Страница 2 из 5
* * *
Внештатным корреспондентом газеты я был 10 лет.
Стал весьма известным в городе журналистом и публицистом.
Писал репортажи, проблемные статьи и журналистом, писал портретные очерки.
Кое-что перерастало границы провинциальной городской газеты – попадало в такие центральные издания, как «Воздушный транспорт» или «Гражданская авиация».
Мои вырезки нередко украшали редакционную «Красную доску», ко мне стояла очередь из желающих прочитать материал про себя.
Моими героями были авиадиспетчеры и математики, парикмахеры и учителя, профессора и сапожники, студенты и ветераны войны.
И, конечно, люди искусства: например, с детства почти родной «дядя Саша» – муж маминой одноклассницы, народный художник Александр Данилович Бурзянцев.
* * *
Поэтому не было случайностью, когда однажды ответственный секретарь «Вечерней Уфы» Алла Анатольевна Докучаева направила меня к незнакомой певице, Любови Николаевне Троицкой, с целью написания очерка о ней.
Кажется, в какому-то юбилею, хотя сегодня я могу ошибаться.
Я оделся свеже, причесался, прицепил на белую рубашку «бабочку» шоколадного цвета (в те годы, по инерции оставаясь светским львом Ленинградских стандартов, я предпочитал галстуки именно такого фасона…) – и пришел в ее двухкомнатную квартиру Сталинского дома на улице Советской (в тылу Института искусств, фасадом на Советскую площадь, Башнефть, бывший Башкнигоиздат и бывший же Свет министров Башкирской АССР).
Любовь Николаевна встретила меня на удивление тепло, хотя до того дня не подозревала о моем существовании.
Хотя в том нет ничего «удивительного»: моя героиня принадлежала к тому кругу вымерших ныне российских интеллигентов, где теплая беседа за круглом столом является одной из главных ценностей бытия.
Разговорившись очень быстро (что-что, а уж говорить-то я мастер до сих пор, хотя сегодня разговаривать мне уже почти не с кем…), мы просидели бог знает сколько как раз за столом и именно за круглым, специально для меня покрытым свежей белой скатертью.
В маленькой светлой комнатке, оклеенной пожелтевшими афишами разных лет – под раскрытым окном, выходящим в ласковое вечернее лето.
Любовь Николаевна рассказывала о себе, о своих учениках и ученицах, о личностях в музыке ее жизни, приносила книги и альбомы, раскладывала фотографии, разворачивала афиши – те, которым не хватило места на стенах – а я записывал и записывал, не прекращая поедать пирожки и печеньки. Напеченные ею же и тоже специально к моему визиту.
* * *
Хозяйка уютного дома сразу показалась мне «женщиной на ять» (как выразился бы мой полный тезка и кумир, артиллерии поручик Виктор Викторович Мышлаевский из «Дней Турбиных»), я был очарован ей, как мало кем и почти никогда в жизни. Как в прошлой так и в будущей.
Сколько лет тогда было Любови Николаевне, я не хочу подсчитывать; это неважно, когда речь идет о Женщине с большой буквы. Отмечу только, что моя героиня была 1911 года рождения, а дело происходило у нижней границы 90-х.
Я был очарован ее голосом, ее жестами, ее манерами, всей аурой ее личности.
Когда сейчас я слышу слова «певица» или даже просто «артистка», перед глазами всегда встает именно Любовь Николаевна Троицкая, с какой я познакомился тем летним вечером бог знает какого года.
Кажется, я тоже ей понравился, и мы расстались уже впотьмах с договоренностью о вторичном моем визите для уточнения мелочей приготовленного очерка.
Хотя какие там «мелочи»…
Обладая и врожденной, имманентной грамотностью и умением мгновенно оценивать текст и уже наработанным журналистским опытом, я мог сам расставить приоритеты. Решить, о чем писать обязательно, о чем необязательно, а о чем не стоит и вовсе. А скользнувшие и не записанные детали мог уточнить по телефону.
На самом деле мне просто захотелось еще раз побывать в этом прекрасном доме, посидеть за этим прекрасным теплым столом в окружении старых афиш и провести еще один вечер с Любовью Николаевной.
Поскольку я уже не мог понять, как жил до сих пор, не будучи знаком с нею.
Тогда эти ощущения казались мне иррациональными и я в них не разбирался.
Теперь я понимаю, что – писатель до глубины, переживающий сотни разных жизней в разные времена реальней, нежели свою реальную – я просто в нее влюбился.
* * *
Имя мужа Любови Николаевны – пианиста и педагога Михаила Акимовича Зайдентрегера – я знал еще в достуденческие времена.
Ведь подругой детства моей бабушки с отцовской стороны, старой барыни Зои Ивановны Воронцовой – одной из основательниц местной офтальмологии, стоявшей у фундамента всем известного Уфимского Института глазных болезней – была Милица Александровна Черданцева. Пианистка, музыковед и пропагандист, давшая мне и основы теории музыки и главные ее персоналии.
Я слышал о Зайдентрегере немало и для меня он был кем-то вроде бога, спустившегося не землю с небес.
Ведь именно он стоял в том пункте, от которого началось развитие фортепианной культуры этих мест.
В первый мой визит к Любови Николаевне Михаил Акимович у стола не появился.
Скорее всего, он неважно себя чувствовал – но я решил, что просто не интересен ему, будучи не музыкантом, а журналистом-математиком.
Точнее, и не математиком и не журналистом, а кем-то сидящим между двух стульев.
* * *
Надо сказать, что прошлая жизнь не обделила меня встречами с замечательными людьми.
Я уже упоминал и переписку с Семеном Степановичем Гейченко и дружбу с дядей Сашей Бурзянцевым
Я был близко знаком с Алексеем Федоровичем Леонтьевым – член-корреспондентом АН СССР, основателем и главой Уфимской школы комплексного анализа, харизматическим любителем жизни и самым умным человеком из всех мне известных.
На прокаленном перроне Уфимского аэропорта среди носилок с пострадавшими в Улу-Телякской железнодорожной катастрофе мне пожимал руку академик Чазов – министр здравоохранения СССР и бывший личный врач Леонида Ильича Брежнева.
Знавал я легендарного геометра, академика Александра Даниловича Александрова.
Меня учил обращению с оружием девятикратный чемпион СССР, трижды чемпион Европы, чемпион мира и бронзовый призер Олимпиады-68 по стрельбе из пистолета Ренарт Вафич Сулейманов.
С великим башкирским писателем, поэтом, прозаиком и драматургом Мустаем Каримом мы прогуливались по тихой улочке Уфы (называвшееся тогда Социалистической, а ныне носящей его имя) – и он рассказывал мне о давних годах своей жизни – когда они с моим дедом Василием Ивановичем Улиным ездили в Москву на сессии Верховного Совета РСФСР, где в одно и то же время были депутатами.
И так далее, и тому подобное.
Себе цену я знал всегда, перед великими никогда не тушевался, но…
Но перед музыкантами всегда трепетал в священном восторге.
Ведь при всей своей врожденной страсти музыкального образования я не получил даже начального и на ф-но левой рукой умел брать лишь октавы – хотя брал их играючи…
А что касается смычковых инструментов…
Виртуозы, владеющие их натуральным строем с коммой между встречными бемолями и диезами, кажутся мне волшебниками всех Изумрудных городов.
С непередаваемым благоговением отношусь я к виолончелистке Оле Бесс.
И потому меня не удивляло, что бог, сошедший с небес на землю, не выходил из своей комнаты.
* * *
Второй вечер с Любовь Николаевной прошел по схеме первого, только помимо пирожков и печенек, мы еще и напились.