Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 3 из 12

   — Я люблю вас, Виви.

   Год назад она посмеялась бы над своими трепетными признаниями. Тогда она, упражняясь в выездке, впервые увидела милую всадницу с золотыми волосами; Венивит была ещё не так искусна, как сейчас, и всё кончилось её падением с седла. Урирун, уделявшая много времени изучению лекарского искусства, вправила ей вывих и нашла целебные травы, снявшие боль. В тот миг она и почувствовала тонкое, детски-нежное благоухание волос Виви и тепло её дыхания.

   — Вижу, вы больше не находите моё имя глупым, — проговорила Виви, и в её ясных, как у ребёнка, глазах лукаво мерцали женские чары.

   Вот эта черта в ней — наивная детскость с вполне осознанным, зрелым стремлением очаровывать — и сводила Урирун с ума. Она сравнила бы светлую принцессу с бриллиантом, переливающимся всеми своими гранями на её ладони. Трогательная доверчивость соединялась в ней с какой-то бессознательной мудростью — мудростью безупречного, как звезда, сердца.

   — Виви, ваше имя — самое прекрасное сочетание звуков, какое только возможно придумать...

   И это было правдой. Оно ласкало и слух, и сердце, от него хотелось плакать сладкими слезами, но слёзы Урирун прятала в глубине души. Один-два раза за всю жизнь — именно такую частоту их появления предписывал ей королевский этикет, но рядом с Виви условности становились глупыми и нелепыми. Хотелось плакать и смеяться не по правилам, а когда вздумается.

   — А прокатите меня в своём седле, — попросила Виви.

   Даже если бы это запрещалось под страхом смертной казни, Урирун выполнила бы её просьбу. Виви отпустила свою лошадку, переступила границу и протянула руки к принцессе Ночи с детски-простодушным видом. Ну ни дать ни взять — малышка, которая просится на ручки. Смех вырвался из глубин сердца Урирун, и она подхватила Виви, усадив к себе в седло.

   — Для вас — всё, что угодно, милое дитя, — выдохнула она, касаясь губами её ушка.

   Мрак понёс их со всей степенностью и плавностью, на которую был способен. Одной рукой бережно обнимая девушку за талию, другой Урирун правила жеребцом, а ночь раскинула над ними звёздный полог неба.

   — Как красиво! — очарованным полушёпотом пролепетала Виви, оглядываясь по сторонам.

   И здесь было чем полюбоваться: каньон совсем скрылся под клубами тумана, только виднелись цветущие кусты и верхушки скал. Конь брёл по колено в тумане, понимающе кося глазом в сторону хозяйки. Казалось, он вполне осознавал всю важность момента.

   — Я всегда боялась Ночной страны, — сказала принцесса Дня, прильнув к Урирун. — Она внушает какой-то трепет и уважение...

   — Бояться нечего, милая Виви. — И наследница ночного престола, прижав девушку к себе, прильнула к тёплым губкам поцелуем.



   Руки Виви тотчас обвились вокруг её шеи цепким и нежным кольцом объятий. «Попалась», — со сладостной обречённостью проплыла мысль. И это был самый желанный плен на свете. Уста Виви робко отвечали на поцелуй, руки доверчиво обнимали, и Урирун хотелось то ли пустить Мрака неистовой рысью, то ли замурлыкать колыбельную, чтобы не спугнуть это чудо. «Береги его», — аукнулось эхо голоса королевы.

   — Виви... Вы меня любите? Скажите это!.. — блуждая губами по милому личику, шептала Урирун, словно в бреду. — Потому что если вы не любите меня... я умру!

   — Я давно люблю тебя, глупенькая, — проворковала Виви, прижимаясь к ней теснее.

   И она принялась рассказывать, как впервые увидела принцессу Ночи и какой загадочно-прекрасной она ей показалась. Даже в её надменности была своеобразная привлекательность. За маской неприступности крылась печаль, и Виви хотелось разгадать эту будоражащую тайну, растопить этот соблазнительный лёд. Пробираясь по сумрачным лабиринтам души ночной принцессы, дневная красавица многому училась, на некоторые вещи посмотрела с другой стороны и в другом свете — да уж, тот ещё каламбур, учитывая столь малую освещённость предмета изучения. Сколько раз она рисковала навлечь на себя насмешку, садясь в седло! А ведь она совсем не умела ездить верхом и взобралась на лошадь только из-за Урирун, дабы произвести на неё впечатление и в этом отношении.

   — Мне было так страшно, так страшно — просто ужас! — смеялась Виви. — Бабочка казалась мне настоящим чудовищем! А ведь она — самое кроткое и весёлое создание на свете. Я так боялась, что ты надо мной посмеёшься... Твоя насмешка — как мороз по сердцу!

   — Смеяться над тобой? О нет, это невозможно! — содрогнулась Урирун, лаская пальцами персиковые щёчки девушки. — Ты прекрасна, моя Виви. Это мне впору приходить в уныние от мысли, что рядом с твоей недостижимой, немыслимой яркостью я превращаюсь в тень... в пустое место.

   — Не говори так! — с очаровательным возмущением воскликнула Виви, повелительно прижав розовым пальчиком губы Урирун. — Ты так умна, так образованна, так изящна и талантлива! А я по сравнению с тобой столь легкомысленна...

   Смех в груди принцессы Ночи больше не хотел жить по регламенту и вырвался наружу — к звёздному небу.

   — До чего же приятное занятие — петь друг другу дифирамбы! — с улыбкой вздохнула она.

   Тепло тела прильнувшей к её груди девушки вызывало в ней острый, сладкий отклик, хотелось нежиться в нём, впитывать его, наполняться им... Укрыть его плащом от пронизывающей ночной зябкости. Урирун не могла поверить своему счастью: на её глазах рождалось Чудо. Заслуживает ли она его? Достойна ли она этого доверчивого взгляда, этого мягкого касания, этой детской чистоты? Ведь всё это — такое хрупкое и прозрачное, такое ранимое, живое, тёплое, нежно-розовое. Один неверный шаг, одно неловкое движение — и ему будет больно...

   — Виви, радость моя, счастье моё, — только и могла она дышать чуду на ушко.

   — Руна, любовь моя, — не оставалась в долгу Виви, сияя ей счастливыми, влюблёнными глазами.

   Вот она уже и самовольно укоротила имя принцессы Ночи, а та даже не думала возражать. На все глупые нежные прозвища её душа отзывалась щемящим восторгом и смехом. Из уст возлюбленной всё звучало восхитительно. Мрак — мудрейшее из созданий! — нёс их так незаметно и мягко, что казалось, будто они плыли в невесомости, одержимые друг другом. Чёрный жеребец понимал в любви, пожалуй, даже больше, чем его собственная хозяйка.