Страница 1 из 11
Борис Иванович Соколов
В поисках смысла
Я понять тебя хочу,
Смысла я в тебе ищу…
© Б. И. Соколов, 2018
© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2018
Часть первая
Листая страницы
В своё время Россия слыла самой читающей страной в мире – и в этом не было преувеличения: газеты, тонкие и толстые журналы славились миллионными тиражами; не отставали и книги, для которых тиражи 50 – 100 тысяч экземпляров были не редкость. Читали повсюду (заметнее всего это было в городах): в электричке, в трамвае, в автобусе, в метро непременно попадались пассажиры с раскрытой книгой или с журналом в руках. Популярность таких, например, журналов как Новый мир, Москва, Наш современник была такова, что подписка на них нелегко доставалась.
С перестройкой, когда появилось множество публикаций, обнародывающих то, чего раньше в печати не могло быть, когда открылись архивы, – какое – то время продолжался настоящий бум, процветали всевозможные издания (появились и новые, например: Слово, Кубань, Наше наследие и др.). Но длилось это недолго – очень скоро всё сожрал алчный, ненасытный рынок.
Из страха, что былое роскошество может утонуть в необъятном море информации, как – то подзабыться, – возникает желание попытаться удержать хоть кое – что из этого недавнего ренессанса. Из публиковавшегося тогда цитировать можно бесконечно и приходится постоянно сталкиваться с проблемой отбора. Причём иногда цитаты и вовсе не требуют никаких комментариев.
Исполняется 100 лет со свершения двух революций, потрясших Россию. Но и по сей день неумолчное эхо тех грандиозных событий звучит в наших сердцах, всё не утихают споры – что же это было? Весна ли в Феврале? А в Октябре – что, осень? И хочется понять, как сказалось всё это народам, населяющим край Земли самый большой по территории и самый суровый по климату.
В этом юбилейном 2017 – м году мы переживаем этап этакой гегелевской триады: 1917 год принёс с собой отрицание того, что было до этого, затем развитие пошло по кругу, с тем чтобы по истечении примерно одного срока жизни человеческой произошло отрицание отрицания, то есть другими словами случилось определённое возвращение к когда – то отвергнутому, но всё же в каком – то ухудшенном, карикатурном врианте.
В дневнике своём однажды я уже писал, что на переломе веков девятнадцатого – двадцатого была в империи скрытая – и очень опасная именно потому, что скрытая – сила, которая погубила Россию. И сила эта – интеллигенция. Надо сказать, что позднее по ходу дела она и сама себя подвергла репрессиям. (Но это, разумеется, не те её представители, которые активно участвовали в деятельности земств или учителя – подвижники, зачастую в нелёгких условиях трудившиеся на ниве образования.) Неожиданно, листая страницы изданий конца восьмидесятых и девяностых годов, получил я подтверждение своей – как я думал, крамольной – мысли от весьма компетентного современника трагических событий, написавшего о случившейся катастрофе уже в эмиграции.
Но прежде чем коснуться больной темы, следует прояснить, какой Россия была до этого.
Анализируя причины русской революции, философ Иван Александрович Ильин писал (как он упомянул в примечании, в основе «этой сводки лежат данные объективного и очень осведомленного английского источника»):
«К внешним причинам присоединились внутренние. Ни те, ни другие сами по себе не были достаточными причинами, но вместе – они довершили беду, и катастрофа разразилась.
В отличие от Франции, переживавшей перед своей большой революцией период упадка, Россия переживала в царствование Императора Николая Второго период бурного роста и расцвета.
За двадцать лет (1894–1914) население её уаеличилось на 40 %; урожай хлебов возрос в одной европейской России на 78 %; количество рогатого скота возросло на 64 %; количество добываемого угля увеличилось на 300 %, нефти – на 65 %; площадь под свекловицей увеличилась на 150 %, под хлопком – на 350 %; железнодорожная сеть возросла на 103 %; золота в Государственном Банке прибавилось на 146 %. Бюджет Министерства Народного Просвещения увеличился на 628 %, число обучающихся в низших учебных заведениях возросло на 96 %, в средних – на 227 %, в университетах – на 180 %. Россия бурно строилась и расцветала; темп этого строительства значительно, иногда во много раз, опережал рост населения и мог соперничать с темпами Канады. Каждое следующее поколение имело бы всё лучшие и лучшие условия жизни…
Перед самым началом революции крестьяне составляли около 80 % всего населения страны. И вот, 79 % земель сельскохозяйственного назначения принадлежало трудовому крестьянству, и только 21 % этих земель можно было причислить к «капиталистическому» землевладению.»
(Иван Ильин, «За национальную Россию», Слово, № 5, 1991.)
«Наши дети, внуки не будут в состоянии даже представить себе ту Россию, в которой мы когда – то (то есть вчера) жили, которую мы не ценили, не понимли, – всю эту мощь, сложность, богатство, счастье…»
(Иван Бунин, «Окаянные дни», издательство АЗЪ, 1991.)
Итак – о роли интеллигенции в революции.
«Революция готовилась планомерно, в течение десятилетий; в известных слоях интеллигенции она стала традицией, передававшейся из поколения в поколение; с 1917 года она стала систематически проводиться по заветам Шигалёва и чудовищным образом закрепляться: она ломала русскому человеку и народу его нравственный и государственный ″костяк″…»
(И.А. Ильин, «О революции», Слово, № 10, 1990.)
«Делала революцию вся второсортная русская интеллигенция последних ста лет. Именно второсортная. Ни Д. Менделеев, ни И. Павлов, никто из русских людей первого сорта – при всём их критическом отношении к отдельным частям русской жизни, революции не хотели и революции не делали. Революцию делали писатели второго сорта – вроде Горького, историки третьего сорта – вроде Милюкова, адвокаты четвёртого сорта – вроде А. Керенского. Делала революцию почти безымянная масса русской гуманитарной профессуры, которая с сотен университетских и прочих кафедр вдалбливала русскому сознанию мысль о том, что с научной точки зрения революция неизбежна, революция желательна, революция спасительна. Подпольная деятельность революционных партий опиралась на этот массив почти безымянных профессоров… Без массовой поддержки этой профессуры революция не имела бы никакой общественной опоры.»
(Иван Солоневич, «Великая фальшивка Февраля», Кубань, № 4, 1990.)
Примером того, на что была способна эта интеллигенция, может быть такой случай. Но прежде чем вспомнить о нём, позволю себе небольшое отступление.
Вообразим ситуацию, сложившуюся в развитом обществе: представим себе, например, европейскую страну конца века девятнадцатого, в которой могло бы произойти следующее: некто – под благовидным предлогом, ловко затемняющим подлый обман – добивается аудиенции у высокого представителя власти и, когда тот собирается ознакомиться с поданным прошением… стреляет в него в упор.
Что должно последовать за этим в нормальной стране? Уходящий вглубь веков, ещё от римского права исторически сложившийся закон должен действовать однозначно: пойманный на месте преступник будет судим и неотвратимо получит должное наказание.
Ну а теперь об имевшем место быть происшествии.
В ходе судебного заседания человеку, вышеописанным образом преступившему закон, судом присяжных выносится… оправдательный приговор, встреченный рукоплесканиями (!) – и преступник освобождается в зале суда! Случилась, можно сказать, этакая либеральная нелепость мирового масштаба.