Страница 14 из 20
7. Платон. Собр. соч. в 4-х томах. Т. 2. – М.: «Мысль», 1993.
8. Свендсен Л. Философия скуки. – М.: Прогресс-Традиция, 2003.
9. Хайдеггер М. Введение в метафизику. – СПб: НОУ «Высшая религиозная философская школа», 1998.
10. Шеллинг Ф.В.Й. Философия искусства. – М.: Мысль, 1966.
11. Ясперс К. Смысл и назначение истории. – М., 1991.
12. Hintikka K.J. Time and Necessity. Studies of Aristotle’s Theory of Modality. Oxf., 1973.
Глава 2
Культурно-языковые аспекты гуманитарного образования
2.1. Государственный язык – русский
Не большой секрет, что в среде филологов отношение к феномену государственного языка имеет самый широкий спектр оценок. От скептического неприятия самого введения этого термина и понятия до серьезного и вдумчивого исследования этой проблемы. А проблема, как кажется, двусторонняя – она и лингвистическая, и юридическая одновременно.
Совершенно очевидно, что принятый в 2005 году Закон о государственном языке РФ требует серьезных доработок, и прежде всего, в лингвистическом сегменте. По крайней мере, три позиции требуют прояснения:
– что же такое государственный язык относительно близких ему понятий «литературный язык», «официальный язык» и нек. др.?
– все ли сферы использования государственного языка, обозначенные в Законе, демонстрируют его нормы, если учесть тот факт, что на сей счет есть специальное Постановление правительства?
– можно ли его исполнить?
По поводу первой позиции, возможно, главной надо говорить особенно.
Есть несколько мнений:
1) государственный язык – функция общенационального языка, но какая? Быть средством государственной коммуникации? Т. е. таким средством, что обеспечивает эффективную связь государства и общества? – В таком случае, не деловой ли это стиль литературного языка, в котором есть эта функция – обеспечивать отношения в сферах деловых, официальных, документных, юридических и т. д. Там есть норма, есть строгости в виде стилистических ограничений и разрешений?
2) государственный язык – это просто статус, своеобразный ярлык на государственность, закрепленность в Законе, ничего больше. В данном случае – это русский язык, он как государственный для всех и у всех, живущих в государстве Российская Федерация – он есть и язык нормированный, и ненормированный, это всего лишь признание одного языка относительно других языком общей коммуникации.
3) государственный язык – часть литературного. Он есть тот его «кусок», который обеспечивает понятное общение между гражданами, между государством и властью, между органами власти, между профессиями и прочее? – В этом случае это онтологически уже другое членение национального языка. Однако критерий понятности – сложно представить неабстрактно. Для профессионалов, например, самый понятный – язык профессиональный, со специальными терминами, а для людей простых именно он и станет языком разъединения.
Что же говорит Закон? Каков он, государственный язык в Законе?
А в Законе попросту нет этой дефиниции – государственный язык.
В статье первой говорится:
В соответствии с Конституцией Российской Федерации государственным языком Российской Федерации на всей ее территории является русский язык [1, п.1, ст. 1].
Лингвист не может не заметить – здесь нет никакого уточнения: какой язык имеется в виду – весь, общенациональный, или только «нормированный русский»? Ведь общенациональный – это и диалекты, и жаргоны, и просторечие и – что еще ужаснее – нецензурная брань (о ней – ниже).
Еще более непонятно, что же такое нормы государственного языка?
На этот счет есть отдельное Постановление, в котором удивительным образом представлено определение норм литературного языка в качестве государственного: Постановление Правительства РФ от 23 ноября 2006 г. № 714. «О порядке утверждения норм современного русского литературного языка при его использовании в качестве государственного языка Российской Федерации, правил русской орфографии и пунктуации»:
<…> под нормами современного русского литературного языка при его использовании в качестве государственного языка Российской Федерации понимается совокупность языковых средств и правил их употребления в сферах использования русского языка как государственного языка Российской Федерации [2].
Перед нами классическое «закольцованное определение»: формально оно кажется исчерпывающим, замкнутым, а потому очень логичным. Кажется, названы сферы использования русского языка как государственного, следовательно, они и демонстрирует эти самые нормы.
Но содержательно здесь противоречий множество. Потому что сферы использования, которые обозначены в Законе, вряд ли могут быть демонстраторами норм (прежде всего) литературного языка в качестве государственного. Реклама и СМИ, прежде всего, вся творческая деятельность которых, как правило, направлена на отталкивание от норм литературного языка ради эффектного и суггестивного текста.
Итак, сферы использования языка как государственного не проясняют его сути, а даже вскрывают внутреннюю конфликтность его трактовки в Законе и обыденном понимании: государственный – значит, представляющий государство, презентирующий нашу жизнь в государстве.
Проблема применения Закона еще более туманна.
Мало кто в стране знает о существовании Закона и его требовании исполнять в различных сферах нормы русского литературного языка.
Часто суть Закона сводится к решению вопросов культуры речи. Но за нарушение культуры речи не наказывают и даже (сейчас – увы!) почти не бранят. Совершенно очевидно, и это знакомо каждому филологу, что лингвисту очень сложно жить в предлагаемых условиях. Настоящий филолог – не только знает, но и любит слово, а как любить не защищая? Наши сегодняшние профессиональные претензии к различным нарушениям норм русского литературного языка во многих сферах жизни вызывают, в лучшем случае, снисходительные улыбки, часто грозят вылиться в открытый конфликт. Вспоминается Довлатов: А почему у вас лещ с мягким знаком? – Какой завезли, такой и продаем!
В этой связи (в самом широком смысле слова) экспертная деятельность лингвистов должна быть максимально актуализирована государством. У филологов должно быть право – по профессии, по роду своих занятий – действительно влиять на языковую обстановку в стране, городе, поселке, отдельном учреждении и т. д.
Для иллюстрации противоречивости и лингвистической недоработанное™ текста Закона, а следовательно, невозможности его исполнять в полном объеме, можно привести еще один пример:
При использовании русского языка как государственного языка Российской Федерации не допускается использование слов и выражений, не соответствующих нормам современного русского литературного языка (в том числе нецензурной брани), за исключением иностранных слов, не имеющих общеупотребительных аналогов в русском языке [1, п. 6, ст. 1].
В этой статье Закона многое кажется неточным и двусмысленным, но содержание скобок (о нецензурной брани) хочется прокомментировать отдельно.
Она – это пресловутая нецензурная брань – не входит в сферу русского литературного языка изначально, а потому отдельное ее упоминание, как будто, избыточно. Однако понятно, что это наиболее ясная для большинства наших граждан категория слов и выражений, подпадающих под запрет, а категория «русский литературный язык» – кажется пространной и неопределенной.
А между тем споры о составе этой группы слов (нецензурные слова) и выражений не утихают, и границы ее определяются всякий раз по-разному. И сочетание «нецензурная брань» ни в одном из лингвистических терминологических словарей не значится.
В связи с этим хотелось бы привести несколько выдержек из статьи кандидата юридических наук А.Л. Тена «Нецензурная брань как объект административно-правового регулирования и правосознания», весьма показательных: