Страница 15 из 108
Одна только надежда и оставалась у Натальи — Сергеич. Да всё ли от него зависит? Каким-то тайным чутьём она улавливала, что этот приказной дьяк Иванов неспроста зашёл к ним. Досуж в делах не меньше, чем Сергеич. И побогаче Сергеича будет. А за деньги чего не сделаешь! Наталья знала, что сейчас Сергеич поведёт гостя в «закуток», где всегда накрыт стол. Сердце её замирало в тревоге. Что они придумают? А ей снова идти на Верх, в опостылевшие палаты, к невестам и находиться в неведении.
Мужчины, кажется, почувствовали её состояние. Автоном обернулся к ней, чтобы подбодрить:
— Не сумлевайся, девица. Верное слово: быть тебе царицей. Ни одна из невест не достойна тебя.
Матвеев, прощаясь с ней, ласково посмеивался.
По дороге в «закуток» Автоном долго хвалил Наталью.
— Умная у тебя воспитанница. Достойной будет царицей.
— Больно ты её хвалишь! Не было бы худо от твоих похвал.
— Боишься сглаза?
— Да и сглаза боюсь.
— А кто не боится? Да всё ж надобно поддержать человека добрым словом. Отец мой, бывало, сказывал: «Хвалят меня — я умнею, а как хулят — глупею».
Застолье без гостей удалось на славу. Матвеев сам наполнял чары вином, приговаривая:
— Выпьем, Автоном, чтобы поумнеть!
— Или мне отставать от тебя? Выпьем за верную, за свою царицу!..
Замысел, который свёл их сегодня вместе, был секретным, поэтому прилюдно разговоров меж собой они избегали, опасаясь обмениваться даже намёками. Им ли было не знать, что и у стен есть уши...
Уверяют, что коварные умыслы рождаются первоначально в преисподней, а уж затем попадают к людям. Такой преисподней стал на этот час кабинет Матвеева, куда они с гостем вошли. Казалось, что модная европейская мебель была завезена сюда людьми, которые хотели отгородиться от мира и создать своё царство, подвластное своим тайным законам.
Ещё не успев остыть от недавнего застолья, оба уселись за гостевым столиком на колёсиках. Оба расслабились, сняли с себя напряжение недавних минут. Нет ненавистного карлика Захарки и чужих любопытных глаз. Матвеев разливал по рюмкам любимую мальвазию, которая неизменно приводила его в доброе расположение духа. Чувствовалось, что гостю он вполне доверяет — редкий случай в его жизни. Этому предшествовали долгие сомнения. Матвеев строго проверял каждого человека, попадающегося на его пути. Казалось, ещё совсем недавно он был склонен сомневаться в истинном расположении к себе Автонома Иванова, хотя этот ловкий человек ни разу не «своровал» и в коварстве не был уличён. Да чужая душа — потёмки, и всё же Матвеев решил: Автоном вне подозрений.
Выпили без тостов и предисловий. Автоном вдруг спросил:
— Ты почто ночь-то не спал?
Матвеев не удивился вопросу. После бессонной ночи у него обыкновенно появлялись круги под глазами.
— Работа была...
— Или дня не хватило?
Матвеев помолчал, наполняя рюмки.
— Мысли важные к ночи пришли... Что смотришь? Или у тебя не бывало такого? Круговерть какая-то. Дела к ночи начинают кучиться, и все недобрые.
— Да решение-то принял.
Подозрительно вглядевшись в лицо Автонома, Матвеев спросил:
— Ты об каком решении подумал?
— А ты чего вскинулся? Или мы неодинаково думаем, как Наталье помочь?
— Дай-то Бог!
— Да в чём незадача? Коли есть какие сомнения, сказывай. Стану думать, как посодействовать тебе.
— Сомнений нет, да помешки есть. И откуда только взялись на мою голову!
— Эк, удивил! Да на что ум человеку даден?
— Верно говоришь. И я також думаю. Оттого и на совет тебя призвал.
— Любишь ты тянучки тянуть. Нет чтобы сразу сказать, об чём тревожишься...
— Молва нехороша. По Москве злые люди слух пустили, будто я волшебством да волхованием царя к Наталье приворожил.
— Пустое говоришь. Я думал, что-то важное случилось.
— Куда ещё важнее!
— Опять ты тянучку тянешь. Да говори, есть ли что окромя досужих разговоров?
— Авдотью Беляеву, кою родич с Волги привёз, бояре-злодеи в царицы прочат.
— Вот беда! Пусть себе прочат. А мы-то на что? Да и сам царь втайне сделал свой выбор.
— А что в самом деле в душе у царя — ты знаешь? Со мной разговаривает словно нехотя, а на ту девку, Авдотью Беляеву, глаза пялит.
— Дав девке той нельзя ли найти какого изъяну?
— Будь она не так хороша собой... Царь говорит, что глаза у неё, как на иконе.
— Да нельзя ли у родни её сыскать чего-либо? Или родича её осрамить?
— И про то у нас с ним говорено, а царь своё думает.
— А ты его на гнев вызови...
— Вот теперь ты в самый раз сказал. Есть тут одно письмецо. Погляди-ка на него.
Матвеев подошёл к бюро, выдвинул ящичек, извлёк из него лист бумаги и подал Автоному. Гость начал внимательно читать. После оба некоторое время молчали. Текст письма мог ошеломить хоть кого.
В нём подвергалась грубому поношению воспитанница самого Матвеева — Наталья Нарышкина: «Девица та ведовством и колдовством потщилася сердце и разум светлый царский затмити... Приворотила его разными бесовскими волхованиями... А сама блудница бесовская и ведьма заклятая ведомая. Ото многих сведков уличена, што не только на шабаш летала, но и с воинами иноземными, кои в дом хитреца Матвеева вхожи, разные игры нечистые играла, многим яко невеста в жёны себя обещала. И выше всякой меры опозорена есть. Не токмо царицей московской, но и последнему водоносу женою быть непотребна...»
— Ну, что скажешь? — спросил Матвеев.
— Придумано ладно. Жало в сердце царя. Быть гневу великому, — ответил Автоном, а про себя подумал: «Про хитреца-то Матвеева ловко ввернул».
— Верно сказал. И да славен Бог, да расступятся враги его.
Это подмётное письмо позже подбросили в Кремль, а до царя довели, что сочинил его родич Авдотьи Беляевой — первой соперницы Натальи Нарышкиной.
Глава 7
ПАТРИК ГОРДОН
Наталья не любила долго оставаться в одиночестве, и, когда ей доложили о приходе Патрика Гордона, она обрадовалась и велела провести его к ней в гостиную. Успела подумать: «А славно, что Сергеич ныне в Боярской думе, а леди уехала в Поярково к сыну». Отсутствие леди её особенно устраивало, ибо та, полагая, что земляк-майор приходил к ней, целиком завладевала разговором. Теперь Наталья вволю наговорится с гостем.
А тут приспела и просьба к нему. Гордон жил в Немецкой слободе, а Наталья задумала поселить там братьев, которые недавно приехали к ней. Кроме того, брат Иван надумал ещё и на службу поступить. У неё были всякие сомнения, и ей хотелось посоветоваться с человеком, который на себе испытал, какова она, служба, и хорошо ли житьё в Немецкой слободе.
Сам Гордон поступил на русскую службу несколько лет назад, в 1661 году. До этого он служил то в шотландской дружине, то у поляков. О себе он рассказывал, что в шотландской дружине занимался разбоями. Однажды они напали на крестьян и отняли у них лошадей. Прочие офицеры тоже пускались в разбои, потому что у них было маленькое жалованье, так как на шее у шведов сидели, помимо императора, датский, польский короли да ещё русский царь. После была русская служба. И хотя искателю добычи не всегда везло, но там было больше возможностей ловчить. Видимо, ему понравилась и жизнь, богатая рискованными случаями, которые, однако, сулили добычу.
И сколько же он помнил разных историй и как искусно умел их передавать! Наталья заслушивалась этими историями и советовала Симеону Полоцкому, писавшему комедии для Потешной хоромины-театра, использовать в спектакле рассказы Гордона.
Заслышав отдалённые шаги, Наталья подошла к окну, из которого можно было видеть, как гость направлялся к двери гостиной. Это был бравый военный с отличной выправкой. Роста он был невысокого, но красив. Наталья встретила его любезным полупоклоном. Ему было известно, что хозяйки нет дома, и был удовлетворён этим, ибо знал заранее все её речи: не упустит случая поговорить о Шотландии, о том, как тоскует по родине. Ему надоело поддакивать ей. Сам он никакой тоски по родине не испытывал и всю жизнь искал место потеплее. Принцип его был прост: где хорошо, там и отечество, Россия так Россия. Соответственно сменил и своё имя: из Патрика превратился в Петра Ивановича и Патриком оставался только для леди Гамильтон.