Мироздание

– Да что ты такое говоришь? – в недоумении спросила подруга.

– Я тебе сейчас кое-что покажу, и ты сама все поймешь, – Роза взяла колор макнула в кисть в желтую краску и провела по холсту. – Видишь, я делаю мазок… Я снова хочу нарисовать пустыню. Один мазок, второй, третий… Получились скромные, еще небрежные наброски.

–И что?

– Слушай дальше! – немного вспылила Роза. – Я хочу, чтобы моя пустыня стала знойной. Нужно добавить краску. Как думаешь какую?

– Красную? – вопросом на вопрос ответила Света.

– Правильно, – Роза макнула кисть в алую краску. – Немного зноя. Совсем немного.

Она еще сделала пару мазков, и на бумаге очертились барханы:

– Ты смотришь?

– Да, – ответила Света, не отрывая глаз.

– Видишь, краски смешиваются. Появляются новые оттенки. Где-то светлее, где-то темнее.

– Вижу.

– Я хочу, чтобы пустыня стала еще более знойной. Добавлю еще красного, – она взяла кисть и макнула в зеленую краску.

– Постой, это же не красная, – вскрикнула Света.

– Ты почти успела меня остановить, но я все равно сделаю по-своему, – на этих словах Роза небрежно капнула на пустыню зеленой краской. – Ой, какая неожиданность. И что же теперь делать? Я же хотела нарисовать пустыню…

– Ты меня спрашиваешь? Кто из нас художник?

– Теперь мне придется рисовать пустыню с оазисом, – Роза стала вырисовывать один за другим пальмы, цветы, папоротники.

– Я не сомневалась в том, что ты виртуоз.

– Это еще не все. Я хочу добавить еще красок. Немного красного, – Роза взяла кисть и несколько раз провела по черной краске.

– Что ты делаешь? – Света не успела спросить, как на холсте уже красовалось большое черное пятно.

– Кажется, я испортила картину. Придется перерисовывать, – художница вытащила из мольберта очередной холст и выбросила его в сторону.

– Я ничего не поняла, – сказала Света. – Зачем ты все это сделала?

– Знаешь, Света, я сейчас возьму новый холст, снова смешаю краски и нарисую то, что изначально хотела. Если снова перепутаю красный с черным, нарисую еще одну картину и так до тех пор, пока не получу идеальный вариант.

– Снова и снова будешь перерисовывать?

– Да, почему бы и нет, – ответила Роза. – Жаль, что в жизни не так.

– Ты о чем?

– Я о том, что мир устроен настолько идеально, что человеку отводится жить лишь однажды, – сказала она, вздохнув. – В жизни не как в живописи: все приходится делать идеально с первого раза. Нельзя раздвинуть рамки времени, подобно занавесу, нельзя очистить холст, на котором творил человек всю свою жизнь, можно сделать новый мазок, замазать старый новыми красками, а вот избавиться от чернильного пятна не возможно. Понимаешь, что я имею в виду?

– Да, почти, – сказала Света, прикусив уголок губы.

– Первую ошибку я исправила, когда нарисовала оазис, – продолжала Роза, вставляя в мольберт новый холст. – Чистое везение… Почти как в жизни, когда есть шанс все исправить…

Света не стала ничего отвечать. Она поняла, что холст ее жизни был заляпан одними чернильными пятнами.

* * *

Питер вошел в соседнее купе. В нем ехали мужчина, женщина и ребенок. Зеленоглазой и длинноволосой брюнетки, которая ему приснилась, не оказалось.

– Бред какой-то. Что я делаю? – сказал Питер себе под нос.

– Вам чем-нибудь помочь? – спросила женщина.

– Нет, спасибо. Извините, что потревожил, – он закрыл дверь купе и вернулся обратно.

Уолт копался в рюкзаке.

– Ну что уладил свои проблемы? – спросил его друг, когда он вошел.

– Да, – Питер был немногословен, из головы его все никак не выходил тот сон, который он видел, и та лучезарная и грустная девушка из него, которая так не любила мечтать. Он рухнул на спину и, уставившись в одну и ту же точку, не сводил с нее глаз.

– Она была настолько реальной… Трудно поверить, что это был всего лишь сон, – думал он. – Почему же это был только сон…

* * *

Катя вернулась на свое место, закрылась пледом и пыталась вспомнить, что же ей приснилось. Но она ничего не помнила, как бывает обычно у людей, которых неожиданно будят во время сна.

Сны снились ей редко. Но даже в тех немногих снах, которые она видела, даже в них она была одинока. Этот сон был особенный. В нем был молодой человек… но как он выглядел и о чем говорил, она не могла вспомнить, словно кто-то стер все это из ее памяти.

– Куда направляетесь? – вдруг заговорила с ней попутчица.

– В Петербург, к тете.

– А меня Ольга зовут, на верхней полке мой муж Олег, а мальчишка, что посапывает над вами – мой сынишка Максим, – начала знакомство приятная собеседница.

– Катя, очень приятно, – представилась она и тут же спросила. – Вы в том же направлении?

– Да, тоже еду погостить, – ответила Ольга и тут же поинтересовалась. – Вам не дурно? Вы какая-то очень грустная.

– Правда? – спросила Катя.

– Да, улыбаетесь, а глаза грустные. Нельзя улыбаться и грустить одновременно, – проницательно заметила женщина.

– Да, наверное.

– Вы очень красивая. Вам, Катя, наверное, завидуют все подруги, – сделала она комплимент.

– Все завидуют? – она переспросила. Эти слова ей что-то напомнили. Кто-то ей это уже говорил, но кто…

– Да, все подруги, – повторила Ольга.

– У меня нет подруг.

– Как так? У такой красавицы и нет подруг, – удивилась женщина, слегка подняв бровь. – Хотя, конечно, как я сразу не подумала, у такой красавицы и не должно быть подруг. Зато друзей, наверняка, полно, а от женихов отбоя нет. Угадала?

– Нет ни друзей, ни женихов, – слегка хрипловатым голосом произнесла Катя, и глаза ее тут же покраснели. Ольга не знала, что сказать, печальные слова попутчицы прямо ударили ей по голове.

– Как же так? – спросила она у Кати.

– Как есть. Даже не с кем поделиться, – сглотнув комок в горле, она выдавила из себя. – Не с кем, да и не чем.

Они обе замолчали. Совсем не надолго, но те полминуты, которые они молчали, показались Кате вечностью. С ней никто и никогда не заговаривал, никто и никогда не утешал ее, никто и никогда не интересовался ее совсем неинтересной жизнью. И вот сейчас в поезде с ней заговорила какая-то незнакомка, и пусть она это сделала от скуки, и пусть, как только поезд сделает остановку, их пути разойдутся и, наверняка, никогда больше не пересекутся. Но почему-то именно сейчас Кате казалось, что в ее жизни не было никого родней и ближе, чем эта пухловатая и немножко несуразная женщина.

– Никто не согреет, когда будет холодно. Никто не рассмешит, когда будет грустно. Никто не схватит за руку, когда оступишься. Никто не осудит, когда совершишь ошибку, – собравшись с духом, прошептала Катя. – Наверное, вполне можно прожить без этого кого-то.

– Да. Но чтобы жить без него, нельзя оступаться, нельзя грустить, нельзя ошибаться, – Ольга сделала паузу. – Но как не делать всего этого, когда рядом не будет того, кто не позволит грустить, кто не даст оступиться, не даст замерзнуть и совершить ошибки, – добавила Катя.

* * *

Джуна затеяла уборку, а Софи ей помогала. Они убрали гостиную, спальни, почти закончили с кухней, и перебрались в комнату, в которой гадалка проводила свои сеансы. Они завешали все зеркала, открыли шторы, и оказалось, что эта комната не вгоняла в ужас днем так, как ночью.

Никто из них не хотел заводить разговор, потому что именно в этой комнате пришлось бы говорить об инциденте, который случился с Софи, а обсуждать это ни той, ни другой подруге не хотелось. Они протирали пыль, вычищали пурпурные ковры, пледы, покрывала, подушки. Но Софи все-таки не выдержала и нарушила молчание:

– Джуна, у меня из головы никак не выходит позавчерашний случай. Я, конечно, понимаю, что в это с трудом верится…

– Я думаю, об этом просто нужно забыть, как будто ничего и не было. Я знаю, что ты видела то, что видела, и совершенно точно знаю, что тебе это не просто показалось, но я не хочу об этом говорить.

– Хорошо, как скажешь, – Софи умолкла.