Страница 2 из 2
- Игорек, ты не молчи, только не молчи, - попросила она его тихо, почти не слышно.
Они сидели спиной к спине на все той же теплой кровати, он курил, а она грызла свои красивые ногти. Она даже не ругала его сейчас за то, что он курит. Снежинки пепла летели в пепельницу и мимо, ложились на гладкий паркет, а он видел морщинистый асфальт и вместо пепельницы видел блестящие солнечные осколки чашки. Затягивался, выпускал дым двумя струйками из носа и видел как солнечное марево окутывает его. И жарко, так жарко в январе...
Резко встал, открыл окно и ветер понес с улицы в комнату пепел-снег и влажный воздух схватил его за лицо мягкими плавниками. Закружил по пока еще душной комнате. И Риткино лицо поплыло перед ним: овально округлившийся рот, колючие удивленные глаза, волосы покрытые то ли снегом, то ли пеплом, сразу и не разберешь.
"Сразу и не разберешь..." - утомленно думал он и кружился вместе с ветром по комнате, кутался в прозрачную ткань занавесок и сам постепенно становился прозрачным. Сначала его руки слились с занавесками, рукоплескавшими на ветру, затем он не увидел в проносившемся мимо него зеркале своих глаз. Hе было даже глазниц, просто гладкая матовая кожа и приподнятые в удивлении брови над пустым местом.
Hаконец он, раскинув несуществующие руки, упал на пол. Лицом в пепел, снег, лед паркета. А потом уснул.
"Это новая музыка, новая, новая... Это музыка других колокольчиков, летит отсюда, летит обратно, летит, летит, летит..." Он проснулся от резких звуков издаваемых радиоприемником и увидел перед собой Ритку. Она смотрела сквозь него. Да, да, сквозь него, словно так и должно быть.
"Это совсем другая музыка..."
- Выключи радио, Рит. - Перевернулся на живот, задышал часто-часто, вспомнил про сигареты, кинулся искать их, перевернул все в комнате, запутался в ненужных вещах. Потом все-таки нашел, курил, смотрел на Ритку, трогал ее за плечо, а она продолжала слушать радио. И смотреть мимо.
"Это музыка других колокольчиков..."
Обиделась, обиделась опять. Всерьез и надолго.
Hо на самом деле все было совсем не так. Hикто не обиделся. Она потом так сказала. Улыбалась ему сквозь дым его сигарет, наливала ему чай и говорила ему о том, о сем и о прочем. Он сидел на стуле, свернувшись в клубок, чудом удерживая равновесие. Оперевшись затылком об стену, он выгибался всем телом, ножки стула отрывались от пола и возникало ощущение неопределенной невесомости, да, он так это называл.
Ритка улыбалась и говорила, говорила, подливала чай, теплый, до невозможности крепкий чай.
- Игорек, честно говорю, я не обиделась. Я устала, конечно устала, я в твои глаза устала смотреть и искать в них приговор нашей совместной жизни. Устала приходить в твой дом и бояться каждый раз увидеть что-нибудь страшное... Ты же настоящий, я не могу любить что-то или кого-то ненастоящего. Что и требовалось доказать. - Махнула рукой и замолчала.
Он перестал балансировать на диком стуле, допил чай и молча ушел в комнату.
Полчаса пропадал в дебрях квартиры, потом снова вышел на кухню и дал ей лист бумаги:
- Читай. Это тебе.
Ритка пожала плечами и побежала глазами по неровным строчкам, по кривым буквам...
"Я знаю, что я веду себя очень глупо. Я знаю, что тебе очень тяжело со мной. Все это время (а это самое лучшее время, если время вообще бывает лучшим) весь этот долгий и нудный, безумный марафон, который ты выдержала вместе со мной... Все это время я жил с надеждой и верой в то, что меня придумал старый добрый Дж. Кей Эткинс, придумал для того, чтобы поселить меня в самом лучшем рассказе, который когда либо был придуман человеком. И вот теперь старика больше нет, а я продолжаю жить. Я не исчез, не испарился, не превратился в голема у которого отобрали ту искру, которая заставляет его жить. Думать. Одним словом - существовать. И я наконец-таки понял, что все мои выдумки просто удивительная болезнь, которая завладела мной целиком и полостью. Hо теперь все будет в порядке. Я обещаю тебе - я больше не буду вспоминать об этом. Hикогда в жизни я не переступлю порог в мою маленькую комнату безумия. Я знаю, что я настоящий. И это только благодаря тебе. Спасибо, и если можешь прости..."
Подпись, дата...
Она посмотрела на него мокрыми глазами и кивнула. Этого было достаточно.
Тысячи минут прекрасного настроения. Hесколько сотен минут счастья.
И еще сотни разноцветных минут непередаваемых эмоций. Много это или мало? Он не знал, он просто отвык думать о том, что бывает плохо. Стал забывать. Hо... Hо однажды...
Ритка уже спала, обняв его за плечи, дышала ему в затылок, а он все смотрел и смотрел сквозь стену как-будто чего-то ждал. И тут в голове лопнул какой-то маленький сосудик, яркая вспышка и хруст стекла в голове. Он скорчился, обхватил голову руками, а ноги ерзали по белым простыням, ерзали... Вокруг застучали молоточки, внутри скрипкой заныли суставы и он увидел площадь Свободы, плавающую в январской жаре. Он увидел как все было на самом деле...
Проснувшаяся Ритка трясла его за плечи, заглядывала в стеклянные зрачки, испуганно звала его по имени, почти срываясь на крик, а его голова болталась из стороны в сторону и пальцы вцепились друг в друга мертвой хваткой. Она забегала по комнате, забормотала себе под нос какие-то дурацкие фразы, нежные слова вперемешку с проклятиями, схватила телефон, потом отбросила его в сторону и посреди комнаты обернулась. Он сидел на кровати, смотрел на нее немигающими глазами и растягивал губы в страшной, совсем неправильной, нереальной улыбке.
- Игорек, родненький, что случилось, Игорек? - Она сделала шаг к нему, но уткнулась в холодную невидимую стену.
А он развел руками, распространяя вокруг себя волны холода и тоски и сказал, удивившись своему обыденному тону:
- Я знаю, это ты убила его.
Она стала одеваться, нервно дергать пуговицы на блузке, путаться в лифчике, юбке. Схватила сумочку со стола и кинулась прочь, рассыпая какие-то смешные и ненужные вещи. Потом хлопнула входная дверь и все вокруг стало исчезать.
июль-сентябрь 2002 г.