Обрывки

Весь следующий урок Трухачев неспешно и вдумчиво изобретал разнообразные планы мести. Он долго изучал Сашкин профиль, воображая как уверенными и сильными руками, возьмет её за воротник школьного платьица и зашвырнет в мужской туалет. Нет! Они сильнее его! Их много! Одна её подружка Светка чего стоит!

«Какие у этой противной Сашки интересные кружева на воротнике. И на манжетах. Кружевные. А какие тонкие пальцы. Наверное, ими очень удобно ковыряться в носу.

Классно было бы запихнуть её неожиданно в кабинет директора! Директор её, непременно, наказал бы за такое безобразие! Ага! А она ему выложит, что во всем виноват я! Может незаметно измазать ее чернилами!? Не! Узнают – все равно побьют! Красивый у нее пенал. Спереть что ли? Может на перемене, когда в классе никого не будет разбросать вещи из её портфеля? Стоп! Так ведь на перемене в классе никого не будет!»

Злорадно улыбнувшись, маленький мститель успокоился, а, успокоившись, решил перекусить. Основательно запустил палец в нос, поковырялся, вынул здоровую зеленую «козу» и, не спеша, с аппетитом съел её.

– Фу! Как противно! – громко возмутилась соседка по парте – Елена Анатольевна можно я пересяду от Трухачева?

«А чего такого?» – подумал Трухачев, краснея потому, что двадцать восемь пар глаз одновременно уставились на него. Самое неприятное, что на него с отвращением смотрела эта противная Сашка. Ну, он ей ещё покажет!

На перемене молоденькая учительница начальных классов Елена Анатольевна, построила своих по парам и повела в столовую. В общей суматохе «отряд не заметил, потери бойца».

О! Школьная столовая! Адский рай и райский ад одновременно. Место всеобщего поклонения школьников. Всяк сюда стремится, пусть далеко ни каждый выживет после посещения. Затеряться в этом благословенном месте очень просто. Суета и толкотня способствуют этому.

– Дети! Чья порция? Кого не хватает за столами? – заволновалась учительница, когда завтрак подходил к концу – Трухачев! Ты где ходишь?! Быстро за стол.

Школьный завтрак – дело святое. Тут не скомандуешь: «Рота подъем! Выходи строиться в противогазах!» Ждали отстающих. На урок шли тоже организованно, но толпой. И каждый входящий в класс останавливался у доски в немом восторге. Каждый считал своим долгом хохотнуть и обернуться назад, словно в поисках того неведомого адресата кому изображенное художество предназначалось.

А там, нетвердой, но язвительной рукой злопыхателя, была нарисована картина «Татарская княжна поит свою лошадь из унитаза в мужском туалете» Над изображением княжны корявым подчерком было написано «Светка». Ну а лошадь явно писалась с её подружки Сашки. Тут даже и подписывать не стоило. Достаточно посмотреть на гриву. Вылитая Сашкина коса.

Последним вошел Трухачев. Физиономия его сияла радостным нетерпением. Вошел и тут же получил с двух сторон по затрещине. Да так что из носа брызнула кровь.

– Девочки! – изумилась Елена Анатольевна. – Как можно?! Вы что? Девочкам драться не пристало…. Не плачь Виталик…. Иди, умойся и возвращайся в класс. Гончарова и Одуванчикова дневники на стол.

– А чего он! – возмутилась Светка. Саша промолчала. Первый гнев прошел, ей стало стыдно.

Вечером Сашка бродила за матерью как собачонка на поводке: из комнаты в кухню, из кухни в комнату и снова на кухню. Ей было очень любопытно, как мама отреагирует на пространное, грозное замечание в дневнике написанное тревожными красными чернилами. Ей было любопытно и вместе с тем немного страшно. Но мама, как это часто бывало в последнее время, с тех пор как у Сашки появился маленький братик Вовка, была занята другими проблемами и совсем забыла поинтересоваться успехами дочери на ниве просвещения. Что поделаешь, почти все женщины в этот трудный, но сладкий период прибавления в семействе одинаковы: врачи и асфальтоукладчицы, милиционеры и даже инженеры, в славной когорте которых счастливо трудилась до ухода в декретный отпуск Сашина мама.

Наконец дочь не выдержала:

– Мама! А ты знаешь, мне сегодня в школе один очень противный мальчик поставил подножку. Я упала и сильно ударилась.

– Шурочка милая. Сколько раз я тебя просила быть осторожней, – аккуратно переливая молочную смесь в детскую бутылочку, рассеяно ответила мама.

– Мама это такой противный мальчик. Представляешь, он всегда потный, жирный, от него всегда плохо пахнет! А ещё он жадный!… А ещё ест сопли!

– Ну, ну! Прямо Квазимодо.

– Да мама! Да! А мне из-за него учительница в дневник замечание написала, – поджала губки Саша и, смешно повернув на бок головку, задумчиво стала разглядывать цветочные горшки на подоконнике.

– Так! Вот с этого и нужно было начинать. Подружка моя! Принеси-ка мне свой дневничок.

– Вот! Я так и знала, что ты будешь ругаться, – бурчала Сашка, доставая дневник, – Всё этот противный Трухачев виноват. Я его не трогала. Гадкий!

Мама пролистала дневник, нашла запись с замечанием. Долго читала, качая головой:

– Ах, Шурочка, Шурочка! Придется лишить тебя подарка. Помнишь, ты просила ту розовую заколку с цветочком? Я, пожалуй, отдам её соседской девочке.

Сашка надулась, но молчала, едва сдерживая слезы. Её даже не возмутил тот факт, что мать упорно называла её Шурочкой. При других обстоятельствах это вызвало бы бурю эмоций. Она Сашка! А, не кокая-то, там, девчоночья Шурочка!

Слезы подступали к глазам крупными бусинками точно предвестники летнего ливня. Сашке было очень жалко симпатичную розовую заколку, которую, оказывается, в тайне от нее мама купила и которую, теперь будет носить другая девочка.

– Отец расстроится! Ругаться будет. Ты же знаешь, какой он у нас добрый, но вспыльчивый.

– Знаю, – послушно всхлипнула Сашка, – Вот появился у вас этот противный маленький Вовка, и вы меня совсем разлюбили.

Сказала и горько заплакала. Мать растерялась, всплеснула руками, схватила кухонную тряпку, которой обычно вытирала стол, бросила её зачем-то в угол, снова всплеснула руками. Обняла дочь

– Глупости. Горе ты мое.

– Папа будет ругаться на свою Чебурашку из-за противного замечания! Противный! Противный Трухачев! Не люблю его! Ненавижу! – Рыдала девочка.

– Успокойся милая…. Это все… твоя подружка Светка… тебя сбивает. Не дружи с ней больше …

В то же самое время ничего не подозревавшая Светка в полутемной комнате сидя на стареньком ощетинившемся продавленными пружинами диване играла со старшей сестрой в подкидного дурака.

С кухни, где хозяйничала мать, полная женщина с признаками отдышки, доносился специфический запах свежеквашенной капусты.

– Не жульничай! – тихо попросила Светку сестра. Сестры были не похожи друг на друга, ни внешне, ни по характеру. Иногда создавалось впечатление, будто они рождены от разных родителей. Старшая спокойная, тихая скромная девушка, наделенная особым малозаметным шармом полевого цветка, и в противоположность ей младшая: буйная, с неправильными, волевыми чертами лица.

В прихожей что-то заскреблось в дверь, словно вернулся с прогулки справивший свои естественные потребности шкодливый кот гуляка. Старенькая залатанная в нескольких местах дверь завибрировала под натиском шаловливых лап и после нескольких пинков с наружной стороны – подалась, о чем услужливо известил её натужный предсмертный скрип и через мгновение глухой удар: словно мешок картошки на пол. Бум! Пауза.

– Рр оодстве нникии! Ваш папа пришел, – подало голос то, что имитировало вначале кота, а потом и мешок.

– Пришел гад! Опять пьяный, – с нескрываемой ненавистью прошептала старшая сестра.

– Мы сегодня одного такого козла в женский туалет запихнули, – подражая ей, играла мимикой лица Светка – Мне училка чернуху в дневник накатала! Кстати! Кать! Распишись за предков. Пожалуйста. Их разве допросишься?!

Светка вскочила с кровати, ежась от холода, зашлепала босыми пятками по не застеленному полу. Подняв валявшийся в углу портфель, поставила его на подоконник, и принялась небрежно рыться в поисках дневника, изредка бросая косые взгляды, на вспыхивающие светлячки окон дома напротив.