Страница 33 из 73
Когда гонцы, отправленные Иваном, прискакали к Хмельницкому, передав тревожную весть о подходе передовых частей Шеина, Богдан внешне остался спокойным, лишь спросил, где Иван. Узнав, что он оставался на месте, наказной полковник понял, что Серко попытается лично добраться к своим позициям и предупредить гетмана о выдвижении Шеина. Конечно, даже сейчас Хмельницкий мог, сославшись на инструкции Дорошенко, отступить назад или свернуть в сторону, открыв царским войскам дорогу на Дорогобуж. При таком превосходстве сил противника его никто ни в чем не смог бы обвинить. Однако, Богдан понимал, что, если не остановить войска Шеина здесь, то воевода обогнув "копыто", вырвется на простор и под прикрытием вагенбурга спокойно уйдет к Вязьме. Но и принимать единоличное решение наказной полковник не стал. Приказав всем собраться, он открыл малую раду, объяснив в нескольких словах ситуацию.
-Как поступим, паны товарищи?- спросил он в конце.- Свернем в сторону и дадим москалям уйти, чтобы спасти свои жизни? Или станем грудью на их пути и, возможно, многие из нас встретят здесь костлявую старуху с косой? Кто не страшится безносой, ко мне! Остальные берите коней и уезжайте, пока еще можно! Каждый волен поступать, как считает нужным.
Наступило молчание. Все понимали, что наказной полковник поставил каждого из них перед серьезным выбором. Если бы Хмельницкий просто приказал им садиться на коней и отступить, никто бы его ни в чем не обвинил. Казаки, хотя и были отчаянно храбрыми воинами, но не самоубийцами. Если бы наказной полковник приказал принять бой, они бы тоже восприняли это как должное. Но Богдан каждому формально предоставил выбор, как поступить. На самом деле, конечно, ни для кого из них выбора не оставалось. Для запорожца не было иного понятия наполненного столь же сакральным смыслом, как понятие "товарищества". Каждый казак, придя на Сечь и став "товарищем", не мог мыслить себя вне товарищества таких же как он он, проникнутых чувством единства и боевого братства людей. Предав товарищество, то есть Сечь, Запорожье, Низ казак становился изгоем, презираемым всеми и подлежал смертной казни. Оставить же своего полковника, куренного атамана или гетмана в бою приравнивалось к измене. Любой имел право убить такого отщепенца.
-Раз мати породила!- рванул рубаху на груди Кривонос, становясь рядом с Хмельницким. "Раз мати породила!"-, отозвались сотни голосов. Чубатые запорожцы сбросили с себя рубахи и, оставшись голыми по пояс, сплотились вокруг Хмельницкого. В воздухе сверкнули почти пять сотен казацких сабель и сердце Богдана вдруг наполнилось радостью и ликованием от внезапно возникшего чувства слитного единства с товариществом единомышленников. "Раз мати породила!- крикнул и он, выхватывая саблю, подаренную польским королем, из украшенных драгоценными камнями ножен...
Для полковника дЭберта, земляной вал, преградивший дорогу его рейтарам, оказался неожиданностью, хотя и неприятной, но на первый взгляд, не непреодолимой. Передние ряды кавалеристов перешли на галоп, намереваясь сходу ворваться на вал и расстрелять в упор укрывавшихся за ним дерзких удальцов, осмелившихся встать на пути многократно превышающего их числом, войска. Рейтарские кони понеслись к речушке, всадники на ходу доставали из кобуры пистолеты с длинными стволами. Рейтары предпочитали расстреливать противника на ходу, не спешиваясь, и свои тяжелые палаши пускали в ход в исключительных случаях.
Но не зря и казаки почти целую неделю занимались оборудованием своих позиции . Конница не успела еще приблизиться к Нагати, когда одна за одной стали срабатывать "волчьи" ямы. Казалось, сама земля разверзлась перед летящими галопом лошадьми. Громкое ржание ломающих ноги коней, крики падающих с них рейтар были слышны далеко в задних рядах. Полковник дЭберт, приказал остановиться и отдал команду первым шеренгам открыть огонь по укрывающимся за валом. Другие же рейтары, спешившись, стали переходить неглубокую речку, намереваясь штурмовать вал. Однако, в это время раздался дружный залп из казацких самопалов. С этого расстояния в сотню метров по плотному скоплению конницы промахнуться было трудно. Почти все выпущенные пули достигли цели. Конечно, кирасы рейтар многих своих владельцев спасли от смерти, но человек двести получили ранения разной тяжести. После первого раздался второй залп, заставивший дЭберта отдать приказ отойти назад. Поняв, что штурм казацких укреплений в лоб потребует длительного времени и повлечет большие потери, полковник приказал первым шеренгам продолжать вести непрерывный огонь по казацким позициям, а пятьсот кавалеристов отправил обойти их справа и зайти к казакам во фланг и в тыл. Но и там для рейтар было заготовлено немало сюрпризов в виде "волчьих" ям, замаскированных и заполненных водой рвов и других ловушек.
Тогда разъяренный дЭберт пропустил вперед подошедший тем временем солдатский полк Тобиаса Унзена. Ситуация становилась все более угрожающей. Казакам пришлось отражать фланговую атаку рейтар, открывших по ним огонь из своих длинноствольных пистолетов, и отбиваться от солдат, забросавших ров фашинами и уже ворвавшихся на валы, под фронтальным огнем остальных кавалеристов. Постепенно сражение перешло во всеобщую свалку, солдаты почти всего полка уже взобрались на валы, рейтары, наступавшие с фланга наконец-то, спешившись, перешли речушку и обнажили палаши. Командовавший левым флангом обороны Кривонос с горсткой казаков ринулся им навстречу. Закипел бой, о котором, многие из его участников потом с гордостью рассказывали своим детям и внукам. Рассвирепевший Кривонос, с обнаженным торсом, перевитым канатами мышц, в полной мере раскрылся, как ратный профессионал сабельного боя. За его движениями невозможно было уследить, словно он расплылся в воздухе. Пустившись в свой знаменитый боевой танец, Максим окружил себя вращающейся, как ветряк саблей, сверкающей призрачной сферой. Время от времени он взлетал в воздух и, срубив очередного противника, вновь продолжал свой смертельный танец. Рейтары, никогда не видевшие такого зрелища. смешались в кучу, а казаки Кривоноса, дружно навалясь, сбросили их в Нагать.
Здесь на левом фланге опасность была временно устранена, но оставшимся на валах приходилось тяжело. На каждого казака нападало, по меньшей мере, два солдата. Ожесточенная схватка достигла своего апогея. Солдатам приходилось не сладко: в сабельном бою с запорожцами мало кто мог сравниться, но и казаки уже падали один за другим. Хмельнпицкий, сразивший королевской саблей -подарком Владислава IV, нескольких солдат и сам уже получил ранение в левую руку. Жупан его был пробит пулями, шапку он где-то потерял. Все поле сражения затянуло густым пороховым дымом, за которым ничего нельзя было рассмотреть.
" Где же Дорошенко? Где подмога? Неужели Серко не сумел добраться до наших?"- с тревогой и досадой подумал Богдан, вытирая обильный пот со лба, смешанный с кровью. Однако, бросив в следующий момент взгляд на небо, он помрачнел: солнце поднялось над горизонтом еще не высоко, значит, прошло не так уж и много времени. "Даже, если Серко и добрался к гетману,- пронзила его мозг мысль,- помощь придет не скоро, им скакать сюда надо двадцать верст, а мы больше получаса вряд ли продержимся!" Мысленно попрощавшись с женой и сыном, которому уже не суждено увидеть отца, Богдан вновь присоединился к товарищам, пустив в ход свою саблю. Натиск солдат все крепчал, все меньше казаков оставалось на валах.