Страница 5 из 11
(А. Авторханов, «Утопист Бухарин и реалист Сталин», Слово, № 3, 1991.)
Как замечательно была осуществлена печально знаменитая акция – безопасное и комфортное путешествие (персон, по сути, вражеских) через Германию в пломбированном вагоне, написал Владимир Бурцев в статье «Наше несчастье и наш позор», напечатанной в газете «Общее Дело» 16 октября 1917 года:
«Вильгельм ΙΙ сделал то, чего в его положении никто, никогда, ни для кого не делал: он через свою территорию пропустил подданных воюющей страны… Проклятый Вильгельм хорошо знал, что он делал!»
(Кубань, № 6, 1990.)
После падения самодержавия обозначенный Сувориным сброд, но уже не дворянский – другой, из низших слоёв, выявил тенденцию плодиться, но в какие – то исторические моменты мелким назвать его было трудно, ибо сам о себе он так не думал.
«Поезд Наркомвоена 8 августа 1918 года состоял из 12 вагонов… работу фактически одного Троцкого обеспечивли 232 хорошо обутых, одетых, накормленных человека.» (Тут следует добавить, что «народный комиссар» передвигался под защитой броневика и отрядов: пулемётного, боевого морского, латышского стрелкового полка, кавалеристов – в общей сложности в количестве 85 человек.)
А у императора Всея Руси, пожалуй, подобные вещи выглядели скромнее: поезд был из 8 вагонов и сопровождающих скорее всего было раза в два меньше.
(Данные взяты из Военно – исторического журнала, № 9, 1990..)
Понять немудрено, что случилось в дальнейшем со страной.
«Если истребили дворян – помещиков, т. е. старый русский культурный класс, одаривший мир Пушкиным, Грибоедовым, Гоголем, Тургеневым, Гончаровым, двумя Толстыми и прочими deis minoribus; если истребили офицеров, на которых держалась военная мощь, в значительной мере и умственная; если уничтожили бюрократию, которая составляла спинной хребет русской национальной организации; если вылущили русских торговцев и промышленников; если зарезали интеллигенцию – новый культурный класс России, шедший на смену дворянству; если карательными отрядами выжгли хозяйственного мужика, базис мощных низовых русских соков, зародыш будущего культурного класса; если уничтожили Императорскую фамилию, т. е. символ национальной российской государственной структуры, то спрашивается: что осталось от русской нации в смысле ″старого мозгового вещества″?»
(Василий Шульгин, «Что нам в них не нравится», Кубань, № 12, 1990.)
В 1918 году Владимир Воейков, последний дворцовый комендант императора Николая ΙΙ должен был скрываться – его искали, ему угрожал арест. В результате он вынужден был спасаться бегством на юг и оказался в окупированном немцами Киеве. В Петрограде его жена была взята в заложники и какое – то время содержалась под арестом.
Поразительные лики революции высвечиваются иногда в бесхитростных свидетельствах переживших её, когда у кого – то вдруг раскрывается душа и неожиданно проявляются истинные чувства человеческие. Воейков в своих воспоминаниях пишет, что приключился с его арестованной женой такой эпизод.
«Однажды, когда чины караула были посланы для арестования одного генерала, оставшийся в караульном помещении красноармеец вступил с женою в откровенную беседу: полушёпотом он рассказал ей о своём былом житье на фронте, об эпизодах боевой жизни; и вдруг преобразившись из красноармейского разгильдяя в дисциплинированного солдата старых времён, он с большою гордостью поведал о том, что у него имеется Георгиевский крест 4 – й степени, который ему приколол к груди сам великий князь Николай Николаевич. На вопрос, отчего он его не носит, солдат с глубоким вздохом ответил, что не такие теперь времена. О преследованиях офицеров и массовых расстрелах он говорил с громадным возмущением, находя, что среди офицеров было много прекрасных, горячо любимых солдатами людей… Последние слова он произнёс совсем шёпотом.»
Далее Воейков касается дел киевских. (Правда, чисто «киевскими» их не назовёшь).
«Многолетняя работа Австрийского генерального штаба по подбору подходящих элементов для распространения идей ″украинизации″ Малороссии увенчалась явным успехом в дни заключения так называемого Брест – Литовского мира (согласно которому территория Малороссии отторгалась от России в пользу Германии).»
«Ещё в начале 1915 года в Германии под председательством одного отставного генерала образовалось общество ″свободной Украины″ – так назван был союз германских ревнителей украинского освободительного стремления; в его составе можно было встретить и депутата австрийского рейхстага, лично с Украиной ничего общего не имевшего. Первое, полученное мною от Украины впечатление: германская государственность в русской обстановке. В Киеве и Липках почти на всех перекрёстках стояли столбы с обозначением направлений к различным административным учреждениям германского штаба; жители столицы не имели права ходить по улицам Липок, не имея в кармане немецкого ″аусвайса″»
Не могла остаться в стороне для мемуариста фигура гетмана.
«Близко знавшие Скоропадского говорили, что ему не были дороги ни Малороссия, ни Великороссия (несмотря на десятилетнее его пребывание в свите государя императора), ни русский народ, а нужна была одна Украина, независимая от России, как он сам сказал в минуту откровенности – на положении королевства саксонского. Он старался угождать и монархистам, и украинцам, и немцам, и союзникам, в результате чего получалось отсутствие доверия и уважения к нему.»
Бывают же этакие говорящие фамилии, когда в самом имени человека сокрыта какая – то едкая ирония. Скоропадскому, скорость падения которого и в самом деле была предрешена, повезло лишь в одном: не попасть в петлю петлюровскую. А ведь угодил бы в неё, если б не пришло спасение от германцев.
Многие из тех, кто не предвидел последствий и в своё время призывал крестьянскую Русь «к топору» и в катастрофе, по счастью, избежал топора и был выброшен из страны, озлобились в обманутых надеждах и принялись поносить эту самую Русь.
Пройдёт полвека, сменятся поколения, но какие – то черты той интеллигенции (по Солоневичу – второсортной) останутся живучими, неизменными.
Княгиня Зинаида Шаховская, эмигрантка из России первой волны, так отозвалась о подобной публике, которую она довольно хорошо узнала: «попав на Запад, где личина либерализма выгодна, некоторая часть новоприбывших советских интеллигентов самоопределила себя ″либералами″, хотя и их высказывания, и их поведение подлинному либерализму совершенно чужды. Так же не либеральны и их печатные органы, например ″Синтаксис″, или недавно основанная ″Трибуна″. Я не веду какой – то список таких неубедительных ″либералов″ в кавычках, но трудно их совсем не заметить, поскольку все они имеют некое коллективное лицо; Кронид Любарский, Э. Эткинд, Е. Клепикова, её муж Вл. Соловьёв, А. Синявский, Б. Шрагин и др. Все они не только нетерпимы к инакомыслящим, но ещё и объединены русофобией. Не в коммунизме, а именно в России видят они опасность. Всё их беспокоит, даже самое нормальное и всё развивающееся стремление всех народов вернуиться к своим истокам, найти свои корни должно быть, по их мнению, запрещено русским.»
О своём пребывании в Москве в 1956–1957 гг. Шаховская написала книгу, экземпляр которой 13 мая 1958 года во время пресс – конференции был вручен генералу де Голлю. Через два дня он ответил ей следующим письмом:
Княгиня, Как жива и волнующа Ваша книга.
«Ваша» Россия есть то, что она есть, была тем, чем она была, будет тем, чем она будет. Во что бы её ни «одевали», ничто не может переменить её сущность, её сущность очень большого, очень дорогого, очень человечного народа нашей общей земли.
Я был, Княгиня, тронут Вашей надписью и напоминанием о нашей борьбе.
Прошу Вас, Княгиня, принять уверение в моих почтительных и преданных чувствах.