Страница 40 из 43
Дучесс просто не могла в это поверить! Это просто вывело её из равновесия! Значит, эта дерзкая бандитка, эта странная всадница и грабительница и есть вот эта самая девушка, которая сейчас дрожит перед ней от страха, обезоруженная тем, что она догадалась, проникла в её тайну переодевания, и это для неё куда страшнее, чем оказаться под прицельным огнём десятка револьверов!
В тюрьме раздался крик:
— Где она? Эй, Тома! Тома Аньена, она сбежала!
Шум, гам и полная неразбериха охватили тюрьму со всех сторон. Дучесс схватила Синди за руку.
— Синди! — воскликнула она. — Нам надо бежать. Давайте вперёд! Бегите прямо, сквозь деревья. Я следую за вами.
Пока наспех отряженная шерифой охрана, чувствующая себя глубоко оскорблённой подлым обманом, беспорядочно металась из стороны в сторону, издавая грозные крики, паля по каждой замеченной тени и производя совершенно невероятный шум, Дучесс и Синди бежали прямо к брошенному амбару, где их дожидались Понедельница и прекрасная каурая кобыла. Они вскочили в сёдла и выехали из амбара.
Дучесс, придержав скакуна, сказала:
— Наше место здесь. Сейчас они разошлют во все стороны всадников, старательно обыщут все холмы вокруг Хвилер-Сити, но сюда и не подумают заглянуть. Через некоторое время, когда они окончательно утомятся, мы тронемся.
Синди промолчала. Она совсем пала духом и потому сидела в седле, уронив голову на грудь.
— Синди! — вдруг резко произнесла Дучесс и натянула поводья так, что голова Понедельницы вплотную приблизилась к голове каурой. — Синди, — вновь повторила она, — вы так переживаете из-за происшествия в пещере, да? Вы печалитесь, потому что он погиб?
— Потому что погиб? — удивилась Синди. — Вы думаете, что меня это волнует? Он был не человек, а дьявол, сущий дьявол. И я ещё должна сожалеть о его смерти? О, если бы это случилось не сегодня, а хотя бы за несколько лет до того, как…
— Как что, Синди?
— Как я встретила вас, Джована Морроу!
— Синди! — взмолилась она. — Не смейте плакать! Не плачьте, Снди! Что же я наделала такого, что вы…
— Вы знаете, что я просто… просто настоящая…
— Так кто же вы, Синди?
— Я просто настоящая бесстыдница!
— Почему?
— Потому что я разъезжала по окрестностям в ковбойском платье и… О, почему вы не оставили меня там, в тюрьме?!
— Позвольте, я вам искренне расскажу обо всём, Синди!
— Конечно, — прошептала девушка. — Но что вы собираетесь рассказать мне, Джована?
Голос, которым она произнесла её имя, причинил Дучесс невыносимую сердечную боль, и она некоторое время не могла вымолвить ни слова.
Наконец её губы разжались:
— Синди, я вовсе не думаю презирать вас. Вы думаете, я старалась спасти из тюрьмы вашу сестру? Вовсе нет. Всё время сердце подсказывало мне, что в тюрьме были именно вы.
Она подняла лицо к небу.
— Я так не думала, — прошептала она, — но теперь, кажется, начинаю понимать, Джована.
— Потому что когда я впервые увидела вас там, па балконе в «Уорнерс Спрингс», я полюбила вас, Синди. Вы верите мне?
— Я пытаюсь… — заволновалась девушка. — Я пытаюсь убедить себя, что вы так не думаете. Но как раз это у меня получается очень плохо, Джована; в самом деле, я не могу ответить вам теми же словами, потому что, Джована, я влюбилась в вас гораздо раньше, наблюдая с балкона, как все эти девушки отворачивались от вас и как вас охватывал гнев и разочарование!
— Синди, дорогая!
И Дучесс приняла её в свои объятия, и голова Синди легла на её плечо… Дучесс поцеловала девушку в губы и стёрла с лица слёзы.
Помолчав, она растроганно произнесла:
— О, если бы мне удалось сделать одно дело, я бы доказала им всем, что я в самом деле уже не тот человек, что была прежде. Если бы я сделала это, каждый честный гражданин Хвилер-Сити с удовольствием пожал бы мне руку! Но не время говорить об этом. Я хотела бы теперь услышать вас. Расскажите о себе, Синди!
— О, это долгая история.
— У нас есть время. Нам всё равно ещё немного надо побыть здесь.
— Тогда начну сначала.
========== 34. Рассказ Синди ==========
— Мне было восемь лет, когда родители приехали сюда из Монтаны и занялись сельским хозяйством. Но дела шли не очень хорошо. Папа умер через месяц после переезда. Мать страшно переживала. Я смутно помню те годы. Столько всего случилось с тех пор! Так что я почти забыла о тех временах. Помню только, что мать разболелась и окончательно решила перебраться в другое место. Мы отправились в дорогу, гоня перед собой стадо коров. Сами мы сидели в огромной телеге, нагруженной пожитками; кроме того, сзади к ней была привязана пара лошадей. Вдруг что-то случилось, и коровы впали в какое-то бешенство и бросились бежать прочь. Мы пытались угнаться за ними, но ничего не получалось, тем более что запасные лошади порвали уздечки и тоже сбежали. Мать остановила телегу и попыталась сделать что-то вроде палатки и разжечь костёр, но тут повалил страшный снег и погасил огонь. Становилось всё холоднее и холоднее. Наконец снег окончательно засыпал телегу. Мать старалась укутать себя и меня, чтобы хоть немного согреться и переждать снежную бурю.
Если бы она не была больна, то поняла бы, что так нам не спастись. Чтобы согреться, следовало как можно быстрее двигаться, а она продолжала неподвижно сидеть. Так она и умерла, держа меня в объятиях…
Голос её замер. Дучесс сжала руку девушки.
— Не помню, как меня нашли. Дядя Генри никогда не рассказывал мне об этом. Я почти совсем окоченела, погрузилась в глубокий сон. Очнувшись, я увидела, что нахожусь в той самой пещере, в Чёрных горах. Там полыхал костёр, и дядя Генри позаботился о том, чтобы я пришла в сознание.
— Так этот старик и был дядя Генри?
— Да.
— Он в самом деле был вашим дядей?
— Нет. Я никогда прежде не видала его. Но в то время он выглядел совсем не так, как теперь. Ведь всё это случилось одиннадцать лет тому назад.
«Следовательно, ей девятнадцать лет», -отметила мысленно Дучесс.
— Одиннадцать лет тому назад дядя Генри был ростом с вас, стройный как сосна. Уже тогда ему было за семьдесят, но силой он не уступил бы, я думаю, пятидесятилетнему мужчине. Его борода и волосы ещё тогда были уже седы, и, когда он склонялся надо мной, мне казалось, что сам дьявол пришёл унести мою душу на тот свет. О, как я была тогда права! Он оказался настоящим дьяволом!
— Вы хотите сказать, что он вёл себя очень плохо с маленькой больной девочкой, какой вы тогда были?
— Нет, он не обижал меня. Он держался со мной как с собственной дочерью. Но во всём мире для него не существовало никого, кроме собственной личности. Я догадалась об этом уже в первые дни жизни в пещере. Он начал с того, что позволил мне привести пещеру в порядок. Он говорил, что я уже достаточно велика, чтобы взяться за серьёзную работу, и завалил меня самыми разными заданиями. Я научилась готовить, чинить одежду — словом, всё, что было необходимо, чтобы сделать жизнь в пещере сносной. Конечно, я ненавидела эти занятия, как ненавидела и дядю Генри. Трижды я пыталась бежать оттуда, но каждый раз он ловил меня. В первый раз он сказал, что нехорошо бегать от него, потому что я могу погибнуть от холода и голода. Я ответила, что лучше уж погибнуть, чем гнуть на него спину. Поймав меня во второй раз, дядя Генри пообещал наказать меня, если я ещё раз попробую сбежать. Ну, а в третий раз он привёл меня в пещеру и избил плетью, до крови.
— Гнусный пёс!
— С тех пор я больше не решалась нарушать его приказания, — продолжила рассказывать Синди. — Я должна была быстро и беспрекословно выполнять всё, чего он потребует. Он ни разу не повторял свои задания дважды. Если я забывала, он молча избивал меня. Он никогда не бил меня просто от злости. Наказание было для него чем-то естественным, он относился к нему как к совершенно обычному занятию. Окончив побои, он, как ни в чём не бывало, закуривал свою трубку и как будто забывал о том, что только что произошло. Так он избивал меня до тех пор, пока я сама не вспоминала, что мне следовало сделать. Конечно, прошло совсем немного времени, и я послушно, автоматически выполняла любой приказ, не задумываясь. Каждое слово, им произнесённое, навечно врезалось в мою память. Так и прошла первая зима. Это было самое тяжёлое время в моей жизни, В самом деле, вряд ли кому выпадали на долю такие мучения, как мне. Каждый день я подвергалась побоям за то, что якобы не выполнила то или иное поручение. Каждую ночь истязания снились мне, не давая отдыха душе. Когда наступила весна, жизнь моя несколько изменилась в лучшую сторону. Он показал мне выход из пещеры. Достал для меня лошадь и выезжал со мной на небольшие верховые прогулки по окрестностям, но не слишком далеко. Обычно это происходило на рассвете или в сумерках, когда нас никто не мог видеть.