Страница 4 из 21
В течение династии Корё (918–1392) китаизация политической системы продолжалась. В 928 г. в стране были введены государственные экзамены «кваго», что окончательно определило путь развития политической структуры страны как симбиоз чиновничества и аристократии. Однако окончательно китаефилы утвердились во власти только после неудачного мятежа монаха Мёчхона (1134 г.), который пытался превратить Корею из вассала Китая в государство, равное ему. Не сумев добиться своих целей аппаратными методами, он поднял восстание, но оно было довольно быстро подавлено.
В XIII в. Корё было захвачено монголами – процесс занял около тридцати лет, отчего династия Юань сохранила в стране правящую династию и принцип косвенного управления, который они применяли только в двух государствах – в Корее и в России. Монгольское правление, с одной стороны, расширило связи Кореи с окружающим миром, но оно же стимулировало определенный рост националистических тенденций в истории и культуре. Именно тогда в истории страны, в частности, появляется миф о Тангуне.
Государство Корё было разрушено после того, как на смену монгольской династии Юань в Китае пришла династия Мин (1368–1644). Внутри страны шла борьба между промонгольской и прокитайской партиями, против вторжений чжурчжэней с севера и японских пиратов с юга. На этом фоне династия оказывалась всё больше зависимой от региональных военачальников, один из которых, Ли Сон Ге, пользовавшийся широкой популярностью за победы над японскими пиратами, сначала ликвидировал всех своих соперников и стал фактическим правителем страны, а потом сверг последнего корёсского вана и в 1392 г. стал основателем новой династии Ли. Государство было снова названо Чосон, а столица перенесена в Хансон/Ханъян, получивший в конце XIX в. в народе название Сеул, т. е. «столица», хотя официально это название за городом закрепилось только в 1946 г.
Правители династии Ли учли ошибки правителей Корё и сразу же начали курс на централизацию власти и окончательную китаизацию бюрократического аппарата. Однако с XV в. центральная власть снова ослабляется из-за фракционной борьбы. Кризис усугубила Имчжинская война (1592–1598), когда объединивший Японию Тоётоми Хидэёси двинул свои армии на завоевание всего остального известного ему мира.
Оставив в стороне собственно ход войны, закончившейся провалом японской агрессии и внесшей в корейскую историю достаточно примеров стойкости, доблести и героизма, хочется обратить внимание на два момента. Во-первых, такая полномасштабная агрессия надолго сформировала для корейцев образ Японии как врага, ибо после длительного мира она стала первой серьезной угрозой корейскому суверенитету. Во-вторых, наряду с партизанским движением Ыйбён и действиями корейского флота под командованием адмирала Ли Сун Сина, применившего новую тактику морского боя и так называемые корабли-черепахи (кобуксон), немаловажную роль в этой войне сыграла военная помощь минского Китая. Появление китайских войск было как закономерным ответом на вассальные отношения корейского вана с Китаем, так и на неприкрытые заявления Хидэёси, что Корея – лишь ступень к завоеванию всего остального мира.
Тем не менее Имджинская война не стала толчком для серьезных преобразований, и с начала XVIII в. страна погрузилась в период застоя. Сыграла свою роль и смена власти в Китае после того, как китайская династия Мин сменилась маньчжурской династией Цин (1644–1912). Хотя Корея стала вассалом цинской империи, и корейские воинские подразделения даже принимали участие в столкновениях с первыми отрядами казаков-землепроходцев, в целом ориентация на Китай как сюзерена стала носить более формальный характер, так как корейский двор счел, что истинное конфуцианское наследие сохранилось только в Корее, и намеренно сохранил у себя церемониал и форму минской династии. Конфуцианский ученый Сон Си Рёль вообще обосновал тезис, согласно которому со времени падения минской династии Корея представляла собой «малый Китай» и потому должна сохранять его наследие. Более прогрессивные элементы группировались в рамках учения сирхак. Этот термин обычно переводят как «реальные науки»[8] или «науки, имеющие практическое применение». Под таковым понимали разработку проектов реформ в сфере землепользования, управления государством, изучение агротехники и естественных наук, поиски путей развития ремесел и торговли, производства новых предметов «заморского», т. е. европейского типа, более либеральное отношение к внешнему миру. Последователи сирхак отстаивали необходимость индустриализации, внешней торговли и постоянной валюты.
Помимо комплекса практических рекомендаций по изменению государственной структуры и общей модернизации, сирхакисты выступали против низкопоклонства перед Китаем и за восстановление национальной традиции, упирая не только на необходимость перестройки государственной структуры, но и на необходимость опоры на собственные силы и свои, родные, национальные корни. Именно в трудах сирхакистов впервые появляется тот самый термин чучхе, который затем был так широко использован во второй половине XX в.
С середины XIX в. Корея пережила несколько попыток насильственного открытия, включая инцидент с американским судном «Генерал Шерман» (1866 г.) или попытки Франции и США высаживаться на острове Канхвадо в 1866 и 1871 гг.
В качестве реакции на внешний вызов сформировались три основных идеологических течения. Первыми были консерваторы, идеологической платформой которых стал лозунг «Вичжон чхокса» («Установим истину, изгоним ересь»). Эта позиция доминировала в правление регента Тэвонгуна (1864–1873)[9], однако затем к власти пришла клика королевы Мин, при которой страна начала «открываться». При этом сам ван Кочжон симпатизировал реформаторам, но королева Мин активно использовала противоречия между реформаторами и традиционалистами для того, чтобы расставлять на ключевые посты представителей своего клана.
К сожалению, именно с этого времени в корейской истории начался очень печальный процесс, в результате которого демократы и патриоты как бы оказались в разных лагерях. Те, для кого на первом месте были патриотизм и национальный суверенитет, под влиянием конфуцианской политической культуры связывали их с безусловным следованием традиции, часто скатываясь на позиции ретроградов. Те же, кто хотел для Кореи цивилизации и прогресса путем форсированной модернизации, не видели возможности самостоятельного развития страны и полагали, что этого можно достичь только с помощью влиятельной сверхдержавы, будь то Россия, Америка или Япония, которая сразу же после реставрации Мэйдзи начала разрабатывать т. н. «теорию покорения Кореи (яп. Сэй канрон)»[10]. По мнению ее сторонников, контроль над этой территорией жизненно важен для Страны Восходящего Солнца, а сам поход станет «средством быстрого сплочения национальных сил государства, а также – решения ряда внутренних проблем»[11].
Первая попытка реформаторов во главе с Ким Ок Кюном взять власть во время так называемого «Мятежа года Капсин» в декабре 1884 г. не увенчалась успехом. Опираясь на помощь Японии, они перебили ряд видных консерваторов и объявили программу реформ, но были восприняты обществом не как реформаторы, а как национальные предатели, и в течение десяти последующих лет Корея попала в жесткую зависимость от Китая, чьи войска подавили мятеж.
В 1894 г. секта Тонхак инспирирует крупнейшее в истории страны крестьянское восстание, которое в советских учебниках именовалось «крестьянской войной». Не сумев справиться с восстанием, власти обратились за помощью к Китаю, но Япония использовала это как повод для Японо-китайской войны 1894–1895 гг., в результате которой Китай утратил способность оказывать на корейские дела какое-то влияние.
8
Как «реальные науки» Сирхак противопоставлялись «абстрактному» неоконфуцианству Чжу Си.
9
Титул тэвонгун можно перевести как «великий князь», или «князь-регент». Под данным титулом в корейской истории известен принц Ли Ха Ын, отец вана Кочжона, управлявший страной до его совершеннолетия и оставшийся в числе заметных политических фигур до самой смерти.
10
Одним из наиболее активных сторонников теории был Сайго Такамори, чей мятеж против центральной власти был во многом спровоцирован ее отказом вторжения на континент, к которому, по мнению официального Токио, страна еще не была готова.
11
Толстокулаков И. А. Политическая модернизация Южной Кореи. Часть 1. С. 211.