Фальшивый талисман (сборник)

– Зачем?

– А если не один из леса выйдет…

– Девка что, зря дорогу в сарай проложила? Все туда пойдут. Я там приметил, когда возвращались: есть место, откуда и Параскина хата просматривается, и подступы к сараю. Я тебе на помощь всегда успею.

– Успеешь, – согласился Бобренок. – А если он или они к хате придут?

– Ну, с двумя я сам справлюсь, – произнес Толкунов, впрочем, Бобренок знал, что и в самом деле справится. – А если их будет больше, я тебе свистну.

– Договорились.

Они съели все, что выложил Виктор на брезент, и направились в лес. Толкунов повернул резко направо, и скоро разведчики спустились в неглубокий, но темный, с ручейком на дне, овраг.

Капитан выломал из орехового куста крепкую палку и раздвигал ею густые заросли, порой, как настоящий минер, тыкал заостренным концом в грунт. Майор шел метрах в пятнадцати от него, по другой стороне оврага.

Они прошли, наверное, с километр, овраг здесь поворачивал, начиналась довольно широкая поляна. Бобренок остановился на мгновение, ориентируясь, и тут Толкунову повезло. У самого оврага заметил на траве кучку свежей земли – она не могла оказаться здесь случайно (вообще ничего случайного в лесу, по глубокому убеждению капитана, не могло быть).

Толкунов опустился на колени.

– Есть что-нибудь? – спросил Бобренок.

Капитан только поднял предупреждающе руку, разглядывая землю. Осторожно снял верхний слой – земля была еще влажная, не успела просохнуть и рассыпаться. Итак, она оказалась здесь совсем недавно.

Толкунов внимательно огляделся вокруг, заметил слегка помятую траву и скошенный чем-то острым бурьян. Подошел, поднял кусок дерна, разгреб грунт и увидел шелк парашюта. Подозвал майора и показал закопанный парашют.

– Он выбирал землю пригоршнями и бросал в ручей, – пояснил, – немножко земли уронил. Если б не эта земля, никогда не нашли бы.

В тайнике лежал парашют, оставленный хромым, шелк был порван. Они приложили кусок, снятый с дуба, – все сходилось, и Бобренок подумал, что, наверное, самолет сбросил только одного парашютиста-шпиона, хорошо знающего местность.

Майор быстро сориентировался. Диверсант сделал небольшой крюк – метров триста или четыреста, – чтобы закопать парашют. Он решил поступить так – это сразу видно, – в горячке забыв о поврежденной ноге. Устроив тайник, поспешил в Жашковичи, но тут нога дала о себе знать. Перебинтовал ее, вышел на проселок и добрался до хаты Параски.

– Ну что, капитан, порядок?

Но Толкунов не склонен был разделять оптимизм Бобренка:

– Порядок будет, когда парашютиста поймаем.

– Дело техники.

– Не нравится мне все это.

– Почему же, есть след.

– От следа до дела… А здесь все как-то не по правилам. Когда это фрицы одного-единственного парашютиста сбрасывали?

– Но ведь Карий предупреждал – явно необычная операция.

– А если необычная, где подстраховка? Мог этот парашютист разбиться?

– Мог.

– И без рации. Как дать знать о себе?

– Рацию абверовцы могли оставить, – возразил Бобренок. – У той же Параски.

– Очень уж дальновидно, – сказал Толкунов не слишком уверенно. – Давай, пока не стемнело, еще немного походим.

Они прошли овраг до конца, обшарили все подходы к нему, но ничего не нашли.

Двинулись в Жашковичи напрямик. Лес здесь был не очень густой, подлесок вытоптали жашковичские коровы – трава росла высокая, и пастухам не было нужды далеко гонять стадо.

Скоро в просветах между деревьями увидели хаты, вышли на полянку и спрятались в орешнике. Дальше, к селу, тянулось лесное пожарище с пеньками и редкой порослью, лучшего места для отдыха не найти: все видно вокруг, и никто не мог подойти незамеченным.

Бобренок подложил под голову сумку, с наслаждением вытянул ноги.

– Как считаешь, если покурить?.. – спросил Толкунов.

Майору тоже очень хотелось курить. Конечно, этого не следовало бы делать – человек в лесу мог бы почувствовать дым.

– Давай, – согласился, – только осторожно.

Толкунов, ссутулившись, чиркнул зажигалкой, дал прикурить майору от своей папиросы; они прятали огоньки в ладонях и жадно затягивались – знали, что курить не придется всю ночь.

Потом легли голова к голове, замолкли, вслушиваясь в вечерние звуки засыпающего леса, и Бобренку показалось, что Толкунов задремал. Но капитан вдруг зашевелился, повернулся к Бобренку и прошептал:

– Война скоро кончится…

– Скоро, – согласился Бобренок радостно. – Вот Польшу пройдем, а там и Берлин! И конец нашим трудам…

Толкунов не согласился:

– Работа только и начнется…

– Скажешь такое!

– А разных гадов кто будет вылавливать? Дядя?

– А-а, ты вот о чем… – протянул Бобренок. – А я подам рапорт и демобилизуюсь.

– Ты что? – даже испугался капитан. – Ведь ты ас контрразведки, три ордена, кто тебя отпустит?

– Что ордена… – вздохнул Бобренок, но сам почувствовал, что не очень искренен, поскольку не был безразличен к своим наградам – два ордена Красного Знамени и орден Отечественной войны II степени заслужил честно и законно гордился ими.

– Ордена – это признание, – возразил Толкунов убежденно. – Ты это всерьез – о демобилизации?

– Решил.

– Глупость делаешь, – сказал Толкунов уверенно, – для тебя в армии все двери открыты. Два курса института знаешь сколько сейчас весят? Поступишь в академию, окончишь полковником.

Бобренок лениво потянулся и тихо возразил:

– Геолог я, понимаешь?

– Ну и что? А я работал в МТС.

– Если любишь свое дело…

– А я это полюбил… – Толкунов погладил свою кобуру. – Только мне труднее будет. Семь классов… Задержанные диверсанты – это и есть мой аттестат. Как думаешь?

– Еще какой! – успокоил его Бобренок. – Все тебе зачтется.

– Поймаем сейчас этого шпиона проклятого, – неожиданно перевел разговор на другое Толкунов, – и отоспаться можно будет. Я бы подремал немного.

– И я бы…

– У нас есть время поспать, – подумав, сказал Бобренок. – По сорок пять минут. Вначале – ты, а потом – я.

– Можно, – согласился Толкунов. – Сейчас еще в селе люди ходят.

Заснул сразу, спал тихо, как сова, и Бобренок подумал, как это ценно для разведчика: уметь так мгновенно расслабиться и заснуть. Он лежал и вслушивался в ночные шорохи леса: сонно пискнула из кустов какая-то маленькая пташка, бесшумно пролетел сыч и, усевшись на дерево, заухал тоскливо и жутко.

На миг и майору стало страшно, как бывало в детстве, когда оставался один в лесу – за каждым стволом чудится опасность…

Минуты тянулись долго, сон одолевал Бобренка, он с завистью смотрел, как тихо дышит Толкунов, вертелся и растирал себе щеки. Наконец наступила его очередь – майор свободно вытянулся под кустом, но сон как рукой сняло, и Бобренок долго не мог уснуть. Проснулся он от толчка, сразу сел, протер глаза и спросил:

– Который час?

– Одиннадцать.

– Пошли.

Они вышли к селу. Постояли немного под развесистым деревом. Параскина хата казалась безлюдной. Пробираясь по подлеску, обошли село и разошлись. Толкунов залег в огороде среди подсолнухов, а Бобренок устроился в полуразвалившемся сарае так, чтобы видеть подход к нему.

За огородами, окружавшими сарай, начинался луг с ручьем посередине, по его руслу можно было почти незаметно подойти к сараю, и Бобренок подумал, что сметливая Параска неслучайно выбрала это место для встреч.

В центре села лаяли собаки, где-то близко сонно запел петух, но сразу спохватился и замолк – тишина, и только уханье сыча доносилось из пущи.

Незнакомец вышел из леса ровно в двенадцать, перебирался от куста к кусту осторожно, пока не скрылся в лощине. Выскользнул из лощины напротив сарая, метрах в пятидесяти от него, постоял, оглядываясь, и направился прямо к Бобренку, притаившемуся за дверью. Он вошел в сарай смело и не таясь – был уверен в полной безопасности – и только вскрикнул, когда майор заломил ему руки.

– Тихо! – приказал Бобренок. Связал руки пришельцу и ловко обыскал его. Не найдя оружия, обыскал еще раз более внимательно и зажег фонарик, осветив лицо ночного гостя. Молодой, лет двадцати пяти парень, полнолицый, курносый, смотрит испуганно, и губы дрожат.