Страница 10 из 15
Сквозь меня пройти было невозможно: как депутат я пользовался статусом неприкосновенного лица. Это, по крайней мере, избавило меня от вмешательства милиции – охраны Моссовета, которая кормилась, разумеется, с рук мэрии, уже давно перешедшей на сторону врагов нашей страны. Попытались передать листовки через мою голову – я смахнул их на пол. Попытались схватить меня за руки – ощутили проблемы со своими руками. И все же, в драку никто не лез. Лишь помощник мэра начал на меня орать, брызгая слюной. Я ждал, когда он коснется меня руками. И прикидывал, как он полетит через мое бедро. Но когда такое касание состоялось, рыхлый свитер помощника показался мне ненадежным для броска, и я просто уперся предплечьем в горло противника и придавил его к стене, вдоль которой лежали стопы листовок. А потом протащил его по этой скверной бумаге, рассыпая ее по полу.
На этом инцидент был исчерпан, поскольку беспорядки для службы охраны Моссовета были неприемлемы. Милицейское начальство решило, что проще листовки арестовать до выяснения обстоятельств. Их перенесли снова в подвал – в милицейское помещение, и там заперли. Через сутки арест был снят, но бумага стала макулатурой: листовки уже невозможно было распространить до начала голосования по вопросам референдума.
Референдум не дал Ельцину никаких преимуществ, не позволил ему принимать какие-либо законные решения. Но курс на переворот тогда уже обозначился достаточно ясно. И в октябре 1993 в Москве началась война. Мне довелось тогда сбрасывать со своим плеч свору пенсионеров – сторонников Егора Гайдара, которые перекрыли мне путь в Моссовет. Потом при свечах участвовать в раздаче пистолетов в здании Дома Советов. Оружия на всех не хватало, поэтому я решил, что меня защищает хотя бы депутатский мандат, и не взял в руки ПМ. Впрочем, и опыта обращения с ним у меня практически не было. Бог миловал – с ПМ у меня было гораздо больше шансов не выйти из здания на Краснопресненской набережной.
Каким-то чудом тогда я не попал "под раздачу". Хотя и рисковал, когда у метро "Баррикадная" вцепился в накидку омоновца, который вместе со своими сослуживцами запихивал толпу протестующих людей в метро. Тогда на меня свой взор обратил ублюдок, который командовал всем этим. И могли бы меня тогда покалечить, если бы люди вокруг по чьей-то команде вдруг не сели. Идти по телам этот костолом с баранкой жира под подбородком не рискнул. Мог я "нарваться", когда на Садовом вместе с другими осыпал камнями наступающую цепь омоновцев. Мог и потом из "черных списков" членов патриотических организаций перекочевать за решетку. Обошлось.
Следующий эпизод, в котором боевые искусства, наконец, понадобились, состоялся в 1994. Тогда штаб-квартира Конгресса русских общин находилась под пристальным наблюдением спецслужб: мы были в том самом "черном списке", который был составлен ельцинистами по итогам кровавых событий октября 1993. Вполне возможно, именно по этой причине произошло нападение двух молодых людей, которые прикидывались "наперсточниками". Рядом с метро почти всюду тогда можно было увидеть этих жуликов: игра в наперстки соблазняла легкой наживой, а сценарий, в котором участвовало сразу несколько человек, предполагал, что выиграть можно, только если тут же проигрываешь, причем гораздо больше, чем был недавний выигрыш.
То ли это было какое-то задание, то ли жуликам нужен был скандал. Так или иначе, один из них бросился ко мне обниматься, а другой, когда я отвлекся на первого, нанес мне хорошо поставленный удар в нос. Темные очки с моего носа отлетели в сторону, портфель выпал из моих рук, на белую сорочку из носа хлынул обильный поток крови. Когда через мгновение туман перед глазами рассеялся, передо мной было радостно-наглое лицо бритоголового молодого человека, который готов был прибавить в мою голову еще несколько ударов. Но получил от меня удар ногой в живот.
Это был первый мой опыт публичной схватки более чем с одним соперником. И опыт показал: даже очень сильный удар ногой в корпус не слишком подрывает боеспособность противника. Два удара подряд в область живота, нанесенные носком ботинка, не свалили наперсточника. В это время его приятель обхватил меня за корпус, блокировав руки. Если бы я не избавился от этих объятий, второй нападающий мог бы атаковать меня со спины. Пришлось применять малознакомый мне боевой прием. Мои руки болтались за спиной противника, охватившего меня со стороны груди. Через его затылок я дотянулся пальцами до глазниц и отогнул голову наперсточника (не догадавшись ударить его лбом в подбородок), и он вынужденно отпрянул, отпустив захват. Сзади уже набегал второй. И я встретил его ударом уширо-гэри (я тогда сделал его интуитивно, не имея опыта наработки такого удара), тут же переключившись на первого, за которого я держался, чтобы не упасть. От передней подножки он кувыркнулся в сторону своего приятеля, переживавшего удар моего каблука. Сообразив что-то, оба решили ретироваться резвым аллюром.
Вокруг стояла толпа наблюдателей, и никто не пришел на помощь. В этот момент я опустился на колено: кровь продолжала обильно течь на рубашку. Кто то предложил мне помощь в продолжении драки: догнать и добавить. Но у меня не было сил. Пришлось обращаться в медпункт близлежащей станции метро. Носовая перегородка была сломана, и я еще месяц маялся от невозможности нормально дышать во время ночного сна. Потом несколько процедур физиотерапии убрали опухоль, и операция не понадобилась.
Через несколько дней я нашел одного из нападавших – того, что первым ударил меня. На том же месте у метро. Он был в группе себе подобных, поэтому затевать драку было бы неразумным. Я отправился в опорный пункт милиции, размещенный в станции метро. И негодяй был тут же задержан. В отделении милиции был составлен протокол, и мне было решать, привлекать ли наперсточника к ответственности. Я решил не делать этого: слишком уж он был теперь жалок. Да и тратить время на этого уродца никак не входило в мои планы. Был ли он наемником или это была случайность, установить невозможно. Но вот какое совпадение: в тот же период штаб-квартира нашей организации была обстреляна снайпером с соседней крыши. Не с целью убить, но с целью напугать. Стреляли из духового ружья неприцельно. Возможно, и меня просто пугали.
Еще через несколько лет, когда боевые навыки еще дальше отошли в прошлое, у меня состоялась потасовка с болельщиками, которые решили устроить драку в троллейбусе. Политическая составляющая здесь была в том, что к этому времени милиция уже практически прекратила свою деятельность. Поэтому нападавшие не были задержаны, их личности даже не попытались установить.
Происшествие произошло, когда я ехал домой с политического совещания, держа под мышкой папку с документами. В троллейбусе, который направлялся к моему дому, оказалась группа возбужденных спиртным юнцов со своими лидерами постарше. Они принялись задирать, а потом избивать какого-то пожилого мужчину, который посмел сказать, что болеет за другую команду. Я прекратил избиение, перехватив руку, которая намеревалась нанести очередной удар в лицо. И вся свора бросилась на меня. Я оказался в узком проходе, и это дало мне небольшое преимущество. На едва доставший меня удар, я нанес сильный удар в лицо, и напавший на меня наглец выпал в толпу своих сообщников с криком: "Он мне нос сломал!". Второй набросился на меня, когда троллейбус на повороте качнуло, и попытался повалить рывком под себя. Я нанес ему два удара кулаками в живот и освободился, предварительно отбросив свою папку на колени пассажирам. И тут на мою голову обрушилась пряжка солдатского ремня. Я никак не ожидал, что рослый парень перегнется через плечи своих более мелких приятелей и нанесет столь длинный удар. Только то, что я слегка подсел и отклонился, позволило избежать более серьезной травмы. Пряжка сорвала с головы кусок кожи, и кровь полилась на лицо и за шиворот куртки. Почти сразу прилетел удар ногой в корпус, который отбросил меня к колеблющейся стенке неторопливо переезжающего трамвайные пути троллейбуса. Ответный удар ногой едва достал моего противника, который вновь хлестанул ремнем – пряжка скользнула по моей голени.