальная, — с досадой почти вскрикнул он и, вдруг спохватившись, добавил с улыбкой: — Ну, идите, отдыхайте… До завтра…
Лакей, который встретил меня у ворот, проводил и в маленькую, уютную, со светлыми обоями комнатку наверху. Он почти не проронил ни одного слова и, только уходя, вежливо поклонился.
— Спокойной ночи. Если я вам понадоблюсь, — позвоните.
И исчез. Так же молчаливо…
Усталость и тряская дорога взяли свое. Не раздеваясь, я прилег на маленькую кушетку и уснул крепким сном отдыха.
Я не могу сказать, отчего я проснулся. Яркий лунный свет вливался через небольшое окно, и в комнате было светло, как днем. Когда я поднял голову, до меня слабо долетели какие-то неясные звуки — сначала тихие, заглушенные, потом все усиливаясь и усиливаясь — и я ясно разобрал тяжелое, надрывающееся рыдание.
Судя по тембру голоса, это плакала женщина. Я вскочил с кушетки и стал прислушиваться.
Да, это плакала женщина… Было что-то безысходное и жуткое в этих переливающихся, сдерживаемых рыданиях, которые шли откуда-то снизу, почти под самым окном. Казалось, что, рыдая кто-то звал на помощь.
Я невольно вытащил из кармана маленький браунинг, подаренный мне при прощаньи одним из друзей, подошел к двери и толкнул се.