Страница 2 из 104
Третий сын в семье государя Николая I появился на свет в Царском Селе, в Александровском дворце 27 июля 1831 года. (Здесь и далее все даты даются по старому стилю. — А. Ш.) Его рождение праздновали действительно с самодержавным размахом.
Событие было ознаменовано благодарственным молебном сперва во всех храмах Санкт-Петербурга, а в самые ближайшие дни — и по всей империи. В столице, Царском Селе (летней резиденции семьи государя) и морской крепости Кронштадт был дан артиллерийский салют из 201 орудийного залпа.
1831 год в летописи империи Николая I стал поистине бунтарским. Это был год начала Польского мятежа. Впоследствии третий сын, став уже полководцем и генерал-фельдмаршалом, будет только удивляться, почему торжества, связанные с его появлением на свет Божий, не затерялись среди сонма других событий, мятежных и военных, холерных и государственных. Список только главных из них в том 1831-м был поразителен.
13 января — Польский сейм провозглашает низложение Дома Романовых с польского престола. Или, иначе говоря, отца великого князя лишают короны Царства Польского.
25 января — в Санкт-Петербурге обнародуется высочайший Манифест о польском мятеже.
17 февраля — русские войска под командованием генерал-фельдмаршала Ивана Ивановича Дибича-Забалканского наносят полякам первое серьёзное поражение у Вавра.
13 февраля — мятежные поляки терпят новое поражение при Грохове, под самой Варшавой.
14 мая — большая победа над польской армией в сражении при Остроленке.
Май — ноябрь — в западной части России вспыхивает эпидемия холеры.
29 мая — в русском походном лагере под Варшавой умирает граф Дибич.
4 июня — главнокомандующим русской армией в Польше назначается граф Иван Фёдорович Паскевич-Эриванский.
14 июня — в Витебске от холеры умирает брат императора великий князь Константин Павлович.
23 июня — слово российского самодержца к народу, сказанное на Сенатской площади Санкт-Петербурга во время холерных беспорядков.
Конец августа — русская армия графа Паскевича штурмует укреплённое варшавское предместье Прагу. Столица Польши капитулирует.
4 сентября — в Санкт-Петербурге получено известие о взятии столицы мятежной Польши.
16 сентября — учреждение правительственного Западного комитета.
6 октября — высочайший Манифест о прекращении «возжённой изменой войны». Молебен по такому случаю во всех православных храмах и воинский парад на Марсовом поле в столице.
19 октября — высочайшее повеление о смягчении участи некоторым разрядам государственных преступников-декабристов, осуждённых за заговор 1825 года.
6 декабря — утверждение императором Положения о дворянских обществах.
Великий князь Николай Николаевич, рассказывая в семейном кругу о том, что всё же в этом бурном 1831 году не потерялся, добавлял:
— В год моего появления на свет ещё был издан новый Рекрутский устав. В Первопрестольной был учреждён Сиротский институт, открылся комитет о раскольниках в той же Москве и Румянцевский музей и столице. А любимец моего светлой памяти отца князь Варшавский Паскевич-Эриванский стал главой временного правительства замирённой Польши. Событий больших в нашем царстве, как видите, было много. Но моё появление на свет среди них не затерялось...
В день рождения младенца на него, как из волшебного рога изобилия, посыпались такие почести, какие многие великие люди России добивались служением Богу, Царю и Отечеству всю свою жизнь. В светлой дворцовой комнате, где лежал новорождённый, в присутствии многих великих князей и великих княгинь привычно зачитывались один за другим именные высочайшие указы:
— Великий князь Николай Николаевич зачисляется в списки лейб-гвардии Сапёрного батальона. До получения обязательного домашнего образования считать его находящимся от службы в отпуске...
— Великий князь Николай Николаевич назначается шефом лейб-гвардии Уланского полка...
При крещении 20 августа великий князь, которому не исполнилось ещё и месяца, удостоился высшей орденской награды Российской империи ордена Святого Андрея Первозванного, а также орденов Святого Александра Невского, Святой Анны 1-й степени, Белого орла и Святого Станислава 1-й степени. Отец пошутил над колыбелью сына:
— Теперь у тебя, сынок, полный орденский императорский бант Романовых...
Такова была вековая традиция. Сыновья императора, даже не из числа наследников-цесаревичей, имели при рождении право на получение сразу пяти (!) высших орденских наград. Но единственный императорский военный орден Святого великомученика и Победоносца Георгия Романовы, даже самой низшей — 4-й степени — получить могли только на войне. Только за что-то лично совершенное из разряда воинской доблести. И это было тоже традицией.
Не мог младенец из романовского семейства при рождении получить и орден Святого князя Владимира. Его Романов мог только заслужить на государственной или, как тогда говорили, царской службе. А Владимира с мечами — только на поле брани.
К слову сказать, Романовым, носившим эполеты генерал-адъютантов и полковников гвардии, начиная с Петра Великого, не стыдно было за свои боевые ордена, украшавшие парадные мундиры с золотым шитьём. Если шла война, то на ней они всегда бывали. Много раз находились под вражескими ядрами и пулями, руководили фортификационными работами, стояли на капитанских мостиках линейных кораблей и фрегатов.
Они видели смерть и знали цену человеческой жизни. Но разумеется, в первые цепи атакующих офицеров императорской фамилии «заботливо» не пускали старшие начальники, думая при этом прежде всего о своей карьере. Собственно говоря, особой нужды никогда и не случалось. Государи говорили своим детям и племянникам:
— Война найдётся каждому из вас. И на суше, и на море. К ней вы всегда должны быть готовы.
— Но мы, ваше императорское величество, служим и гвардии...
— Гвардия есть опора престола. В бой она идёт только тогда, когда армии становится трудно...
Все российские императоры, начиная с Павла I, заботились о том, чтобы с началом войны их наследник-цесаревич и его младшие братья оказались на театре военных действий. Будь то на суше или на море, но обязательно при штабе главнокомандующего. Тогда самодержец мог не без гордости сказать в беседе с иноземным посланником:
— Мой наследник прислал письмо с Дуная (или, скажем, из-под Севастополя). Пишет о последнем бое...
— Чуть не лишился моего младшего. Стоявшего рядом с ним офицера турецкое ядро увечным сделало...
— Как дела обстоят на войне? На днях мой младший в Петербург на недельку прибудет. Вот он нам и расскажет военные новости. Думаю, будет что послушать. Прошу вас ко мне, на семейный ужин...
— Командующий цесаревича к Георгию представил. Не мне решать. Пусть Георгиевская дума слово скажет...
Но всё же императоры разумно берегли своих сыновей, прежде всего наследников, от военных бед. Ядро или пуля, или что ещё хуже — тиф, не разбирают родословия своих жертв. Если есть несколько повзрослевших сыновей в семье венценосца, то нельзя быть всем одновременно на войне. Один из них обязательно должен оставаться при отце. Да и другим не часто приходилось войну начинать и заканчивать вдали от города на Неве и дворцовой жизни.
В домашнем кругу Романовых, в частных беседах на дворцовых приёмах порой велись такие разговоры:
— Мой младший просится к старшим на войну. Готов в гвардии волонтёром стать.
— Что вы ему на то ответили, ваше императорское величество?
— Сказал, что мал ещё. Пятнадцати лет не исполнилось. Война для него ещё найдётся...
— Не опасно ли, государь, наследника-цесаревича на турецкую войну посылать? Об этом весь Петербург говорит.
— Опасливо, конечно. Война всегда война. Но пока Господь Бог Романовых и на суше, и на море хранит.
— Так вы, ваше величество, всё же разрешили ему ехать на юг, в действующую армию?