Страница 3 из 32
- В мавзолей можно заглянуть? - спросил я.
- Нет, сейчас там идет реконструкция, - сказала Елена. - Сами знаете, сколько проблем с телом Ленина. Лучше пройдемся по ГУМу. Идет?
- Идет, - согласился я.
ГУМ всегда поражал своей стариной и великолепием. Сегодня он был в своей самой лучшей форме. Откуда-то потянуло таким знакомым запахом, что я сразу повел девушку туда и предложил взять по порции мороженого. Мороженое было именно то. В хрустящем вафельном стаканчике с большой круглой горкой мороженого над краями стаканчика. Лизнул. Вкуснейший пломбир. Не приторный. Во рту так и тает, не оставляя никакого маслянистого привкуса. И вдруг появилась темно-фиолетовая полоска. Точно. Черничное варенье. Боже, как будто я вернулся в мою молодость в начало семидесятых годов прошлого столетия. Не сон ли это? Судя по вкусу мороженого, не сон. Лена тоже была в восторге от мороженого.
- Вы знаете, в первый раз ем такое вкусное мороженое. Я никогда не думала, что в этом уголке продается такое мороженое, - призналась девушка.
- Это место знают только ценители, - сообщил я по большому секрету, - и я не ошибусь, если это место и рецепт мороженого передаются по наследству из поколения в поколение. Знаете что, давайте пройдемся до Большого театра и потом так же в пешем порядке пройдемся до нашей "квартиры".
- Николай Иванович, миленький, я уже устала и до Большого театра вряд ли доползу, - взмолилась Елена. - Может, отложим поход на завтра?
- Хорошо, - согласился я. - Давайте мы на метро доедем до станции площадь Дзержинского. Станция площадь революции в трех минутах ходьбы.
- Эта станция сейчас называется площадь имени лидера нации, - уточнил мой гид.
- Не все ли равно? Хотя, а метро чье имя носит? - спросил я.
- Сейчас ничье, но прорабатывается вопрос о присвоении ему имени лидера нации, - просветили меня.
Философия ночи
После ужина я рано лег спать. Мне предлагали установить телевизор, но я отказался. Что можно увидеть по телевизору? Сводку новостей о лидере нации? Светские новости с участием лидера и его самого близкого окружения. То же и в газетах.
Лена пугается самых невинных вопросов. Не хочется ее подставлять под допросы и расспросы. У нас тоже так было, когда все иностранное рассматривалось чуть ли не как предательство родины. Тот, кто носит "Адидас", тот и родину продаст. Жора с Вовси (это фамилия такая еврейская) на досуге танцевали буги-вуги. Сегодня водку ты не пьешь, а завтра родине изменишь. Нет, это, по-моему, из другой оперы.
Кстати, красивая девка, а одевается как провинциальная канцелярская мымра из сороковых годов. Кому-то это покажется в диковинку, а мы все это проходили на своей шкуре.
Сейчас бы сюда мой старенький "Океан", чтобы через треск глушилок послушать то, что говорят о нас разные западные голоса. Половина - откровенное вранье, но зато вторая половина - реальное отражение того, что есть. Правду от вымысла отличить легко. Для этого не нужно иметь семи пядей во лбу, нужно только знать, чем живет наш сегодняшний труженик и все станет понятно.
Судя по первым впечатлениям, уровень жизни российских граждан в столице относительно ровный. Я еще не видел ночной жизни, когда на свет выползает все, что прячется от дневного света. Да и столица не показатель уровня жизни в России.
Москва всегда жировала. Пусть не всегда, но москвичам частенько отламывалось то, что провинциал в своей жизни не то что не пробовал, но даже и не видел, и не слышал ни разу. Вряд ли что изменилось и сейчас. Нужно смотреть и поменьше давать своих оценок. Как Лена подпрыгнула: вы издеваетесь или действительно так думаете? Значит, и у них в сознании или в подсознании тоже существует мысль, что не все так хорошо, когда любое место, куда ни плюнь, называется именем лидера нации. Странное дело, но я не видел ни одного милиционера и ни одного военного за исключением караула их кремлевского полка.
Сквозь сон я слышал скрип старого паркета в коридоре, как будто кто-то тяжелой поступью проходил по безлюдным коридорам. Где-то раздавалось хлопанье дверей. Иногда мостовая сотрясалась от проехавшей тяжелой машины. Мусоровоз, наверное.
Город жил своей жизнью. Своей жизнью жил каждый дом, каждая улица, каждый камень в мостовой. Все они хранили события прошлых лет и не могли спокойно держать свои тайны, пытаясь как-то сообщить, что они здесь и их нужно выслушать.
Что я здесь делаю? Ведь в масштабах государства я никто и звать меня никак. Чего со мной возятся как с важной персоной, которую нельзя никому показывать? Вроде бы свобода мне не ограничена, но живу я не в гостинице, а на какой-то конспиративной квартире или в конспиративном месте и сплю на казенном диване сталинского образца.
Вроде как лидер нации заинтересован в моем приезде и что-то связано с моими стихами. Но я же не Пушкин и не Лермонтов. Пушкин был известен и при жизни, а Лермонтова оценили по-настоящему после смертельной дуэли.
Неизвестно, как бы сложилась судьба у Пушкина и Лермонтова, если бы они не дрались на дуэлях и продолжали бы свою литературную деятельность до преклонных годов, будучи законопослушными подданными русского царя. И помнилась бы у одного сказка о царе Салтане и о работнике Балде, а у второго "Бородино", как у Льва Толстого "Война и мир", а остальное так, расписка пера для написания главного произведения.
Но я-то не был напечатан и поэтому не считаюсь как профессиональный писатель. Я самостоятельно публиковался на "Самиздате", да там только ленивый не публикуется. Что же тогда привлекло внимание ко мне?
Написал я в свое время стихотворение в девяти частях о событиях одна тысяча восемьсот двенадцатого года, о чём мне напоминал президент сибирской республики. Но какое отношение к сегодняшним событиям имеет это произведение? Перед самой аварией я писал, кстати, о лидере нации. Тогда этот вопрос только прорабатывался. Но опубликовал ли я это произведение, и куда оно делось, совершенно не помню.
Не знаю, есть ли сейчас в свободном доступе Интернет, и есть ли в личном пользовании людей персональные компьютеры. Дико звучит? Дико. Но я не видел ни одного человека с сотовыми телефонами. Перед тем, как я попал в аварию, у нас почти каждый житель страны имел сотовый телефон, чуть не половина работала с персональными компьютерами. Завтра попрошу себе компьютер, нужно записать заметки о Москве. Сейчас не запишешь, через день половину забудешь.
Московское чучхэ
Утро красит нежным цветом
Стены древнего Кремля,
Просыпается с рассветом
Вся советская земля.
Написано это лет сто назад, а запоминается смаху и помнится навсегда. Хорошие стихи они и в Африке хорошие.
Встал, умылся. Оделся. Убрал диван. Семь часов сорок пять минут. Стук в дверь. Лена. Завтрак. Вкусно. Настроение прекрасное. Леночка рядом со мной пьет кофе.
- Надоел я вам, наверное? - говорю своему куратору-проводнику.
- Ну, что вы, с вами очень интересно, - отвечает она весело.
- Естественно, не каждый день приходится встречаться с реликтовым человеком, - подхватил ее игривый тон.
- Почему вы все время наговариваете на себя напраслину? Вы очень современный человек среднего возраста, - не согласилась девушка.
- И средней упитанности, - с улыбкой сказал я.
- А при чём здесь упитанность? - не поняла Елена.
- Да она совершенно не причем, - улыбнулся я, - это я просто вспомнил слова Карлсона, который живет на крыше и который тоже был среднего возраста и средней упитанности.
- Это ваш знакомый? Швед? А почему он живет на крыше? Он бездомный? - посыпались вопросы сотрудника госбезопасности.
- Да, знакомый, - подтвердил я. - И он, похоже, из Норвегии. Кстати, вы не могли бы мне устроить сотовый телефон, чтобы я мог с вами связаться в случае необходимости. Можно напрокат, как появятся деньги, я себе куплю "Нокию".