Страница 11 из 43
Дучесс почувствовала, как у неё растут крылья.
Она стала хозяйкой скорости, а это делало её свободной. В войне против общества, начало которой она так расчётливо оттягивала, но которая, как она понимала, абсолютно неизбежна, Понедельница будет ей союзницей куда более верной, нежели огромное количество вооружённых женщин, клянущихся, что умрут за неё.
Кобыла шла мерной рысью. Не так уж торопилась Дучесс попасть в бальный зал. Кто знает, какая ей там уготована встреча?
Она подъехала к дощатому навесу, под которым были привязаны лошади, потому что начавшийся было тихий дождь всё больше и больше набирал силу. Пристроив у коновязи свою новую подругу, Дучесс направилась к павильону. Павильон был бревенчатый, но архитектурой напоминал гигантскую палатку, причём боковые стены по мере надобности, в зависимости от погоды, поднимались. Теперь, когда начался сезон дождей, боковины были опущены. Внутри уже вовсю звучала музыка.
Она узнал рокот банджо. Слышался пронзительный голос кларнета, бренчание пианино, грохот барабана, и сквозь все эти звуки пробивалась отчаянная скрипка, на которой несчастная Пола Филд пиликала своим смычком что было сил.
Воспоминание о Поле Филде, о том, как решительно эта коротышка выступила сегодня против неё, остановило Дучесс. Но в итоге она просто заставила себя улыбнуться, пожать плечами и тронуться вперёд. Остановившись в дверях, Дучесс осмотрелась. В холле с дюжину женщин спокойно себе покуривали, а двое или трое парней, только что прибывшие вместе с дамами, снимали дождевики. Здесь стоял точно такой же шум и гам, как и внутри, болтовня почти перекрывала звуки музыки. Но когда она, перешагнув порог, сняла свой непромокаемый плащ, постучала об пол сапогами, чтобы стряхнуть с них капли воды, все разговоры — даже внутри — немедленно стихли и воцарилась только музыка, которой аккомпанировало шарканье подмёток по крепкому полу.
Дучесс оглянулась ещё раз. Нет, чужих здесь не было. Вот стоит группа из пяти человек, она знает этих девчат; вежливо и с приятной улыбкой поздоровалась с ними по очереди, и они ответили на приветствие, но как едва живые, еле ворочая языками. Что касается парней, то они сделали вид, что даже не заметили её. Один одергивал рубаху, другой был занят тем, что рассмотривал саои ботинки, третий шептался с четвёртым именно в этот момент, и так далее. Потом они с достоинством прошли мимо Дучесс в зал, дождавшись своих дам.
Дучесс показалось, что на лицах молодых людей, с которыми она только что поздоровалась, заиграли довольные усмешки; во всяком случае, они тут же принялись усиленно затягиваться табачным дымом и многозначительно уставились в грязноватый пол. Боже упаси, никто из них не издевался над Дучесс, однако она прекрасно понимала, что означает этот обмен важными, понимающими взглядами. Парни просто-напросто холодно презирали её, и ничего тут не поделаешь. Их презрение было воспринято молодыми обожателями как собственный триумф.
После такого немыслимого удара у Дучесс закружилась голова. Единственным её желанием было как можно скорее бежать отсюда. Но она стояла в окружении женщин из трёх окрестных местечек, подвергаясь прямо на их глазах невероятному унижению; уже завтра везде будут знать о жесточайшем позоре, который она вынуждена была испытать. Кровь отхлынула от лица, и Дучесс побледнела. Да будут благословенны небеса, не наделившие её семьёй, которая после сегодняшнего вечера была бы навеки унижена и оскорблена!
Она подошла к дверям и увидела Жанетту Миллер, голубоглазую девушку, которая плясала, пожалуй, лучше всех в городе. Она, как обычно, кружилась в танце, весело разговаривая с партнёршей, заливисто хохоча.
Она ничуть не изменилась! В самом деле, даже помолодела, и глаза её светились таким дружелюбием! Продвигаясь мимо танцующих, Дучесс поймала её взгляд, сердечно улыбнулась и склонила голову. Но Жанетта пронеслась мимо неё, никак не отреагировав на совершенно очевидную любезность. Она даже не дала знать, что заметила молодую женщину!
Тем не менее она всё прекрасно видела. Их взгляды встретились, как встречаются две протянутые для рукопожатия руки, и никто бы не посмел отрицать это. И вот она ещё раз пронеслась мимо неё в танце, продолжая хихикать и болтать со своей огромной партнёршей, обутой в тяжёлые сапоги, Хелли Джексон.
За такой короткий промежуток времени Дучесс был нанесён второй удар. Не только парни, но даже девушки её не замечают! Не помогло ей и то, что она, как всегда, стояла, не дрогнув, вытянувшись во весь рост; не помогло и то, что на ясном лице её блуждала прежняя знаменитая улыбка. Бледность гнева и позора на её лице смешалась с тюремной бледностью.
И опять же: разве не слышала она за спиной ехидные смешки, приглушённое злорадное бормотание, которое всё больше и больше превращалось в откровенные издевательские разговоры? Нет, совершенно ясно: эти девушки в вестибюле покуривают и внимательно наблюдают за приёмом, который оказывают здесь Дучесс, с тем чтобы завтра же разнести повсюду весть о её жестоком поражении.
Как такое вообще могло произойти?! И вот опять, ещё одно искушение. Она заметила рыжие пылающие волосы, которые могли принадлежать только весёлой и добродушной Рут Буайе. Пожалуй, не меньше тысячи раз доводилось им отплясывать вдвоём. Тысячу раз они вот так же хихикали и шептались в танце. Они были настоящими подругами, такими, какими могут быть только настоящие женщины. На всех танцах их было не разлить водой.
Оркестр играл всё медленнее, а потом и вовсе прекратил музыку. Завершив последние па, танцоры остановились и разбрелись по залу.
Как ни странно, желающих аплодировать оркестру не нашлось. Это уже не было похоже ни на что. Но самым невероятным было то, что все в зале уставились прямо на Дучесс!
Она обратилась к Рут Буайе, произнесла несколько слов, но та ни словом, ни жестом, ни каким-либо другим знаком не дала понять, что собирается ответить на её обращение. Она смотрела как бы сквозь неё — спокойно и беззаботно, потом отвернулась и продолжила с партнёршей прерванный разговор.
Для Дучесс это было слишком. Она отступила к дверям, душа её корчилась в постыдной агонии.
Она обводила взглядом обступивших её бездельников, и следует отметить, что при этом улыбки на их лицах гасли. Просто счастье, что её нервы не сдали в это жестокое, немилосердное мгновение, но вряд ли кто-нибудь когда-нибудь узнает, каких усилий это ей стоило. Лучше бы уж навалились на неё всей толпой! Но всё равно — надо было выдержать девятый вал презрения с улыбкой и сдержаться, одновременно умирая от желания броситься в битву с револьвером в руке.
Дучесс отступила от дверей. Следовало что-то предпринять. Но что она могла сделать? Она не смела войти в танцевальный зал, украшенный гирляндами, венками, звёздами и полосами, блистающий в свете многочисленных ламп, не могла войти туда — потому что там шептались о ней и о её позоре!
Но в то же время Дучесс в самой глубине души понимала: конечно же, смешна и нелепа её обида — подумаешь, две девчонки, пара парней.
Тем не менее двадцать женщин не сумели бы так её опозорить.
Она прошла через вестибюль неспешным шагом, скручивая по дороге сигарету, и, когда оставалось только переступить порог, за спиной раздался отчётливый гнусный смешок.
Ах, повернуться бы сейчас и взять этого подлеца или эту подлюку за шиворот!
Неожиданно для себя Дучесс очутилась на ступеньках, ведущих на большой балкон, опоясывающий зал снаружи. Здесь было пусто.
Сейчас известие о её позоре с молниеносной скоростью распространяется по всему танцевальному залу. Эти девушки из вестибюля наверняка не тратят время даром. Все теперь хохочут над ней. Потолок сотрясается от их мерзких голосов. Они смеются над Джованой Морроу — над самой Дучесс!
Она закрыла глаза, всем телом трепеща от бессильного гнева, и подняла руки, чтобы произнести слова ужасной клятвы мести, и в то же мгновение услышала в глубине балкона лёгкий шум.
Это уже было чересчур! Неужели они спрятались там, чтобы подсматривать, как она переносит жесточайшую незаслуженную кару?