Страница 2 из 7
Бога нет. С тех пор и по сию пору Горин атеист. Но и ему нужен миф, вера в нечто, что требует так называемая душа.
Плотина Саяно-Шушенской ГЭС вдвое выше Солсберийского собора. На неё давит двадцать миллионов тонн воды. Поднялась на двести сорок два метра из наших неурядиц, ошибок, споров. Как написал один из её строителей Сергей Король, стоит «как обелиск на наших силах, нервах и крови». Если рай, вопреки представлениям Горина, существует, и у рая есть врата, и стоит у ворот апостол Пётр, и требует предъявить пропуск, то можно предъявить плотину.
Пуск первого гидроагрегата (глазами писателя Попова)
Было это давно, примерно тридцать восемь лет назад, а точнее в ноябре 1978 года. Начинающий писатель Валерий Попов, друг великих ныне Сергея Довлатова и Иосифа Бродского в те годы жил скудно. Зачастую голодал. Это сейчас он маститый и знаменитый. Автор тридцати книг, начальник Союза писателей Санкт-Петербурга, председатель Пен-клуба, лауреат многих премий. Книги его переведены на многие языки мира. Свою скудную жизнь в те годы Валерий Георгиевич вкратце описал в рассказе «Бог хранит меня в дальней бочке».
Однажды начинающий писатель Попов (в дальнейшем «я») пришёл в Дом писателей, и встретил там главного редактора знаменитого тогда в Ленинграде журнала «Аврора» Глеба Горышина.
«Дай три рубля, – попросил я.
То были трудные восьмидесятые годы – они только начинались: сколько мук еще было впереди! Жизнь моя сложилась странно: книги выходили раз в пять лет, и один рассказ в год выходил в журнале «Аврора» благодаря усилиям главного редактора, именно к нему я сейчас обращался. Мой единственный рассказ в год появлялся, как правило, в июне или июле – в эти месяцы, как объяснял шеф, притуплялась бдительность городского начальства.
– Может, говорил я, мне взять псевдоним – Попов-Летний, раз уж так?..
Разговор этот происходил как раз в ноябре, в абсолютно мёртвом для меня месяце… но есть, тем не менее, хотелось ужасно.
Бросать литературу и возвращаться в инженеры было глупо: быть писателем мне нравилось больше».
Итак, в те годы Валерию Георгиевичу ничего не оставалось, как голодать, посещая при этом регулярно рестораны гостиницы «Европейская», ресторан «Восточный», а также знаменитое кафе «Север» и ещё более знаменитое кафе на углу Невского и Литейного.
До того, как стать писателем Валерий Георгиевич (в дальнейшем ВГП) окончил по специальности «Штепсели» (определение ВГП) ЛЭТИ – Ленинградский электротехнический институт имени В.И.Ульянова-Ленина, ныне это университет, сохранивший по недоразумению имя Ленина. Шесть лет проработал инженером в конторе, где, как рассказал ВГП в своих книгах, штепселями никто не интересовался. Все разговоры на службе сводились к сплетням и обсуждению телевизионных передач. Непонятно, откуда и как появлялись штепсели.
Автор этого опуса Горин Захар Ильич (в дальнейшем время от времени З.Г.) был в те годы наивным читателем и понимал сказанное в книгах буквально. Будучи на полтора года старше ВГП, З.Г. по возрасту также причислял себя к знаменитому поколению шестидесятников. Посещал изредка «Север» и «Лягушатник». Рестораны гостиницы «Европейская» не посещал. Во-первых, дороговато, во-вторых, понимал, что все эти мраморные лестницы и ангелы на потолке не для него. Понимал, что беспартийный еврей обязан работать от и до. Рожденный ползать летать не должен. Но не голодал. Кормило ремесло. Главное не деньги, главное зарплата, хотя бы в 120 рублей, но ежемесячно.
Горин тоже окончил технический вуз по специальности близкой к специальности «Штепсели». Распределился в отраслевое НПП. Зарплаты на пропитание хватало.
Однако, вернемся к беседе начинающего писателя с главным редактором. До сути разговора мы пока не дошли.
«– Нет! Три рубля я тебе не дам – произнёс мрачный длинный редактор, головой уходящий в самые высшие сферы и видя там нечто кислое, судя по выражению его лица. – Но могу дать триста, – неожиданно улыбнулся он.
– Как?!
– … Но для этого тебе придётся поехать на Саяно-Шушенскую ГЭС и написать очерк.
– Согласен! – воскликнул я.
Деньги я получил в Доме политпросвещения и был поражён не столько суммой, сколько обстановкой – чистые, полупустые коридоры, холёные, вальяжные дамы…наконец-то я пробился наверх! Теперь не надо быть дураком – и эти славные дамочки будут мне отсчитывать такие суммы всегда…
Час назад у меня ещё не было ни гроша. Вот это жизнь!…
Плотина с неба напоминала штабель картофельных ящиков в мрачном ущелье…но штабель огромный. Мы летели над морем за плотиной, оно всё вытягивалось, теперь плотина всё больше походила на хилую затычку в огромной бутыли, вот-вот выскочит, и всё хлынет.
И не боятся! – с восхищением подумал я.
Бросив в номере сумку, я тут же вышел на площадь перед гостиницей и сразу оказался в столовой. Божественный, уже почти забытый запах мяса. Здравствуй, жизнь! Наконец, сыто отдуваясь, я вышел…Я вышел на берег. Да, такой силы я раньше не встречал: широкая гладь Енисея летела с невиданной скоростью…
Автобус всё ближе подъезжал к «штабелю ящиков» – он закрывал не только ущелье, а и небо. То были не ящики, а деревянная опалубка, как выяснил я потом, слившись с жизнью… Автобус мой проехал по грохочущей эстакаде вдоль выпуклого брюха плотины, съехал вбок и остановился у будки. (Небольшое уточнение: со стороны эстакады и будки брюхо плотины вогнутое, а выпуклое – со стороны моря. З.Г). Ребята в заляпанных робах, покорёженных касках, балагуря, пошли внутрь. И я со всеми, куда бы они ни шли! Вот это да… Снова столовая! Но раз так надо! Не известно ещё, что ждёт впереди! Тут, правда, принимались не деньги, а талоны.
– Откуда такой? Держи! Корявая рука протянула талончик.
Я почувствовал, как слёзы умиления душат меня… Замечательные люди!..
– Выйдем-ка! Сказал мой друг Валера, бригадир бетонщиков, Лауреат Ленинской премии, Герой Соцтруда, тридцатилетний крепыш абсолютно хулиганского типа: железная фикса, косая чёлка. – Сбросим давление! – скомандовал он, как только мы вышли из бригадного вагончика под хмурое небо. Мы стали «сбрасывать», задумчиво глядя вдаль и вниз.
– Ну что? Пустите в срок? – и это лирическое мгновение я хитро использовал для своего репортажа.
В ответ Валера резко повернулся – к счастью, «отключив струю». Благодаря способности яростно есть глазами, он создал, наверное, лучшую на стройке бригаду: даже я почувствовал дрожь.
– Пустим ли? – Он презрительно глядел на меня, словно я в чём-то виноват.
– Пустим, конечно!.. Но как?! А что ты понимаешь в нашем деле? Чего напишешь? А вообще, проговорил он неожиданно примирительно, – если бы знал всю правду, вообще бы не написал!
Мы вернулись в тепло вагончика, к ребятам… и другой правды мне не надо – достаточно этой».
Из тридцати книг, написанных писателем Валерием Поповым, Захар Ильич прочитал штук пятнадцать. Был Валерий Георгиевич строг ко всему советскому, однако текст рассказа про поездку на Саяно-Шушенскую ГЭС, пожалуй, самые тёплые слова, которые Горин прочитал в пятнадцати книгах, написанных либералом, фрондёром Поповым про советскую эпоху. Не без ёрничества, конечно: «не боятся», «слёзы умиления», «замечательные люди». Похоже, что впервые за 29 лет жизни писатель встретил людей, которым не скучно на работе. Это радует.
Согласно толковому словарю Ожегова ёрничать – озорничать, паясничать, беспутничать, развратничать. Согласно Википедии ёрничание – сарказм, ирония, язвительная насмешка. Вслед за Довлатовым стиль весёлого рассказа о грустном стал нормой. Более полувека Саяно-Шушенская ГЭС сопровождала жизнь Захара Горина. Вернее Горин в числе многих сопровождал проектирование, строительство и эксплуатацию Саяно-Шушенской ГЭС. Даже написал пару-другую книг ненаучного характера. Про плотину. Так, публицистика, без ёрничества, «на полном серьёзе».