Страница 8 из 28
Историки Английской революции удивительно единодушны в негативных оценках Карла I, несмотря на принадлежность к разным направлениям и острые разногласия по многим другим вопросам: «Карл худший король, который был у нас со времен средневековья» (Рональд Хаттон); «Если был человек, сам себя уничтоживший, то это Карл Стюарт» (Морис Ли-младший); «Карла можно считать более привлекательным человеком, чем его отец, но как правитель он был куда хуже» (Кристофер Дурстон); «Карл был прискорбным образом непригоден к монархической власти» (Энн Хьюджес) [138]. По мнению Ч. Карлтона, Карл воспринимал любую оппозицию как заговор злых и эгоистичных людей. В конституционном плане он считал: обладая правом созыва и роспуска, только он может судить, что парламент сделал доброго и дурного. На прагматическом уровне был уверен, что для блага подданных имеет право преподносить урок кучке тех, кто сеет беды. На уровне психологическом Карлу было присуще «проецирование», то есть перекладывание на противоположную сторону действий и мыслей, в которых он, осознанно или нет, винил себя. Его противники, а не он толкали Англию к абсолютизму [31, 83–84]. О том же писал и Рассел, называвший эту черту Карла «узким видением». Карл не был способен посмотреть на проблему с разных перспектив, не понимал, что другая сторона, например парламентарии, могут иметь опасения иного рода, чем он, никогда не принимал тезиса, что политика есть искусство возможного [89, 195]. Расхождение в оценках Карла I и его политики между историками ревизионистского направления и их критиками, представителями постревизионистского направления, состоит в том, что последние усматривают в недостатках короля отражение долговременных социальных и идеологических проблем. Так, Хьюджес писала: «Политика Карла была не проявлением беспорядочных импульсов его несчастливой и невезучей натуры, а вполне объяснимым выбором между различными путями развития английской политической системы. Так, его страх перед публичностью явно был ответом на реальные социальные и политические изменения. Его политика приносила вред потому, что касалась (самым грубым образом) долговременных структурных проблем, которые были «отложены» или порождены в предшествующие царствования» [55, 158]. Возможно, единственным исключением среди историков является К. Шарп, полагавший, что Карл обладал необходимыми для правителя качествами, прежде всего трудолюбием, и на деле был центральной фигурой в управлении. Он и обеспечил успех политики, проводившейся после роспуска парламента в 1629 году [138].
Чарльз, будущий король Англии, третий из выживших королевских детей, родился в замке Думфернлайн в ноябре 1600 г., когда отношения его родителей, Якова и Анны Датской, были уже испорчены. Роды были тяжелыми, но Яков предпочел остаться в Эдинбурге, чтобы наблюдать, как останки двух преступников, казненных за государственную измену, после повешения и четвертования рассылались в разные части королевства. Чарльз был слабым и болезненным ребенком, до двух с половиной лет он не ходил, а до четырех лет вследствие рахита передвигался только с посторонней помощью. У него был еще один физический недостаток, затруднявший общение с подданными – он заикался. В Лондон мальчика перевезли только в 1604 году, и мало кто обращал на него внимание. Внимательной к нему была только мать, отец его игнорировал, старшие дети прохладно реагировали на его заверения в преданности. Он посвящал время сбору монет и медалей, приобретая вкус к коллекционированию, участвовал в маскарадах и играл в дворцовых парках. Его положение стало иным, когда в 1612 году умер старший брат Генрих. Сначала Чарльз негативно относился к фавориту отца Джорджу Вильерсу, потом это отношение поменялось, то ли потому, что принц понял: чтобы быть ближе к отцу, надо дружить с Бекингемом, то ли, как и многие при дворе, попал под его очарование.
После роспуска парламента в 1621 году переговоры о вступлении Чарльза в брак с испанской инфантой продолжались, тем более, испанское приданое могло помочь в решении финансовых проблем. По сути, проект был нереализуем по религиозным причинам: инфанта могла выйти замуж только за католика, а переход принца в католицизм был невозможен. Для испанцев переговоры служили способом отвлечь Якова от вступления в войну. Чарльз, однако, в мечтах о невесте стал испытывать нетерпение, и в 1623 году он с Бекингемом совершил романтическую поездку в Мадрид, что в политическом отношении было глупостью. Это путешествие полностью нарушало дипломатический протокол, сопровождалось буффонадой (фальшивые бороды), и было просто опасным. Переодетыми Чарльз и Бекингем скакали по Франции, а в Испании оказались фактически под контролем властей. До инфанты Марии незадачливого жениха не допустили; он лишь мимолетно увидел ее в окошко кареты, но решил, что влюбился. После нескольких недель безуспешных попыток добиться согласия испанской стороны англичане поняли, что их план провалился, и вернулись домой, в общем-то, легко отделавшись. Английские протестанты вздохнули с облегчением. После Испании Бекингем стал фаворитом и другом принца. Вернувшись на родину, Чарльз чувствовал обиду, убедив себя, что в Мадриде с ним обращались недостойно, и присоединился к призывам к войне.
В наши дни историки больше пишут не о преемственности двух царствований; напротив, преобладает мнение, что Карл, осознанно или бессознательно, стремился во всем действовать вопреки отцу. С его воцарением изменился двор. Исчезли шуты и карлики, вместо не слишком скрываемых пороков превозносятся супружеские добродетели. Законом стали требования придворного этикета. Переговоры с французами, начавшиеся еще при старом короле, завершились тем, что Генриетта Мария, дочь Генриха IV Французского и сестра Людовика XIII, стала женой Карла. Сначала отношения между ними не были теплыми, но после гибели Бекингема в 1628 году она сумела утешить супруга, и королевскую чету посчитали образцовой супружеской парой. При жизни Бекингем не просто не допускал королеву до публичных дел, но и открыто третировал. Кларендон передавал слова, однажды сказанные ей герцогом: «В истории Англии были королевы, потерявшие головы». Первый историк революции считал пагубное влияние Генриетты Марии на короля причиной многих ошибок, приведших к конфликту: «Привязанность короля к королеве была особого свойства; в ней сочетались сознание, любовь, благородство, благодарность – все те возвышенные чувства, которые возводят страсть на самый высокий уровень. Он на все смотрел ее глазами и руководствовался ее суждениями; не только обожал ее, но желал, чтобы все знали, что она влияет на него. Это было плохо для них. Королева была очень красива, обладала чувством юмора и была достойна самых благородных чувств; так что они были воплощением супружеских чувств того века. Когда ее допустили к участию в самых секретных делах (от чего она была предусмотрительно отстранена герцогом Бекингемом, пока он был жив), у нее возник вкус к их обсуждению и высказыванию своего суждения; ее страсть к этому всегда была сильной» [10, 100]. Она считала себя вправе знать и даже определять, на кого падет милость монарха, решать вопросы, которые мог решать только король, что «положило начало предвзятости к нему и его правительству». В этих словах видно недоброжелательство Кларендона к Генриетте Марии – на протяжении многих лет они оставались политическими противниками.
Любимыми занятиями Карла были покровительство искусству и коллекционирование. Он не жалел на это ни времени, ни средств, ни энергии. Карл создал одну из лучших в то время коллекций ренессансного искусства, в которой только картин было 1760. Он обладал прекрасным вкусом и легко отличал руку мастера от кисти учеников. Не случайно, для ведения переговоров с Англией в 1629 году испанцы выбрали Питера Пауля Рубенса, который по заказу короля расписывал потолок в Уайтхоле. У пуритан такое покровительство католикам вызывало глубокие подозрения. С 1632 года придворным живописцем английского короля стал ученик Рубенса Антонис ван Дейк, создавший целую галерею королевских портретов. На некоторых семейных портретах Карл в духе супружеской идиллии изображен за руку с Генриеттой-Марией. Для недовольных пуритан это служило лишним напоминанием, кем направляется королевская политика. Еще больше пуритан раздражала мода, завезенная из Франции и Италии – маски. Карл и его королева принимали участие в постановках этих изысканных пьес, преисполненных символизмом. Появление в них королевской четы должно было символизировать восстановление порядка из хаоса – роль, которую Карл всегда приписывал себе.