Год жизни

Зав. лабораторией сейсмологии

.

Объяснительная записка

Вечером 12 марта приехали с рыбалки в 10-ом часу вечера. Сели ужинать, вшестером. Когда поели, выйдя из-за стола, четверо ушли в комнатку с нарами. Я остался сидеть за столом, думая о своем и не желая слушал разговор, в котором помянули, в первую голову, начальника отряда нелестным словом, посмеиваясь, изобразили, как начальника можно выдвинуть из вертолета через аварийную дверцу. Перемежая эти шутки с соленым словцом.

Я отметил про себя, что в мое отсутствие, по моему адресу, тоже возможны были различные шутки обо мне непечатными словами и поговорками. И я, стал внутренне накаляться. Разговор между тем, перешел на "начальников вообще", и упоминали мое имя в связи с тем, что Володя, де, тоже начальник, "бугор", как выразился Бойцов. Кто-то подсказал "кочка". "Во-во! "Кочка", - посмеялся Бойцов, лежа на нарах, сытый, веселый и довольный.

"Начальства развелось - некого на ... посылать", - подытожил он, и разговор развивался дальше. Я кипел и уговаривал себя не обращать внимания на болтовню. Но я хорошо знаю, что если не пресечь подобные разговоры во время, то "травля" в начале словами, а потом и делом развернется вовсю, и потом, может быть, уже ничем не остановишь эскалацию нахальства.

Надо учесть, что разница в возрасте между мной и Бойцовым - 10 лет, и у нас совершенно разные взгляды на жизнь и на происходящее в отряде. Но тогда, я молчал до поры до времени, думая, что молчание - это тоже отрицание, в какой-то ситуации. А Бойцов не скрывал своих взглядов и пропагандировал их, удивляясь, что есть люди, которые их не разделяют...

Разговор, между тем, продолжался в том же духе, и не слышать этих гадостей было просто невозможно. Но некуда было деться, а на улице ночь и холодно, да и разговоры подобные бывают очень часто, и от них не спрячешься.

И когда Бойцов еще раз повторил поговорку про начальство, меня взорвало.

Я поднялся, и, крикнув, чтобы он наконец прекратил болтовню, ударил его в ярости и ... тотчас понял, что нервы вышли из-под контроля, и что так возражать, даже наглецам, нельзя!

Но то, что сделано, не воротишь. Я виноват... Нельзя доказывать верность твоей жизненной позиции кулаками, и меня за ошибку ждет наказание.

В разъяснении хочу добавить, что "матерщина" - это не только бескультурье или бравада, но, прежде всего, проявление отношений к человеку. Человек, который может позволить грубое слово по отношению к товарищу, без особой на то причины, наносит тяжелейшее оскорбление, хотя есть много людей, которые, наверное, не разделяют моего убеждения.

Мне кажется, что в сейсмологических отрядах, в силу специфики нашей работы, наплевательское отношение к этому может привести к тяжелейшим последствиям. Здесь, как нигде, важно бережное отношение к чувству собственного достоинства каждого, будь то начальник отряда или простой новичок-сейсмолог...

Следователи, по факту избиения завели дело и через несколько месяцев состоялся суд в Северо-Байкальске. Ехали туда на машине все вместе: я, свидетели и сам Бойцов. Суд принял к сведению что я не хулиган и назначил только административное наказание...

Интересно, что уже позже, я узнал, что Бойцов на БАМе стал одним из лучших бригадиров! Думаю, что урок который я ему преподал подействовал на него благотворно...

Роман написан по мотивам дневников, за 1978 год.

ПРИЛОЖЕНИЕ:

П О Х О Д Н А М У Ю

РАССКАЗ

За зиму, я устал: от однообразия, от невозможности поменять хотя бы на время обстановку, от невозможности побыть, хотя бы несколько дней наедине с самим собой...

А в природе происходили радикальные перемены...

Солнце с каждым днём поднималось всё выше и выше над землёй. От яркого света, цветовые контрасты становились заметнее и ярче: синее - синее небо, тёмный почти чёрный лес вокруг, белый - белый снег, спрессованные кристаллы которого, играли всеми цветами радуги, всем спектром блеска драгоценных камней, под лучами солнца. Днём на солнцепёке появились проталины, промерзающие за ночь, и превращающиеся к утру следующего дня в хрустящий ледок.

В душе воцарилась тишина и покой ожидания больших перемен. Но моему физическому телу, нестерпимо хотелось выйти, прекратить однообразие зимней жизни, начать путешествовать. С появлением явных признаков пробуждения природы от зимней летаргии, в теле пробуждались новые силы, и искали выхода. В голове затеснились планы будущих походов...

Знакомый Толи Копейкина, моего напарника и сменщика по сейсмостанции Виктор, водитель геологического ГАЗ - 66, пообещал подвезти меня до района Белых Озёр, вниз по Муякану, километров сорок.

План этого похода созревал давно. Я много слышал о Муе, в которую впадал Муякан, и наконец решил дойти туда пешком и увидеть "святые места".

По карте я наметил приблизительный маршрут, набрал продуктов на дорогу и решил взять с собой собаку - Волчка, который совсем недавно "прибился", к нашему домику, да так и остался здесь жить...

Все мои предыдущие собаки постепенно исчезли из моей жизни. Вначале Пестря, осенью, когда я летал в отпуск, ушёл меня искать вдоль трассы БАМа и не вернулся. Потом Лика убежала, увязавшись за кем - то в посёлок и её, кто - то из начинающих охотников забрал на промысел. Изредка на станции жил Каштан, собака моего приятеля Жоры с Тоннельного портала, но они с Волчком часто дрались, ревнуя друг друга к "хозяину", то есть ко мне и потому, Каштан часто убегал либо в посёлок, либо к Жоре...

Один Волчок был предан мне по - прежнему. Это была собака, появившаяся на сейсмостанции уже во взрослом состоянии. Роста он был среднего, но серая, волчья шкура, тяжёлая голова и опущенный книзу хвост, делали его очень похожим на настоящего волка, а точнее, на уменьшенную копию. Думаю, что в его генах было действительно много волчьей крови...

Наконец наступило долгожданное утро. Виктор подъехал к нашему домику, часов в восемь утра, когда солнце золотым пылающим шаром , поднялось над крутым склоном напротив, заставляя синеющую тень утренних сумерек прятаться под скалами и береговыми обрывами. Смёрзшийся снег искрился и хрустел под ногами, почти не оставляя следов на поверхности.

Я забросил тяжёлый рюкзак в кузов, а сам, вместе с Волчком, забрался в тесную кабину. Волчок испуганно прижимал уши к голове, косился на Виктора и вздрогнул, когда мотор машины завёлся. Толя Копейкин вышел на крыльцо, протирая заспанные глаза, и помахав нам рукой, ушёл в дом, в тепло и уют человеческого жилья...

Поднявшись по крутому, но короткому подъему, от домика на шоссе, мы объехали Тоннельный посёлок стороной и помчались на восток, навстречу солнцу, вниз по широкой, белой - снежной речной долине. Снег ещё лежал повсюду и было довольно холодно. Сквозь щели в дверце кабины, холодный воздух, попадая внутрь, смешивался с теплом, идущим от нагревшегося мотора, с запахами бензина и моторного масла.

Виктор рассказывал мне о своих неладах с молодым начальником геологической партии, Потаповым; о том, что он здесь уже давно и ему надоела такая кочевая жизнь.

Потом он отвлёкся, и криво улыбаясь, спросил, как я не боюсь один ходить по дремучей тайге. Я засмеялся: - А как же ещё ходить по тайге, если не в одиночку? А если ещё собака с тобой, то это вообще роскошь...

Виктор недоверчиво покрутил головой, глядя на дорогу впереди машины. А я продолжил: - Когда я один - я свободен. Пусть бывает холодно и голодно, но зато, я могу делать то, что захочу - идти, если надо, а если захочу, то могу целый день спать у костра или в зимовье. А хорошая собака, послушна, как воспитанный ребёнок и потому не в тягость...