Страница 18 из 28
Непосредственным следствием заключенного брака стало знакомство с Лодом. Поводом для встречи было дело группы купцов, недовольных монополией одного владельца причала. Полагая, что тот дал взятку, они наняли Хайда для составления жалобы. История дошла до Лода, который входил в состав Казначейства, и он попросил Эйлсбери прислать в его резиденцию Ламберт зятя, чтобы разобраться. Несмотря на возрастные и социальные различия, религиозные и политические взгляды, между Лодом и Хайдом возникло взаимопонимание. Архиепископ любезно встретил гостя во время утренней прогулки в саду. Зная, что тот только вернулся из поместья, поинтересовался, что нового в деревне, довольны ли люди. Хайд ответил откровенно: о Лоде в Уилтшире говорят без должного почтения, причина в том, что два уважаемых в графстве джентльмена, обратившиеся в его совет, натолкнулись на грубость как со стороны его людей, так и его самого. Лод не обиделся, а разъяснил, что был неверно понят, и говорил с Хайдом мягко и тактично. Впоследствии Лод не раз принимал Хайда дружелюбно, прислушиваясь к его мнению. Из общения с архиепископом Кларендон сделал тот же вывод, что и по Бекингему: присутствие друга, который готов смело и откровенно обсудить важные вопросы, могло предотвратить или исправить многие ошибки. Намекая на невысокое происхождение Лода (тот был сыном простого торговца тканями), Хайд писал: «Несчастье таких людей в том, что у них не было друзей более высокого положения, чем они сами; после быстрого и, как правило, неожиданного, восхождения снизу-вверх у них появляются не друзья, а слуги, желающие иметь что-то для себя» [10, 115]. По этим словам можно судить о социальных воззрениях Хайда, полагавшего: благородное происхождение и достойное воспитание являются основой честного и высоко морального поведения.
Отношение Хайда к Лоду было двойственным. Он писал об архиепископе как о человеке образованном, благочестивом и добродетельном, но с недостатками, присущими многим. Разумеется, Кларендон считал абсурдными обвинения, выдвинутые против него Долгим парламентом, которые привели к казни в начале 1645 года. Прежде всего, это касалось главного обвинения в склонности к католичеству: «Никто не был более значительным и способным врагом папизма; никто не был более преданным и непоколебимым сыном англиканской церкви». Лод выдвинулся благодаря протекции Бекингема, заняв епископские должности. Влиятельному герцогу могли импонировать религиозные взгляды Лода, известного критикой кальвинистских идей и распространяющегося в стране пуританизма. Яков I относился к Лоду с недоверием, считая, что тот может спровоцировать церковный конфликт. Однако Карл I ему полностью доверял, и в 1632 году после смерти архиепископа Эббота излишне поспешно (по мнению Кларендона) доверил высший пост в англиканской церкви. Ошибкой Лода была «излишняя нетерпимость» к тем, кто, сохраняя верность церкви Англии, испытывал интерес к некоторым доктринам кальвинизма. Среди них были «люди чести и высоких качеств», близкие ко двору и представлявшие страну; их вызывали на Высокую комиссию, подвергали наказаниям и унижению, на них налагали в высшей мере сомнительные штрафы. Стыд, который они испытали, невозможно забыть; эти люди ждали реванша. Лод возбудил ненависть у ряда близких ко двору лиц, чей материальный интерес состоял в огораживаниях, которым он пытался противодействовать. Участие в делах Казначейства тоже порождало недовольных. Архиепископ был несдержан в высказываниях и всегда уверен в своей правоте.
Знакомство с Лодом не означало, что Хайда приняли при дворе. Поскольку период правления без парламента характеризовался острой фракционной борьбой, в которой архиепископ не был самой влиятельной фигурой, он мог быть заинтересован, чтобы ввести Эдварда Хайда в сферу своего влияния. Когда говорят, что Лод и Томас Уэнтворт были главными проводниками «политики напролом», подчас не учитывают, что они отнюдь не были верными союзниками, хотя отношения между ними были, в основном, гладкими, и даже имели тенденцию к сближению. Лод находился во враждебных отношениях с канцлером Ричардом Уэстоном, ставшем в 1633 году, незадолго до смерти, графом Портлендом. Уэстон разработал и провел административно-финансовые меры, обеспечившие наполнение казны и улучшение экономического положения в стране после 1629 года. Не исключено, что Лод потому и «ухватился» за жалобу, переданную ему Хайдом, чтобы ослабить позиции своего недруга и его окружения. По словам Кларендона, Уэстон «оказался полезным и ценным министром для короля, финансами которого на протяжении последних лет управляли плохо. Его трудолюбие позволило быстро поправить их; никто не знал лучшего способа управления хозяйством, чем он» [10, 87]. Однако, стремясь стать единственным советником Карла I, как раньше Бекингем, он не довольствовался властью, которую имел, а потому приобрел много соперников (в их числе Лода и Уэнтворта), «способных доставлять ему неприятности в делах, но не настолько, чтобы удовлетворить собственные амбиции, и король оставил поводья в его руках». У него был властный характер, и он мог легко обидеть людей, однако, «имея, к несчастью, женский темперамент, он всегда ужасно боялся и опасался их» [10, 89]. Об Уэстоне нелицеприятно отзывалась Генриетта Мария, ему передавали ее слова, как правило, «все заканчивалось поиском тех, кто сообщал самые секретные сведения». Хайд считал его человеком «низкого» характера.
Другим влиятельным противником Лода при дворе был глава палаты опеки Френсис Коттингтон, который считался лидером происпанской партии (Уэнтворт в насмешку называл его дон Франциско), а в 1636 году открыто перешел в католичество. После смерти Уэстона и Лод, и Коттингтон пытались поставить Казначейство под свой контроль, но Карл I, после Бекингема не желавший, чтобы кто-то из советников занял его место, и стремившийся, чтобы обращались к нему, а не к посредникам, подключил обоих к управлению финансами, что неизбежно усиливало трения между ними. Уэнтворт, став во главе совета по делам Севера, а затем Лордом-правителем Ирландии, нуждался в поддержке при дворе. Сохраняя нормальные, но фактически официальные отношения с Лодом, он поддерживал с Коттингтоном вполне дружеские связи. У них было общее увлечение – соколиная охота. Не в одном случае Лод демонстрировал недовольство тем, что Уэнтворт действовал в интересах Коттингтона [77]. Кларендон описывал Коттингтона как человека с легким характером, исключительно приятного в обращении, с замечательным чувством юмора. У него был вкус к удовольствиям, он интересовался ведением хозяйства, парками, искусством, а также животными и птицами. По словам Кларендона, он не был глубоко образован, но благодаря знанию испанского (на котором он говорил, как на родном языке), французского и итальянского языков имел представления в разных областях. Хайд не преминул отметить: хотя годовой доход Коттингтона не превосходил четырех тысяч фунтов, ему принадлежали четыре прекрасных дома и три парка. В 1641 году, во время процесса Страффорда, он не испугался дать в палате лордов показания в пользу последнего. Во время гражданской войны находился в лагере кавалеров. Судьба крепко связала Хайда с ним в годы изгнания.
В недавнем исследовании С. В. Бурова политическая борьба при дворе Карла I рассмотрена в контексте соперничества двух фракций: происпанской и профранцузской. Во главе первой находился Уэстон, а после его смерти Коттингтон. Во главе второй – королева Генриетта Мария. Более успешной была группировка, ориентировавшаяся на Испанию, что объясняется двумя факторами: во-первых, Карл I не мог позволить себе дорогостоящие военные операции; во-вторых, «молодая женщина, оказавшаяся в чужой стране, Генриетта Мария не была готова к решению политических вопросов» [122, 273]. Представляется, что мозаика противоречий при дворе была сложной и не во всем определялась вопросами внешней политики.
Хайд, получивший урок политического образования в Грейт Тью, не был апологетом политики Карла, одиннадцать лет правившего без парламента. Это видно не только в оценках, которые он давал политическим деятелям того времени, но и в прямом осуждении «политики напролом». Виновником «грубого и оскорбительного» роспуска первых двух парламентов Кларендон считал Бекингема; ответственность за роспуск парламента в 1629 году возлагал, в основном, на лорда Уэстона. Хайд осуждал «несправедливые проекты всякого рода», в том числе восстановление устарелых законов, расширение полномочий Звездной палаты для подавления оппозиции, введение корабельных денег. Вину за это он возлагал на советников Карла I. У него нет сомнения, что неправильные действия властей нанесли огромный вред. Более того, у Кларендона есть описания эпизодов, в которых сам король выглядит нелицеприятно, хотя прямого осуждения автор, конечно, не допускал.