Страница 15 из 20
Несомненно, такой выпад происходил из всё более очевидной линии на усиление партийных антисемитов. Но «спусковым крючком» к внезапно возникшему волнению среди «лояльных» писателей, по всей видимости, послужила отставка Р. Замбровского.
Нарастание антисемитизма прослеживалось и по внутренней документации силовых органов. Например, в деле офицера внешней разведки Ежи Брына, приговоренного в 1962 г. к пожизненному заключению за измену, явственно проскальзывал мотив «евреев-предателей», в связи с чем Главная военная прокуратура даже подготовила список всех офицеров разведки еврейского происхождения, которые бежали на Запад, эмигрировали из Польши, имели родственников в капиталистических странах или по каким-то иным причинам были «слабо связаны с Польшей»[128]. Трудно сказать, чего здесь было больше: сознательного недоверия к сотрудникам-евреям или обычного желания подстраховаться. Но нельзя не отметить, что наиболее громкие бегства на Запад случались именно с высокопоставленными функционерами еврейского происхождения. Так было с Юзефом Святло, бежавшим в декабре 1953 г., так было с Северином Бялером (одним из начальников Политического отдела штаб-квартиры гражданской милиции, позднее – научным сотрудником кафедры политэкономии Института научных кадров), бежавшим в январе 1956 г., так было с Павлом Монатом (руководителем отдела военных атташе министерства обороны и, «по совместительству», зятем председателя Госсовета А. Завадского), бежавшим в октябре 1959 г. После всех этих случаев Главная военная прокуратура, пожалуй, имела некоторые основания присмотреться к политическому и моральному облику сотрудников спецслужб и органов внутренних дел еврейского происхождения (что, впрочем, не принесло результата, так как в 1965 г. бежал еще один офицер «неариец» – Владислав Тыкочиньский, глава военной миссии Польши в Берлине).
В апреле 1961 г. Службе безопасности удалось завербовать бывшего секретаря Общепольского центра сотрудничества клубов [интеллигенции] Романа Щурковского, который с 1957 г. проживал в Израиле. Щурковский поделился обширной информацией касательно истоков Клуба Кривого колеса и его «подрывной» деятельности. В частности, он показал существование связи между появлением ККК и деятельностью некоторых высокопоставленных партийных чиновников еврейского происхождения (например, председателя Главного правления Союза польской молодежи Х. Яворской и начальника Отдела пропаганды ЦК ПОРП А. Вербляна)[129]. В показаниях, записанных со слов Щурковского сотрудниками госбезопасности, вообще всячески подчеркивалось еврейское происхождение лиц, принимавших участие в создании Клуба. Причем характерно, что эти показания не были протоколами бесед со Щурковским, а скорее повествованием самих сотрудников спецслужб, написанным на основе рассказа бывшего секретаря Центра сотрудничества клубов. Это видно по тому, что прямая речь Щурковского многократно, причем без всяких объяснений, прерывается рассказом от третьего лица.
Подобное сгущение атмосферы в стране не могло остаться незамеченным. И уже в 1962 г. на страницах эмигрантского ежемесячника «Культура» появилась статья «Хамы и евреи», всколыхнувшая общественное мнение в стране. Автором был социолог Витольд Едлицкий, незадолго до того эмигрировавший в Израиль, а ранее бывший одним из активнейших участников Клуба Кривого колеса (закрытого властями в феврале 1962 г.). Социолог писал, что события 1956 г. были не спонтанным общественным движением за демократизацию и суверенитет, а всего лишь следствием внутрипартийной борьбы между «пулавянами» (получившими от оппонентов прозвище «евреев») и «натолинцами» (носивших ярлык «хамов»). По мнению Едлицкого, подлинными поборниками десталинизации были как раз «натолинцы» – сторонники Хрущёва, в то время как бывшая сталинская гвардия в лице «пулавян» только «разыгрывала карту» либерализма, чтобы таким образом завоевать популярность в народе и остаться у власти после потрясения, вызванного «Тайным докладом» первого секретаря ЦК КПСС. Едлицкий доказывал, что причиной ужесточения режима после событий октября 1956 г. была не угрожающая позиция СССР, а победа одной из фракций («пулавской»). «В интересе польского народа лежало в 1956 г. сохранение внутренней грызни во власти, а не поддержка одной из сторон. Только благодаря тому, что власть тогда была разрозненна и слаба, оказалась возможной та демократизация, которая была осуществлена между VI и VIII пленумами ЦК ПОРП. Сосредоточение всей власти в руках пулавян в октябре 1956 г. положило конец столь выгодной конъюнктуре»[130]. Позднее, продолжал автор, Гомулка расправился с крайними «натолинцами» и начал постепенно избавляться также от прежних союзников – «пулавян», уступая желанию низов партаппарата, которые всегда с подозрением смотрели на «евреев». Вследствие этого к началу 1960-х гг. назрело новое столкновение, каковое, согласно автору, могло сыграть положительную роль в деле дальнейшей демократизации режима, но при условии, что население страны перестанет пассивно наблюдать за происходящим. «Хочу, – писал Едлицкий, – чтобы мой вывод стал тревожным звонком. В Польше вновь готовы столкнуться лбами две фракции. Это значит, что опять возникает подходящая возможность для демократизации, для повторения в определенной степени того, что было сделано в 1956 г. Но для того, чтобы эта возможность стала реальностью, польский народ не должен бездеятельно и равнодушно взирать на то, что происходит на самом верху общественной лестницы»[131].
Диагноз Едлицкого, пожалуй, был слишком оптимистичен. В действительности, «на самом верху общественной лестницы» происходила обычная смена кадров, осуществлявшаяся в соответствии с законами авторитарного государства. При фактическом отсутствии демократической процедуры переизбрания чиновников низы партийно-государственного аппарата должны были ради продвижения по службе прибегать к опорочиванию вышестоящих начальников, чтобы занять их место. В этом им помогали некоторые честолюбивые представители высших эшелонов власти, увидевшие шанс занять более влиятельное положение в стране. Активно способствовал этому процессу и Гомулка: как всякий диктатор (а человек, имевший столь обширную власть и по сути избавленный от явной критики снизу, с полным правом мог называться диктатором), он должен был периодически «перетряхивать» бюрократический аппарат, чтобы тот не превратился в независимую от него силу.
Дополнительное преимущество партийным антисемитам нередко давали дети высокопоставленных чиновников еврейского происхождения. Многие из них участвовали в независимой от ПОРП общественной деятельности, часто квалифицируемой как оппозиция. Например, среди участников Междушкольного дискуссионного клуба, закрытого в 1963 г. за «несоответствующий» идеологический облик, были такие люди как Ирена Грудзиньская (дочь заместителя министра лесной промышленности), Ян Литыньский (сын заместителя директора департамента в министерстве транспорта), Эльжбета Светлик (дочь бывшего заместителя министра общественной безопасности), Юзеф Блясс (сын генерального директора в министерстве финансов), Хелена Брус (дочь заместителя председателя Экономического совета при Совмине), Хелена Гуральская (дочь бывшего руководителя Заграничного отдела ЦК ПОРП), Марек Боровский (сын заместителя главного редактора «Трибуны Люду»). Основатели Клуба – Адам Михник и Ян Гросс – также были детьми заслуженных родителей: отцом Михника был бывший член ЦК Компартии Западной Украины, матерью – ученая, писавшая в 1950-х гг. официозные учебники истории, а братом – судья на политических процессах начала 1950-х гг.; отцом Гросса был сотрудник кафедры психологической гигиены и детской психиатрии на факультете промышленности Высшей школы экономики в Катовицах[132]. Позднее многие из вышеперечисленных, поступив в Варшавский университет, образовали там неформальное сообщество «командосов», отличавшееся «провокационным» поведением на собраниях Союза социалистической молодежи, где они задавали «неудобные» вопросы о новейшей истории Польши и текущей политике партии и правительства (за эту тактику «диверсии», напоминавшую действия израильского спецназа в тылу арабских войск, они и получили свое название).
128
Persak K. Op. cit. S. 323.
129
AIPN BU. 0236/175 T. 2. K. 91–160.
130
Jedlicki W. Chamy i żydy // Kultura (Paryż). 1962. № 12. S. 23.
131
Jedlicki W. Chamy i żydy // Kultura (Paryż). 1962. № 12. S. 41.
132
AIPN BU. 0365/97 T. 2. K. 5–7; Eisler J. Marzec 1968… S. 90.