Страница 41 из 76
Каждый положительный отклик на мой посыл причинял почти физическую боль, а от картины, вырисовывавшейся у меня перед глазами, становилось дурно.
Некроманты бездушные циники, не ведающие жалости и не знающие сострадания – так принято считать. Так принято про нас думать. Вот только вранье все это.
Глупость, сказанная тем, кто не понимает, о чем говорит.
Да, мы потребительски относимся и к жизни, к смерти. Да, мы призываем на службу собственных мертвых, и я лично провела ритуал над покойной бабкой, поставив ее на стражу над ценностями рода Ривад. И не сомневаюсь, что случись необходимость – она сделала бы с моими останками то же самое, если не хуже. Потому что наши мертвые служат живым.
Но никто, никто больше нас не чтит смерть и не ценит жизнь!
Меня переполняла скорбь и ярость.
Я, Тереса Ривад, могу и имею право отнять насильно чужую жизнь и против воли воспользоваться чужим посмертием, если того требует обстоятельства и если это необходимо, чтобы спасти многие жизни и защитить многие посмертия. Больше – ни для чего.
Исключений не бывает.
Все остальные цели требуют добровольного согласия. Все то, что делаем мы, Ривад, со своим павшими внутри рода – это добровольно.
А отнять жизнь у разумного существа, надругаться над его останками ради… ради… я не знаю, ради чего это было сделано. Но от девичьей башни до атриума я обнаружила фрагменты тел как минимум четырех драконов.
Что же. Накопленная статистика признана мной достаточной. Отчетливо понимая, что не могу сказать это все ректору, просто не смогу выговорить, и всё тут, я покрутила головой, соображая, куда привели меня ноги и коридоры академии.
Ага, ясно, где-то здесь неподалеку должна быть библиотека.
Думаю, пергамент и чернила для меня там найдутся.
Пергамент и перо с чернилами нашлись.
Итак.
«Ректору Академии семи ветров Эйнару Бронзовому от адептки четвертого витка обучения Тересы...»
Я замешкалась, чуть было не написав настоящую фамилию, но спохватилась.
«Тересы Давир. Докладная. Мною такого-то числа такого-то месяца на территории Академии семи ветров была зафиксирована следующая аномалия...»
Острое перо выводило сухие, казенные определения и формулировки, и они собирались в аккуратную вязь, укладывая на бумагу бездушными словами сведений об ужасной находке.
Я описывала все, что увидела, запомнила и предприняла тщательно, скрупулезно – не потому, что моим словам могли не поверить или начать проверять – само собой, мои слова будут проверять. Я старалась изложить все как более тщательно письменно, чтобы меня не начали расспрашивать устно.
Произнести это вслух… Нет, этого я все же не смогу – мне еще далеко, бесконечно далеко до правильной главы рода, образцовой некромантки, такой, чтоб как в лучших традициях народной молвы: бесчувственной и циничной.
И, поставив последнюю точку, я перечитала написанное, убедилась, что мне нечего прибавить к нему или убавить, просушила чернила, свернула доклад в свиток и встала.
Пора тебе, Тереса, наведаться в логово дракона. И да будет к вам обоим милосердна предвечная Тьма.
Я покинула библиотеку, и пошла в сторону кабинета Эйнара, подошла я к нему на нетвердых ногах, едва сдерживаясь от того, чтобы не сминать свиток в ладонях.
Приемная пустовала, доложить обо мне было некому. И, тяжело вздохнув, я уже вскинула руку, чтобы постучать, как из-за закрытой двери донесся громкий, протяжный и отчетливо страстный женский стон.
Я замерла, как будто оглушенная этим звуком. Отстраненно, сама себе не веря, и не веря в то, что делаю, шевельнула кистью, создавая воздушную полость – простейший резонатор-усилитель звука – и услышала, как сплетаются за дверью два дыхания, прерывистое женское и мужское, хриплое. Легкий, еле слышный всхлип женщины, породивший резкий выдох мужчины, невнятный стук, шорох одежды…
Все чувства и переживания, переполнявшие меня до того, отхлынули, я опустела. А на смену им нахлынула волна удушающего гнева, первозданной черной ярости. Сила поднималась во мне безумной волной, закручиваясь в зарождающееся инферно.
Тьма, Всемилостивая и Милосердная, Первозданная и Предвечная, услышь дщерь свою, отзовись на мой зов, не оставь меня в час тягот и испытаний…
Тьма стекалась со всех сторон, откликаясь на безмолвный, неистовый призыв, ото всюду, извне и изнутри, словно во мне где-то внутри открылись шлюзы, и сила прибывала и прибывала потоком, копилась, собиралась...
На рубеже между реальным и потусторонним радостно ревели и с неистовой мощью бились в сотрясающиеся под тараном ворота.
Собрав воедино всю готовую для удара силу, я толкнула дверь и шагнула вперед.
* * *
В кабинете царил алый полумрак от задернутых штор, в которые било солнце, и от него женская кожа казалась пленительно розовой, как персик. Дракон мазнул губами по обнаженному плечу – и бархатистая, как персик. Длинный шершавый язык обрисовал тонкую линию ключицы – и сладкая, как персик.
– Мы так не договаривались! – прошипела драконица, пытаясь увернуться, и дракон легонько куснул ее за ушко, ощутив под губами мельчайшие крапинки проступившей чешуи.
Женское тело в его руках – горячее, упругое, сладкое. Алая стонет, когда пальцы забираются под юбку, и гладят, ласкают бедра, заставляя раскрыться, прижаться теснее.
– Мы договаривались, что цветы из твоей оранжереи больше пропадать не будут, так?
Другая ладонь легла на грудь, чуть сжала ее сквозь ткань, срывая новый приглушенный вздох с искусанных губ. Палец обвел острую вершинку соска, все еще целомудренно прикрытую, и снова горячий язык вырисовал причудливый узор на коже, покрытой мелкими бисеринками пота.