Страница 19 из 20
– А ты как считаешь, Рике Одрио?
– Черт возьми! Пойдет прямиком к овсу, особенно если заменить овес птицей.
– Вы ошибаетесь, друзья! – проговорил Буридан. – Этот осел, мучимый жаждой в той же мере, что и голодом, осел, одинаково склоняющейся к овсу и воде, так вот, этот осел не сможет ни есть, ни пить! Так как, если он направится к воде, его убьет голод, если же пойдет к овсу, то умрет от жажды. Стало быть, ему придется умирать от голода и жажды на месте. Вот так вот.
– Пьян! – пробормотали их величества. – Да он пьян как сапожник!
– Я говорю, – продолжал Буридан, – что не в силах выбрать между пулярками «Глоткорезки» и белым вином «Истинного Рога», я говорю, что находясь на одинаковом расстоянии от одного и другого заведения, я не могу отсюда сдвинуться. Прощайте, друзья!..
И, устроившись поудобнее у каменной тумбы, Буридан захрапел.
– Прощай, – проговорил ошеломленный логикой Буридана Рике Одрио, – пойду в «Истинный Рог» пропивать твой экю. Прощай!
Король Базоши и император Галилеи, бросив последний взгляд на уснувшего Буридана, в последний раз покачав головами, разошлись каждый в свою сторону, но одинаково пошатываясь и пытаясь разобраться в парадоксе, где столь нелепую роль играл буриданов осел[12].
Не прошли они и двадцати шагов, как Буридан вскочил на ноги и, более проворный, чем когда-либо, удалился, даже ничуточки не пошатываясь.
– К черту этих пьяниц! – бормотал он себе под нос, ускоряя шаг. – Наверное, не избавился бы от них и к рассвету. Все-таки не мешало бы посмотреть, не дожидается ли меня кто, случаем, у Нельской башни. В конце концов, я опаздываю всего на полтора часа… Говорят, король Филипп, отец нашего сира, прибыл в Монс-ан-Пюэль с двухчасовым опозданием, что не помешало ему выиграть сражение…[13]
Втайне гордый таким своим сравнением с Филиппом Красивым, имея в запасе на полчаса больше, нежели монарх, Буридан прибыл на берег Сены, неподалеку от могучей башни Лувра, которая высилась почти напротив Нельской башни.
– Окна освещены! – прошептал он. – Стало быть, меня ждут?
Где-то вдали раздался голос ночного сторожа:
– Жители Парижа, полночь!..
Буридан подошел к кромке воды, где шуршали по песку небольшие волны. Там, на некотором расстоянии друг от друга, в землю были вбиты несколько крепких свай; с каждой их них свисала цепочка, конец которой был закреплен на корме лодки.
Недолго раздумывая, Буридан отцепил первый попавшийся ялик, запрыгнул внутрь и принялся грести, или скорее галанить, как тогда делали моряки на Сене. Стоя на корме челнока, он держал курс на Нельскую башню, с небывалым волнением глядя на ее мрачный силуэт, выделявшийся даже на фоне темного неба.
Откуда шло это, столь непонятное ему волнение?
А оттуда, что Буридан умел видеть, иными словами, умел извлекать из любого зрелища самую суть, необходимую часть восприятия. Существуют натуры, от которых восприятие сути ускользает, у которых оно притупляется, и, в общем-то, они из числа самых счастливых; есть и другие – такие, которые его получают, осмысливают и даже преувеличивают.
Буридан принадлежал к последним.
Вы когда-нибудь замечали, читатель, как благопристойный фасад приличного буржуазного дома, вполне спокойного, тихого, вдруг почему-то внушает вам инстинктивный ужас? Как на углу улицы, на опушке леса перед вами внезапно вырастает чья-то бандитская физиономия?.. Откуда идут эти впечатления? Живут ли они в вас сами по себе? Производите ли вы их неосознанно? Или же у всех вещей есть свое лицо – радостное либо же печальное? А что если все вещи имеют свою непроницаемую душу, которая хранит глубокие тайны и которая внезапно выдает их прохожему? Кто знает?
Почему, оказавшись на середине реки, Буридан почувствовал, как его охватывает оцепенение? Почему, кто скажет, почему перед этой Нельской башней, похожей на столько других башен, коих полно в Париже, в душе у него в этот поздний час вдруг поселились щемящая тоска и невыразимый ужас, от которого по спине бежали мурашки?..
Это ощущение было столь сильным, что Буридан уже собирался повернуть на другой галс…
В этот момент на правом берегу меланхолический голос ночного сторожа повторил:
– Спите безмятежно, жители Парижа… Сейчас полночь!
И этому крику на берегу левом ответил другой – более протяжный, похожий на погребальный плач… Словно то был вестник смерти, говоривший:
– Помолитесь за души умерших, жители Парижа!
В ту же секунду Буридан услышал у себя над головой, очень высоко в небе, приглушенный вопль, мучительный стон. Ему показалось, что то был крик агонии какой-нибудь смертельно раненной ночной птицы. И в тот же миг, когда, пораженный неким загадочным страхом, он поднял голову, то увидел некое огромное существо или предмет, который крутился в воздухе и падал… падал…
Он упал в двух саженях от барки, отчего ту резко качнуло… Повсюду разнеслись брызги… и наступила тишина.
Пустая лодка медленно поплыла по течению реки, затем, попав в водоворот, закружилась, но в следующее мгновение выровнялась.
Лодка была пуста…
Куда же подевался Буридан?
Буридан без раздумий, без колебаний прыгнул в воду!
В тот миг, когда падающий предмет достиг поверхности воды, Буридан увидел, что предмет этот был мешком. За какую-то долю секунды юноша услышал крик отчаяния, который мог исходить только из этого мешка!
И Буридан прыгнул!
Он нырнул в воронку, образованную мешком, в тот самый момент, когда та стала закрываться.
Неустрашимый пловец, Буридан пошел ко дну. Его падение и падение мешка слились воедино, и Буридан, вытянув руки, ощутил, как они вцепились в материю. Не разжимая пальцев, он начал погружаться вместе с мешком на дно Сены…
Ткань странным образом задергалась у него в руках. В мешке находилось живое существо! Еще живое…
Буридана охватила глухая ярость. Он вонзил в верхний узел мешка зубы и в таком положении продержался, сносимый подводным течением, порядка двух секунд. Этих двух секунд, пока руки были свободны, ему хватило, чтобы вытащить кинжал и прорезать в колыхающейся материи дыру. Произошли еще два или три толчка. Мешок разорвался сверху донизу… и в холодных ночных водах Сены забарахтались смутные тени…
С того мгновения, как мешок скинули с верхней площадки Нельской башни, прошло не более тридцати секунд.
Над водой появились три головы – лица смертельно-бледные, с блуждающими взглядами.
Буридан встряхнулся, отплевался, смахнул налипшие на лицо волосы и саженях в двадцати увидел свою уносимую течением лодку. Увидел он и то, что двое незнакомцев, помогая друг другу, держатся на воде довольно уверенно.
– Сюда! – прохрипел он.
Буридан поплыл к лодке и последним усилием воли настиг ее; приподнявшись на руках, совершенно изможденный, завалился внутрь. Почти тут же лодка качнулась влево, затем вправо. Юноша увидел, как сначала в один, а затем и в другой борт судорожно вцепились руки… и вдруг, у левого борта, возникло бледное лицо… затем у правого…
Буридан почувствовал, как страх остановил кровь в его венах… Эти два лица – он узнал их! Эти двое спасенных им мужчин – он узнал их!..
– Готье! – вне себя от изумления выдохнул юноша. – Филипп!
В мешке, брошенном в Сену с верхушки Нельской башни, были братья д’Онэ!.. Той самой башни, куда пригласили его! Как?.. Почему?.. Что же там происходит? Что за смертоносные чудовища обитают в этой башне?..
Ответа на столь ужасные вопросы в данную минуту не было. Братья, словно полоумные, похоже, его не узнавали! Возможно, они его даже и замечали.
Готье, воздев руки и пылающее лицо к небу, проревел:
– Есть еще справедливость на свете!.. Маргарита! Маргарита Бургундская, горе тебе, так как Готье д’Онэ еще жив!
Филипп же, обратив полный отчаяния взор на освещенные окна проклятой башни, шептал:
– О Маргарита, я жив! Ради тебя! Лишь ради того, чтобы спасти тебя, Филипп д’Онэ остался в живых!
12
Французскому философу-схоласту Жану Буридану приписывали знаменитый парадокс о свободе выбора человека, с которым связано вошедшее в поговорку выражение «буриданов осел».
13
Имеется в виду сражение 18 августа 1304 года на севере Франции во время похода Филиппа IV Красивого на Фландрию. Сражение сначала было проиграно французами, но вскоре Филипп, собрав свои войска, атаковал фламандцев, занятых грабежом захваченного лагеря, и нанес им полное поражение.