Откровение Луны

(«Чем она хуже меня? Я не в праве судить, ведь она обычная смертная, вожделеющая быть счастливой рядом с ним.»)

В последующее время сплоченную толпу охватила волна активных движений. Самуил Петрович и тот плясал, сражая своим умением владеть грузным телом в танце. Вопреки установленным элементам Хоровуга Самуил Петрович внёс забавные коррективы в него. Он выбрасывал поочередно прямые ноги с вытянутым носком, складывая при этом руки подобно прилежному школьнику за партой.

Рассеянный взор журналистки ещё блуждал в толпе до тех пор, пока нечаянно не остановился на гладком лице, знакомом до крика. Это был Алан. Её сердце замерло. Он смотрел на нее глазами, в которых ютились огромные чувства: упоительная любовь, непередаваемый восторг и бесспорное восхищение. Левый уголок его рта застыл в самодовольной полуулыбке. Внешнее обличье не изменилось, он был свеж, коротко стрижен и притягателен. Подчиняясь воле фанатизма, Николь двинулась навстречу ему. Он не спускал с девушки глаз, ровно как при первой их встрече в «Золотой Подкове». Оказавшись в полушаге, с минуту они молча переглядывались. Ветер и тот затих. Облака в небе повисли над ними словно жалкие серебряники Иуды. Но только небо в их душах оставалось чистым. Алан нежно привлёк Николь к себе. И невозможно описать словами дивный момент, когда влюбленное сердце Николь затрепетало, а его пульс участился вдвое.

– Ты не представляешь, как мне сильно не хватало тебя… – пылко прошептала Николь.

Алан только крепче прижал её к груди. Николь слушала громкое биение его сердца, воспринимая каждый удар как великолепное пение диких птиц; слушала загрудинный грубый голос, улавливая в нём ноты неистовой тревоги и отчаяния.

– Я давно ни с кем не общался и не знал, что произошло с тобой. Я дико скучал, потому решил отыскать тебя. Через редакцию узнал твой домашний адрес и всю ночь провел под окнами твоего дома, но ты так и не пришла. Почему ты сразу не сказала, что серьёзно больна? Почему ты здесь, а не в больнице?

Николь отпрянула, заглядывая в глаза Алана. В них затаилось сочувствие. Они лихорадочно блестели, напоминая водную гладь Бездонного залива. Он проникся её ужасной трагедией, и это послужило ей бесценной наградой за борьбу с лютым диагнозом. Рядом с ним она ощутила покой. Опустив невинные ангельские глаза вниз, а затем, взмахнув закрученными ресницами, она вновь устремила взор на жалобное лицо Алана.

– Я там, где мое сердце, – тихо ответила Николь, – я там, где есть ты!

Он подарил ей сентиментальную улыбку. Долгая разлука разожгла в нём искру вожделения. Дотягиваясь до её губ, он сладострастно и пылко поцеловал Николь. Алана смутило, что сладкие ни с чем несравненные уста девушки были мертвецки холодными. Он отстранился, заметив их болезненную синеву.

– Мы обязательно вылечим тебя, милая!

Её таинственная усмешка была непонятна ему.

– Я полагала, ты давно в Латвии. Почему ты не уехал?

– Мне там нечего делать.

– А как же твоя семья и супруга?

– Она мне не супруга. В моей памяти ни нашлось и крупинки воспоминания, связанного с ней. Я не собираюсь связывать себя по рукам и ногам бесцельными узами. Я не знаю ее. Она для меня совершенно чужая женщина. Я знаю только тебя, а ты знаешь меня!

Николь пошатнуло в сторону. Алан подхватил ее крепче.

– Родная, тебе не хорошо?

Исхудалое тело Николь охватила дрожь. Но та дрожь не имела отношения к лихорадочному ознобу во время гриппа, также как не походила она на трепет любовных утех. Она пронизывала до самой глубины костей и скручивала мышцы. Николь почувствовала дикий холод, коему нет описания на словесном языке. Он пробрался под кожу, поднимаясь от ног к рукам всё выше, захватывая в леденящий плен грудную клетку и шею. Кончики пальцев покалывали точно во дни крещенского мороза. Мышцы напряглись – отныне она не управляла ими. Ноги подкосились, и расслабленное тело медленно поползло вниз.

На Алане не была лица. Его губы побелели, а изящный подбородок задрожал. Тяжёлая боль утраты постучала в ворота открытого сердца, но он сопротивлялся жестокой действительности. Чувствуя Николь на уровне, не подвластной разуму вселенной, он слишком поздно осознал: Николь притворялась перед ним и обманула окружающих. Зелье не подействовало. Она смертельно больна и умирала на его руках. Им овладела паника. Он испуганными глазами глядел на обессилевшую девушку, всё крепче и крепче притягивая её к себе. Лицо венгерки меркло на глазах. Алан, теряя контроль, стал кричать не своим голосом.

– Николь! Родная! Не оставляй меня! Слышишь, Николь!?

Она одаривала его тёплым взглядом, от которого у Алана надорвалась душа. Он продолжал что-то громко истерично кричать. Его слова, такие бесформенные и беззвучные, поверхностно касались ее маленьких ушей. Но в тот же миг смешанные звуки рассеивались, улетучивались как пары кипящей воды. Она не понимала смысла слов, они раздавались эхом.

Возбуждённый голос парня услышали в кругу танцоров. Музыка резко стихла. Алан упал коленями на асфальт и бережно, точно невинного младенца, подхватил Николь на руки.

– Родная, не молчи! Скажи, скажи хоть слово!

Синеватые губы Николь затряслись, а глаза, наполненные бескрайней чистой любовью, по-прежнему смотрели на него.

Народ сбежался в одну кучку, окружив Николь и Алана. Это случилось так неожиданно, что люди до конца не понимали, что произошло на самом деле.

– Нет! Нет! Ты не можешь меня бросить! Ты не можешь так поступить со мной, когда мы вновь обрели друг друга! Я не смогу без тебя... Николь, не сдавайся, слышишь!

Жители Красного Ручья остолбенели, прикрывая рот рукой. На их лицах застыл ужас, а горькие слезы рекой потекли из глаз. Кошмарная тишина заняла трон, и воздух пропитался скорбью.

Не моргая, из последних сил Николь протянула тощую руку и провела ладонью по гладкой щеке Алана. Она едва пошевелила дрожащими губами, желая вымолвить последнее слово. Но вместо слов по бледной щеке покатилась крупная слеза прощания, и очаровательный глубокий взгляд несравненных глаз Николь застыл навеки.

Красный Ручей, 15 июня 2017 г., утро.

Черный автомобиль остановился напротив «Золотой Подковы». Из салона вышла Соня Карамзина – медсестра из больницы «Скорой помощи» города Благодатска.

– Можете заглушить мотор, – сказала она таксисту. – Я хочу помянуть девушку со всеми.

Тот понимающе кивнул, и Соня вышла. Моросил мелкий неприятный дождь, а тёплый ветер, насвистывая, гулял лишь по открытому пространству.

За домами на холме Соня увидела многочисленную толпу в чёрном одеянии. Пока медсестра поднималась к ним, они стояли молча, опустив глаза на угли догорающего костра. Они выглядели недвижимыми истуканами с острова Пасхи: те же каменные лица и сокрушенный вид. Столь масштабные поминки они проводили лишь единожды, когда поселок лишился чудесной половины населения из-за гриппа.

Первой нарушила молчание Роза Митчелл.

– Николь была такой душкой! Она дала бесценный совет, как превратить мои плюшки в райское объедение. Бедняжка, так страдала, мучилась у нас на глаза, – Роза расплакалась, поправляя черную шляпку, – а мы упустили её! Не сумели позаботиться о ней так, как это сделала она. Отныне нет нам оправдания. Как дальше жить, когда на сердце неподъемный груз?

У Мучи подкашивались ноги. Она была крайне разбита. Непоправимая трагедия забрала себе молодость её души. Этим утром она почувствовала себя на свои прожитые восемьдесят девять лет. Чтобы не упасть, она подхватила за руку высокого грузного мужчину, с виду лет тридцати двух. Он имел грубые черты лица, узкие чёрные глаза и крупный слегка кривой нос.