Страница 1 из 3
Зеркальный шар
Каждый из нас видел это приспособление.
Хотя бы раз – если не в жизни, то в кино.
Суть его проста.
Сфера, оклеенная маленькими кусочками зеркала, вращается под лучом света и бросает вокруг себя целый мир живых перебегающих бликов.
Мир, живущий по своим законам: трепетный, ускользающий, неустойчивый, причудливый, не всегда понятный, но всегда завораживающий.
Он напоминает поток человеческого сознания, где мысли причудливым образом переплетаются с воспоминаниями и подпитываются фантазиями – поток, который невозможно назвать иначе, как отблесками жизни.
Любой художник: будь он хоть литератором, хоть живописцем, хоть музыкантом – является тем же зеркальным шаром.
Отражающим внешнюю жизнь и создающим из отражений свой собственный иллюзорный мир.
За многие годы литературной деятельности у меня накопилась масса материалов, которые составили содержание этой книги – материал одновременно и фрагментарный и цельный, поскольку все главки объединены личностью автора, которая проявляется даже в мелких отсветах.
Многие из этих главок были когда-то опубликованы в форме дневниковых записей или отрывочных мемуаров, некоторые переработались и вошли в художественные произведения – но от этого не потеряли своей изначальной самоценности.
Сегодня мне показалась, что эти блики достойны того, чтобы сгруппировать их и поместить под обложку, на которой изображен зеркальный шар моего восприятия.
Висящий под потолком мироздания.
Тысячегранный, как сама жизнь.
Оживающий в движении.
Манящий, дразнящий и обещающий что-то новое при каждом своем повороте.
Анжелика в «анжелике»
Звали девушку Анжелика.
Она была самим совершенством.
Густые волосы, большие серые глаза, смешливый рот, нежный подбородок, точеная шея…
Все лежавшее ниже не поддавалось описанию, поскольку в простом языке для того не имелось слов.
А главным в облике было то, что Анжелика обожала платья с открытыми плечами и потому всегда носила бюстгальтер модели «анжелика» – без бретелек, держащийся только на планке.
Мужчины – особенно среднего и старшего возраста! – были от девушки без ума.
И между собой шутливо именовали ее не иначе, как
Анжелика в «анжелике».
И один бог знал, до какой степени каждый из них хотел…
Нет, не хотел – жаждал!
Мечтал.
И надеялся…
Хоть раз в жизни увидеть
Анжелику БЕЗ «анжелики»
Барин и татарин
Истинное богатство русского языка открывается нам, стоит лишь всерьез задуматься о значении слов известного произведения.
Если же эти значения воспринимаются неверно – точнее, не так, какими они были заложены в оригинал – то восприятие искажается порой до полной противоположности смыслу.
Быв в молодости певцом-гитаристом, я до их пор помню сотни и тысячи текстов – от лучших романсов начала XIX века до лучших бардовских и эстрадных образцов нашего времени. И до сих пор с удовольствием слушаю хорошие песни в любом хорошем исполнении.
Не так давно я задумался о замечательной русской песне «Вот едет тройка почтовая», затрагивающей – как и большинство подобных сочинений – тему несчастной любви оставляющей открытым финал неудавшейся жизни.
Согласно изданию «Русские песни и романсы», составленному В.Е. Гусевым (М., «Художественная литература», 1989), песня эта принадлежит неизвестному автору и оригинал ее датируются 1901 годом.
Подозревая, что не каждый читатель знает эту вещицу столь же хорошо, как я, позволю привести полный текст из указанного издания:
Вот мчится тройка почтовая
По Волге-матушке зимой,
Ямщик, уныло напевая,
Качает буйной головой.
«О чем задумался, детина? –
Седок приветливо спросил. –
Какая на сердце кручина,
Скажи, тебя кто огорчил?»
– «Ах, барин, барин, добрый барин,
Уж скоро год, как я люблю,
А нехристь-староста, татарин,
Меня журит, а я терплю.
Ах, барин, барин, скоро святки,
А ей не быть уже моей,
Богатый выбрал, да постылый –
Ей не видать отрадных дней…»
Ямщик умолк и кнут ременный
С досадой за пояс заткнул.
«Родные, стой! Неугомонны! –
Сказал, сам горестно вздохнул –
По мне лошадушки взгрустнутся,
Расставшись, борзые со мной,
А мне уж больше не промчаться
По Волге-матушке зимой!»
Слушая и пытаясь понять слова этой песни, мы невольно искажаем восприятие оригинальных текстов.
Ведь упомянутые «барин» и «татарин» вызывают сегодня вполне однозначную реакцию.
Слово "барин" в советское (да и в нынешнее время) приобрело отрицательный оттенок: барином именуется ленивый неприглядный бездельник, живущий за чужой счет.
А что касается "татарина", то тут уже вообще пахнет разжиганием межнациональной розни – и удивительно, что до сих пор кто-то бдящий сверху не повелел заменить слово.
Хотя, отвлекаясь и смотря взглядом поэта, не могу не сказать, что рифма «барин – татарин» столь же идеальна, как «заяц – китаец». Конечно, с точки зрения абстрактной критики рифмовка стихов двумя одинаковыми частями речи считается бедноватой, но даже Александр Сергеич употреблял подобные созвучия – и не только между существительными, но даже осужденные впоследствии рифмы отглагольные – и от этого его стихи не стали хуже.
Но вернемся к барину и татарину.
Стоит лишь поднять языковой пласт XIX и начала XX веков, как все становится на свои места.
Слово «барин» не имело в старые времена нынешнего смысла. Оно было традиционным, когда кто-то из низов народа обращался к высшему сословию. Все эти тонкости сегодня утеряны; мало кто вспомнит, что, например, для солдата существовало обращение «служивый».
Об отсутствии отрицательного подтекста свидетельствует и вариант 4-го куплета этой песни:
Ах, милый барин, скоро святки,
А ей не быть уже моей,
Богатый выбрал, да постылый –
Ей не видать отрадных дней…
Совершенно ясно, что к человеку, аттестуемому нынешним значением слова «барин», ямщик вряд ли обратился бы с эпитетом «милый».
Да и весь текст говорит о том, что барин, которого вез лохматый ямщик, был человеком добрым и участливым – каких сегодня встретить удается не на каждом шагу.
Слово «татарин» же не имело никакого отношения к национальному признаку – и тем более, к людям населявшим тогда Казанскую губернию Российской Империи (а сегодня Республику Татарстан, субъект РФ).
«Татарином» в те далекие годы обозначали абстрактного нехорошего человека, ведь такая трактовка слова тянулась со времен монгольского ига. Когда татары, пришедшие из Китая, были завоевателями, грабителями и насильниками русского народа.
«Татаре, чистые татаре…» – такие сетования в адрес недобрых людей можно встретить у многих авторов XIX века.
(Равно как слово «турок» стало нарицательным после ужасов русско-турецких войн и отголоски этой традиции нашло отражение даже у некоторых писателей советских времен.