Страница 1 из 14

Рельсовая война. Спецназ 43-го года

Першанин Владимир Николаевич

Владимир Першанин

Глава 1

Хлеб пахнет кровью

Боец диверсионного отряда НКВД «Застава» сержант Пётр Чепыгин осторожно постучал в маленькое подслеповатое окошко крайней избы.

– Хто там? – после недолгого молчания отозвался женский голос.

– Свои.

– Какие свои? Свои дома сидят, – снова после паузы проговорила женщина, лицо которой смутно виднелось сквозь заледеневшее стекло.

А дальше всё покатилось как снежный ком. Бесшумно открылась небольшая дверь в воротах, из неё вынырнули двое, одетые налегке, несмотря на мороз. Несколько шагов, отделяющих ворота от окна, они преодолели за секунды. Сержант-пограничник не успел вскинуть автомат «ППШ», висевший на плече. Его сбил толчком широкоплечий, небольшого роста мужик, в котором Пётр узнал полицая волостного участка Тимофея Качуру.

У Качуры была железная хватка. Крючковатые сильные пальцы вцепились в горло пограничнику. Сразу перехватило дыхание, потемнело в глазах. Петро Чепыгин, далеко не новичок в отряде, побывал в переделках, но сейчас, кажется, непростительно зевнул.

«Только не попадайтесь фрицам или полицаям живыми – отряд погубите!» – так инструктировали всех бойцов, уходящих на задание. И вот пограничника, бойца особого отряда НКВД «Застава», пытались скрутить, захватить как языка.

Второй полицай тянул за ремень автомат. Забирай его к чёрту, «ППШ» сейчас не поможет! Из последних сил, чувствуя, что теряет сознание, Пётр выдернул из-за голенища сапога нож и ударил Качуру. Лезвие охотничьего ножа вошло полицаю в ногу выше колена. Качура вскрикнул и ослабил хватку.

Пётр оттолкнул его и едва успел перехватить за руку второго полицая, помоложе, который пытался обрушить на него приклад. Чудес на свете не бывает, и молодой добил бы полузадушенного сержанта. Пуля ударила полицая в грудь, и следом сухо треснул одиночный выстрел «ППШ».

Качура среагировал мгновенно. Вскочил, охнул от боли, шатнулся. Хромая, сумел добежать до ворот и нырнуть в открытую дверь, увернувшись от пуль, пробивших доски. Из заброшенного дома у оврага бежали на помощь товарищу старший сержант Николай Мальцев и двое бойцов.

Из двора, шагах в восьмидесяти, укрывшись за плетнём, открыли огонь начальник волостной полиции Савва Гуженко по кличке Сова и его помощник с ручным пулемётом Дегтярёва. С другого конца небольшой деревушки Озерцы бежали ещё трое полицаев, стреляя на ходу.

Пулемётчик был опытный. Уже со второй очереди он свалил бойца и мог бы положить всю группу Мальцева, но положение спас снайпер Василь Грицевич. Он вложил пулю в плечо пулемётчику, перебив ключицу. «Дегтярёв» с расщепленным прикладом отлетел в сторону, а тяжело раненный полицай ворочался на снегу и просил:

– Савва, перевяжи… помру.

– Потерпи…

Сменив магазин немецкого автомата «МП-40», главный волостной полицай Гуженко снова стрелял, целясь в Николая Мальцева, с которым ему уже приходилось встречаться.

– Сейчас я тебя, сучара!

Но плотный ивовый плетень крошили автоматные очереди, мешая Гуженко хорошо прицелиться. Одна из пуль, выпущенная сержантом Мальцевым, сорвала с головы начальника полиции шапку-кубанку, вырвав клок волос и кожи, и опрокинула Савву на снег.

– Начальника убили! – крикнул кто-то, внося сумятицу.

Полицаи в дальнем конце улицы, прижавшись к избам, не решались бежать дальше и вели торопливую суетную стрельбу из винтовок.

Старший следователь волостной полиции Тимофей Качура был, пожалуй, единственным, кто не терялся. Не обращая внимания на пробитую ножом ногу, бросил в окно гранату и открыл огонь из винтовки. К нему присоседился ещё один полицай, находившийся в доме. Он промедлил и сейчас, навёрстывая упущенное, посылал пулю за пулей.

– Ты чего ждал? – передёргивая затвор, закричал на него Качура. – В штаны со страху наложил?

– Не-е… я вас прикрывал. Слишком быстро всё получилось.

Раненный осколками и оглушённый взрывом, Петро Чепыгин пришёл в себя. Выпустил несколько автоматных очередей по окнам, заставив Качуру и полицая броситься на пол. Оставляя пятна крови на снегу и продолжая стрелять, сумел выбраться из-под огня и добежал до своих.

Николай Мальцев уже понял, что группа угодила в хорошо продуманную засаду. Один боец был убит пулемётной очередью, Чепыгина ранило, а полицаи вели беглый огонь, не жалея патронов.

– Уходим, – коротко приказал старший сержант.

Отход прикрывал снайпер Василь Грицевич. Кое-как донесли на руках до леса тело погибшего товарища и погрузили на сани. Возница подхлестнул лошадь, и группа торопливо зашагала следом. Предстояло сделать круг, чтобы не вывести немцев и полицаев на зимний лагерь отряда.

А в затерянной среди леса малой деревушке Озерцы Савва Гуженко с наскоро перевязанной головой отдавал своим подчинённым торопливые приказы. На площадь перед сельсоветом согнали жителей. В сторону отводили тех, кто подозревался в связях с диверсионным отрядом НКВД и партизанами.

Гуженко, рыжеволосый, широкий в груди и плечах, был хорошо известен в окрестных сёлах. Действовал решительно и безжалостно, не щадя никого. Говорил негромко, словно поучал неразумных детей, но все знали, что словами дело не ограничится.

– Сколько я вас предупреждал? Новая власть пол-России, Украину, Белоруссию в своих руках держит, а германцы народ серьёзный – если пришли, то уже навсегда. Хвалились большевики, что под Сталинградом армию Паулюса разгромили, 90 тысяч в плен взяли. Но война, она такая штука, что и победителям не всегда везёт. Немцы и не скрывали своих потерь, объявили траур, а затем ударили в ответ. Харьков, Белгород снова взяли и продолжают наступать. А вы под ногами путаетесь, с бандитами якшаетесь, хлебом их снабжаете.

Люди переминались с ноги на ногу, ожидая, чем всё закончится. Даже мороз не замечали, с тоской гадая, кого выдернут из толпы.

– Сотрудника волостной полиции на вашей улице убили, помощник мой ранен. Думаете, это вам так пройдёт? Если мы мер не примем, то немцы карательный отряд пришлют, головёшки от деревни останутся.

Отдельно от всех стояла семья Рябовых: хозяин подворья, мужик лет сорока, жена, трое детей и бабка, опираясь на клюку. Гуженко от кого-то узнал, что семья снабжает «лесных бандитов» хлебом. Здесь же, на куске брезента, были разложены «улики»: полмешка муки и ковриги свежевыпеченного хлеба.

– Думаете, если вы на отшибе, то мы не докопаемся? – продолжал Гуженко. – Ошибаетесь. Не хотели по-хорошему, будет по-плохому.

Из толпы вывели троих. Прижившегося в деревне красноармейца из окруженцев сорок первого года, колхозного бригадира и беженца из Брянска, у которого не оказалось никаких документов. Предчувствуя недоброе, заплакали бабы. Красноармейца пыталась оттащить в сторону жена-подруга с грудным младенцем на руках.

В голос кричала и упрашивала пощадить мужа жена колхозного бригадира, рядом сбились гурьбой дети. Их оттеснили в сторону, а трое полицаев защёлкали затворами винтовок. Треснул нестройный залп, но упал только один приговорённый. Бригадир сидел на снегу, держась за простреленный бок, беженец озирался по сторонам и просил начальника полиции:

– Пощадите, товарищ…

– Кто тут тебе товарищ? – опираясь на палку, поднял «наган» обозлённый от боли и выпитого самогона Тимофей Качура.

– Отслужу, клянусь! – заглушал остальные крики беженец лет двадцати пяти, чей-то родственник.

– Подожди, не стреляй, – остановил своего помощника начальник волостной полиции. – И чем ты новой власти отслужишь?

Беженец, долговязый парняга, беспомощно оглядывался по сторонам. Он хотел что-то сказать, но боялся угрюмого молчания сельчан. Савва понял, что с ним надо разговаривать отдельно.

– Ладно, отойди в сторону. Тимофей, кончай бригадира. Думал, если партийный, то отсидится, да ещё партизанам помогать будет.