Фальшивый талисман (сборник)

– Кажется, нет.

– Почему – кажется?

– Село большое, за всем не усмотришь.

– Нужно спросить людей, – попросил Бобренок, – может, сегодня утром кто-нибудь видел хромающего человека. Или других людей. Возможно, военных.

Гавришкив не стал уточнять, кого имеет в виду майор, и это понравилось Бобренку: в конце концов, военный человек должен знать, что к чему, – чем меньше спрашиваешь, тем лучше.

Председатель докурил самокрутку почти до кончиков пальцев (они были у него желтые от никотина), наконец бросил окурок и произнес как бы нехотя:

– Слыхал я, Настька говорила…

– Что? – не удержался Бобренок. – Какая Настька?

Председатель объяснил:

– Есть тут у нас такая… Вымахала на сажень, никто замуж не взял, так злится. На женщин – особенно. Сегодня вот поносила Параску Ковтюхову. На рассвете видела – та к заброшенному сараю бежала. Настька, конечно, за ней, притаилась в овраге, промокла вся и замерзла, но не напрасно: увидела, как из сарая в лес человек пошел, Параскин любовник, а может, и бандера.

– Не сказала, что прихрамывал? – нетерпеливо спросил Толкунов.

– Нет, не сказала.

– А как бы эту Настю увидеть? – поинтересовался Бобренок.

– На кладбище. Могилу копает, больше некому, мужчин в селе нет, – пояснил Гавришкив, словно извиняясь. – Остались старики, дети да инвалиды. И похоронить по-людски некому… – Он не успел договорить, как дверь хаты распахнулась, начали выносить гроб.

Первым шел поп, размахивал кадилом и бормотал что-то, старухи крестились и кланялись, за ними несли гроб. Впереди подставили плечи Гавришкив и хромой Степан, дальше – женщины, они были значительно ниже ростом, и гроб как-то неестественно одной стороной был поднят кверху, казалось, что покойница хочет выскользнуть из него. Но все же гроб благополучно установили на телегу, положили рядом крышку, и траурная процессия двинулась по улице вниз, к речке, за которой виднелась старенькая деревянная церковь, окруженная могилами.

Бобренок с Толкуновым поплелись следом, сзади них пристроился только дед. Шел, еле переставляя ноги, но предложил-таки офицерам:

– Вы на поминки возвращайтесь, не пожалеете, бимберу полная бутыль, а кому пить? Бабы этого не понимают, им что бимбер, что казенка – все равно без пользы, извините…

Возле могилы стояла высокая худая, изможденная женщина.

Председатель понимающе переглянулся с Бобренком, офицеры отошли в сторону, сели на скамейку под кустом сирени и терпеливо дождались конца похорон, хотя Толкунов и поносил сквозь зубы проклятого попа, затягивавшего, с точки зрения капитана, процедуру.

Наконец председатель подвел к ним Настьку. Бобренок предложил ей место на скамейке, но она отказалась сесть, стояла, опершись на лопату с прилипшей землей, и глаза ее тревожно бегали.

– Расскажи, Настя, – ласково, почти нежно начал Гавришкив, – как ты утром Параску выследила…

– А зачем? – спросила Настька. Голос у нее был мужской, почти бас.

– Интересуются люди.

– А что интересного? Параска курва, все знают, что полюбовника завела, который жил с ней, не скрываясь. Может быть, это он и был…

– Может, – согласился председатель. – А ты не заметила, тот фертик, который из сарая в лес подался, не хромал?

– Может, и хромал. – Настька надавила большим солдатским ботинком, облепленным рыжей землей, на лопату, всадила ее в землю. – Только зачем Параске хромой?

– Когда вы видели Параску? – попробовал уточнить Бобренок. – В котором часу?

– А у меня что, часы есть? – Впервые Настька изобразила на лице что-то похожее на улыбку. – Темно еще было, чуть серело.

– Где живет Параска? – спросил Бобренок.

– Вы из Филипповского леса шли? – уточнил председатель. Майор кивнул, и Гавришкив пояснил: – Мимо ее хаты проходили, крайняя, почти в лесу.

– И бабуся у нее глухая?

– Да, плохо слышит.

Бобренок вспомнил молодицу и то, что она чего-то недоговаривала. Однако зачем ей среди ночи скрытно пробираться в сарай? Если парашютист вышел из Филипповского леса, сразу бы шмыгнул в Параскину хату.

– Вы точно видели, что из сарая на рассвете вышел мужчина? – спросил Бобренок у Насти.

– Не слепая еще. И Параска – сразу назад, в село…

– Ладно, – махнул рукой майор, – спасибо. Только вот что: о нашем разговоре никому, чтоб Параска не узнала.

– Конечно! – зло блеснула глазами Настя, бросила лопату на плечо и зашагала, как заправский землекоп, широко, по-мужски.

– Не верьте, разнесет по селу, как сорока, – заметил Гавришкив. – Болтунья…

Майор поделился с ним своими соображениями: он не мог представить, зачем бегать женщине ночью в сарай, если лучшего места для встречи, как в собственной хате, найти трудно.

Председатель подумал и сказал:

– Все правильно, у этой Параски голова на плечах есть. Мы со Степаном – вон, видите, поехал, – показал пальцем на хромого, который в это время отгонял телегу в село, – возле Параскиной хаты засады устраиваем. Бандеры если придут, то с той стороны. Мы там и вертимся…

– И Параска не могла не знать этого?

– Конечно, глаза же есть… Да и не прятались мы от нее. Там за двором стог стоит, так мы в нем…

– В эту ночь сторожили?

– Нет.

Бобренок быстро прикинул: человек из леса наверняка не мог знать о засаде – шел в село и завернул к Параске, а та отправила чужака в сарай, потом и сама подалась туда. Майор переглянулся с Толкуновым. Правда, были случая, когда абвер забрасывал шпионов на заранее подготовленные явки, забрасывал иногда людей и из местных, которые могли бы использовать своих родных и знакомых. Спросил у председателя:

– А как она, Параска? Ничего за ней не водится?

Гавришкив пожал плечами:

– Не слыхал… Хотя вот что… Я человек здесь новый, но дошло до меня: был у Параски парень… из окруженцев… А перед тем как наши пришли, исчез.

Это была хоть какая-то ниточка, за которую можно ухватиться, но майор, незаметно подмигнув Толкунову, отрезал:

– Пустяки… Эти окруженцы, что к девкам прилипали, давно уже в армии. Бывайте, старшина, – пожал левую руку Гавришкиву, – нам пора, машина ждет.

Действительно, «виллис» стоял на противоположном берегу реки, и шофер несколько раз просигналил, давая знать о себе.

Машина прошла по селу медленно и не таясь. Бобренок с удовольствием увидел стоящую на крыльце Параску. Женщина проводила «виллис» взглядом; они проехали так близко, что Бобренок заметил выражение ее лица – какое-то отчужденное и безразличное, а может, это только показалось ему, потому что Параска даже кивнула, и майор поднял руку, отвечая на приветствие.

«Виллис» остановился там, где из леса на проселочную дорогу вышел хромой, шофер Виктор вытащил брезент, расстелил на траве, и разведчики растянулись на нем, глядя, как хлопочет парень. Он поставил на брезент термос с крепким чаем, открыл банку тушенки, положил полбуханки хлеба – это был паек, но Виктор от себя добавил еще несколько помидоров и две луковицы – успел заскочить в Маневичах на базар.

– Готово, – сказал Виктор.

Толкунов перевернулся на живот, отрезал большой кусок хлеба, подцепил ножом из банки тушенку и стал жевать медленно, будто и не было изнурительной ночи и голодного дня. Не отрываясь от еды, спросил у Бобренка:

– Витька отпустим?

– Разумеется, чтоб машиной здесь и не пахло.

Толкунов посмотрел на часы:

– Пока не стемнеет, походим по лесу.

– Угу, – согласился майор и откусил от большого сочного помидора.

– Я думаю, – продолжил дальше Толкунов, – мы пойдем оврагом, я там приметил одно место, но не успел осмотреть.

С Толкуновым работать – одно удовольствие. Ни словом еще не обмолвились о деле, а уже понял Бобренка.

– Ты в сарае засядешь, а я – возле Параскиной хаты. Тот хмырь может раньше прийти, бери его сразу, Параска нам ни к чему, да и никуда не денется, а вот на ее ухажера мне хочется взглянуть, – сказал Толкунов.

– Не лучше ли нам двоим возле хаты?..