Страница 12 из 15
При приближении противника к Дриссе лагерь был немедленно оставлен, что стало для Наполеона полной неожиданностью: русские ушли в неизвестном направлении. Война приобретала для захватчиков зловещий характер. Стало ясно, что Александр I переиграл Наполеона, введя его в заблуждение. Самое смешное, что О. Соколов даже это ставит в вину русскому царю! «Если бы в русской армии был твёрдо принят ясный и последовательный план отступления, для подготовки которого проводились бы столь же ясные и последовательные мероприятия, это не могло бы скрыться от Наполеона». Наверное, по О. Соколову, самый лучший план, который могло бы придумать русское командование — это попросту сдаться «гениальному полководцу», как это «благоразумно» сделали Австрия и Пруссия. Слава Богу, 200 лет назад наш царь и наш народ думали совершенно иначе.
Планы Наполеона
Казалось бы, планы Наполеона в отношении России давно известны: разгромить русскую армию, захватить Москву и Петербург, принудить царя к миру, отчленить от России обширные территории и, как говорилось в Прокламации французского императора к Великой армии, положить «конец пятидесятилетнему кичливому влиянию России на дела Европы»[132].
Однако О. Соколов считает вышеназванные планы позднейшими выдумками. Декларируя, что Россия готовила нападение на французскую империю, он должен объяснить и ответный план Наполеона, т. е. объяснить почему «обороняющийся» французский император оказался не у стен Парижа, а у стен Москвы. План Наполеона он раскрывает в следующем пассаже: «После разгрома главных сил русской армии занять территорию бывшей Речи Посполитой и в случае, если Александр проявит упорство и не пожелает заключить мир, дожидаться, пока он не будет вынужден пойти на мировую. Наполеон не собирался двигаться в исконно русские земли, а уж тем более идти на Москву»[133]. На чём основывается этот вывод О. Соколова? На мемуарах Меттерниха, которому Наполеон незадолго до войны с Россией сказал: «Я начну кампанию переходом через Неман, а завершу в Смоленске и в Минске. Именно там я остановлюсь. Я укреплю эти города и займу Вильно, где будет находиться генеральная квартира будущей зимой. Я займусь организацией Литвы, которая жаждет освободиться от гнёта России, увидим, кому из нас надоест первому: мне, армия которого будет жить за счёт России, или Александру, который будет кормить мою армию за счёт моей страны»[134].
Странно, почему О. Соколов по своему обыкновению не списал эти мемуары Меттерниха за счёт вставки «задним числом»? Но это, впрочем, не столь важно. Итак, получается, что Наполеон напряг силы всей Европы, собрал огромную армию, понёс колоссальные финансовые затраты только для того, чтобы воссоздать Речь Посполитую? Сидеть в бездействии в захолустном Минске или Витебске, ждать непонятно какого решения Александра и тешить себя тем, что он восстановил Польшу? Кем бы Наполеон ни был, но никак не безумцем. Генерал А. Ланжерон вспоминал, что при захвате вражеских пленных зимой 1812 г. «нам попались актрисы из труппы Французской комедии, которая играла в Москве и состояла при главной квартире Наполеона, и итальянские певцы из хора Мюрата. Толпа французских артистов и ремесленников шла за армией и возвращалась с нею. Там были корпорации слесарей, каменщиков, бриллиантщиков, каретников, часовщиков»[135]. Наполеон собирался всем этим развлекать в Минске вздорную польскую шляхту!?
Господину Соколову не приходит в голову, что его кумир ради достижения поставленной им цели лгал самым беззастенчивым образом, умело пряча свои истинные намерения за всякого рода декларациями. Де Сегюр утверждал, что Наполеон, «имея в виду грандиозную цель, никогда не составлял определённого плана и предпочитал руководствоваться обстоятельствами, так как это более отвечало быстроте его гения»[136]. Эта фраза означает лишь то, что никто, даже из самых близких людей Наполеона, не знал о его истинных намерениях. О. Соколов утверждает, что у императора не было плана идти на Москву. Но плана восстанавливать Речь Посполитую у него тоже не было. Однако О. Соколов в последнее верит, а первое отвергает только на основании того, что Наполеон до войны про Москву ничего не говорил, а про грядущее восстановление Польши в Великой армии знал чуть ли не каждый пехотинец. Де Сегюр вспоминал, что французские сапёры, переправившиеся на русский берег Немана, на вопрос казачьего патруля «Что вам нужно и зачем вы пришли в Россию?» резко ответили: «Воевать с вами! Взять Вильну! Освободить Польшу!»[137]. Но как раз эта общеизвестность цели свидетельствует о том, что она была дезинформацией. Лучшим доказательством этому служит то, что, захватив и Вильно, и Минск, и Витебск, и Смоленск, Наполеон не остановился, никакой Польши не создал, а продолжал движение вперёд. Недаром де Сегюр вспоминал, что в Витебске Бонапарт при виде оставленных русскими позиций «резко повернулся к генералам, услышав, что они радуются победе, и вскричал: „Уж не думаете ли вы, что я пришёл так издалека, чтобы завоевать эту лачугу?..“»[138]
Имел ли Наполеон планы наступать на Москву? Безусловно. Ещё в марте 1811 г., принимая депутацию от торговых и мануфактурных советов, Наполеон в своей речи заметил: «Когда я был в Тильзите, то в моей власти было идти на Москву или Петербург. Но русский Император обязался не производить более торговли с англичанами, и я приостановил поход. Но если он не исполнит своих обещаний, то я могу возобновить поход»[139]. Если по признанию Бонапарта поход 1807 г. предусматривал наступление на Москву и Петербург, то логично думать, что его продолжение в 1812 г. должно было иметь те же цели.
20 декабря 1811 г. император писал Б. Маре: «Сообщите шифром Биньону (французский комиссар, нечто вроде консула, в Вильно. — Прим. авт.), что если война будет иметь место, в моих планах учредить при главной штаб-квартире тайную полицию, подразумевая ведение ею шпионажа в армии противника, а также перевод писем, перехваченных документов, допросов военнопленных. <…> Нужно, чтобы она подобрала двух военных поляков, умных, хорошо говорящих на русском языке, которым можно доверять. Один из них должен хорошо знать Литву, другой — Волынь, Подолье и Украину. Нужен ещё третий, говорящий по-немецки и хорошо знающий Ливонию и Курляндию. Эти три офицера должны будут допрашивать пленных. Они должны прекрасно говорить на польском, русском и немецком, а также иметь в своём распоряжении дюжину хорошо отобранных агентов на дорогах Петербург — Вильно, Петербург — Рига, Рига — Мемель, на дороге в Киев и на дорогах, ведущих в Москву»[140]. Очевидно, что Наполеона интересовали те направления, на которых он собирался наступать. Москва, как видим, находилась на таком направлении.
12 (24) июня 1812 г. Великая армия перешла через Неман и вторглась в пределы Российской империи, а уже 25 июня (9 июля) Наполеон объявил ближайшему окружению, что «имеет намерение наступать на Москву и Петербург»[141]. Заметим, что к этому времени даже Витебск не был занят неприятелем.
А. Коленкур вспоминал о словах Наполеона, сказанных им в Вильно после встречи с посланником царя генералом А. Балашовым: «Я пришёл, чтобы раз и навсегда покончить с колоссом северных варваров. Шпага вынута из ножен. Надо отбросить их в их льды, чтобы в течение 25 лет они не вмешивались в дела цивилизованной Европы. Александр видит, что дело серьёзно, что его армия разрезана; он испуган и хочет помириться, но мир я подпишу в Москве»[142].
132
Correspondance de Napoléon Ier… Paris, 1867. T. 22. P. 23, 529.
133
Соколов О. Битва двух империй. С. 530.
134
Цит. по: Соколов О. Битва двух империй. С. 530.
135
Из записок графа Ланжерона // Русский архив. 1895. Кн. 3, вып. 10. С. 157.
136
Граф де-Сегюр. Указ. соч. С. 112.
137
Граф де-Сегюр. Указ. соч. С. 113.
138
Там же. С. 112.
139
Ефимов Д. И. Указ. соч. С. 15.
140
Correspondance de Napoléon Ier… Paris, 1868. T. 23. P. 96–97.
141
Ibid. T. 24. P. 40.
142
Коленкур A. де. Указ. соч. С. 86.