Страница 7 из 18
Такова судьба второго участника неудачной кампании в Восточной Пруссии. Но вернемся к предыдущим событиям и участию в них генералов Самсонова и Ренненкампфа.
Все указывало на необходимость срочного отступательного маневра в направлении к государственной границе. Логика подсказывала, что надо идти на сближение с тыловыми базами и навстречу подкреплению. Однако Главнокомандующий великий князь Николай Николаевич Романов рассудил иначе. Весь смысл войны Ставка видела в завладении территорией и захвате географических объектов. Эта ересь была характерной для всей стратегии русской армии в войне и вела к тому, что войска крепко «пришивались» к занимаемому району. Это «ни шагу назад», которое со временем не раз повторят советские солдаты и офицеры, исключало всякий маневр, делало невозможным заблаговременное парирование, приводило, в конце концов, к разгрому живой силы и, как правило, утрате той территории, для «сохранения» которой и приказывалось «стоять и умирать».
Первый поход в Восточную Пруссию стоил России в общей сложности 250 тысяч человек, 500 орудий разных калибров, и, главное, он бросил тень на репутацию, которой свыше двух столетий дорожили русские войска.
Генерал Самсонов, конечно же, был главным виновником позора русского оружия. Он не только стал жертвой обстоятельств бюрократии командующего фронтом генерала от кавалерии Я. Г. Жилинского и негодности своих корпусных командиров, но и сам оказался преступником перед своими солдатами и офицерами. Ставка только на кавалерийские части была его роковой ошибкой в новых условиях ведения войны. Война стала позиционной, с широким применением пулеметного и шрапнельного огня и вообще активным использованием крупнокалиберных орудий. Никогда еще русское руководящее воинство не вело себя так плохо, как в несчастной 2-й армии в августе 1914 года.
Она была брошена на произвол судьбы в самую трагическую минуту своей борьбы. Командование армией оказалось не по плечу гусарскому корнету. Видя, что войска окружены и при том по его вине, командующий армией не сумел пасть смертью храбрых, встав, например, во главе первого же встретившегося батальона или полка и поведя его в атаку. Он предпочел умереть жалкой смертью малодушного и безответственного человека – застрелиться…
Обращаясь к офицерам своего штаба, Самсонов, растерянный, с поникшей головой, кашляя от никак не проходившей астмы, прохрипел упавшим голосом: «Император мне верил. Как же я смогу посмотреть ему в лицо после такого несчастья?»
Затем он отошел от семерых сопровождавших его офицеров, забрел в кусты и нажал на спусковой крючок револьвера. Никто не бросился ему на помощь. Все разбрелись опустошенные. Между трусостью и равнодушием генерал поставил знак равенства…
Через некоторое время группа германских солдат нашла труп седовласого русского генерала с простреленной головой и револьвером в руке. Это были останки командующего 2-й армией. Немцы вырыли неглубокую могилу, раздобыли где-то гроб, опустили его в яму и присыпали останки землей.
Ровно через четырнадцать лет историк Г. Иссерсон в работе «Канны мировой истории», рассказывая о гибели армии Самсонова, отметит, что он «…был, несомненно, честным и бравым солдатом… Но для военной истории генерал Самсонов – прежде всего командующий армией. Не требует особых доказательств оценка его самоубийства как акта глубокого отчаяния и отсутствия силы воли. Для простого человека такой поступок, конечно, не бесчестен, но для командующего армией уход из жизни свидетельствует лишь о глубокой неподготовленности к своим высоким обязанностям.
На войне есть достаточно возможностей погибнуть с честью, и для этого не надо прибегать к самоубийству.
Если бы генерал Самсонов нашел в себе достаточно воли объединить войска для организованного прорыва, если бы он с боем вышел из окружения, хотя бы с одним полком своей армии, если бы он, наконец, в последнем бою был сражен пулей противника, история могла бы сказать: да, армия Самсонова потерпела грандиозное поражение, к тому было много глубоких причин, но она все же имела достойного командующего.
Но так не случилось, и так история сказать не сможет…»
Кроме того, трагическая гибель 2-й армии генерала Самсонова в начале войны была связана, как многие потом объясняли, с тем, что германцы, систематически перехватывая российские радиограммы, изучали их и, наконец, взломали военный шифр. Поэтому они спокойно читали наши «секретные и зашифрованные» депеши.
Однако этот урок не пошел на пользу русскому Генеральному штабу, который был так влюблен в свой простенький буквенный шифр, что еще в течение двух лет, до 1916 года, работал с ним, хотя имелся более надежный – дипломатический шифр, единственный, который не поддавался расшифровке…
Вдова генерала Екатерина Александровна, ставшая сестрой милосердия Петроградской общины, решила найти останки мужа и вывезти их в Россию. Этот поступок мужественная женщина осуществила через Швецию и Данию. Пройти через линию фронта, чтобы взглянуть на солдатские окопы, ей, жене командарма, запретили. Она попала в Восточную Пруссию только по протекции датского Красного Креста, с представителями которого посетила не один лагерь русских военнопленных. Именно от них она узнала, что случилось с армией мужа, только о могиле Александра Васильевича она ничего не могла выяснить. И все же настойчивость женщины в поисках места погребения супруга была вознаграждена успехом, замешанным на слезах, нервах и унижениях.
«Слезы, слезы, – размышляла эта сильная женщина, – сколько вас пролито – моря, но они высохли, испарились. Слезы не оставляют пятен и слезы не воскрешают мертвых».
И все же, как бы искренне ни плакала женщина, рано или поздно она обязательно заглянет в зеркальце пудреницы. Так уж устроена жизнь, так устроена женщина…
Через местные власти ей удалось узнать, что прах генерала покоится возле городка Вилленберга в двух верстах от фольварка Каролиненхоф. В маленьком чистом, с узкими домами городке ей передали потускневший медальон генерала с выгравированной надписью: «Помни о нас», и тут же ее горячее сердце упрекнуло покойного мужа. Ей полагалось скорбеть, но скорби не было. Ночью в холодном номере гостиницы перед поездкой к месту захоронения перед нею пронеслась вся ее жизнь с супругом. Особенно ярко высветились первые встречи с лубенским гусаром в голубом доломане и красных чакчирах, гарцевавшим на высоком и красивом коне. В гарнизоне города Лубны Полтавской губернии Александр Васильевич начинал свою службу. Она удивилась, как мало времени супруг при жизни уделял ей и детям. Он жил парадами, учениями, полигонами, стрельбищами…
Утром она на подводе поехала по лесной дороге к месту захоронения вместе с германским офицером и группой русских военнопленных с лопатами. Ехали две версты и вдруг остановились возле холмика, засыпанного пожухлой листвой. Русские солдаты откапывали своего генерала. И вот лопата стукнулась о доски гроба. Вскрыли крышку – Екатерина Александровна опознала мужа. Она вся задрожала и, отвернувшись от могилы, зарыдала:
– Сашенька ты мой дорогой, что же ты с собой сделал, на кого ты нас оставил? Печаль не уморит, а с ног нас собьет. Ой, не вернешь прошлого, Сашенька, хоть поднимай руки на небо.
Екатерина Александровна понимала, что благоразумен тот, кто умеет твердо держаться в печали. «Когда вы печалитесь, – прокручивала она в голове когда-то услышанные или прочитанные мысли, – надо снова вглядеться в свое сердце, и вы увидите, что воистину вы плачете о том, что было вашей отрадой».
Она застыла, словно окаменела. Русские солдаты и немецкий майор глядели на женщину честно и участливо, с одинаковой скорбью, понурив головы. Недаром говорится: «счастье пучит, беда крючит». Потом тело положили в ящик, обитый жестью, и мужественная женщина повезла его домой, в Россию. В конце ноября она похоронила мужа в родной земле, на погосте Акимовской церкви, и родина приняла его, своего героя и свою жертву, как всегда принимала своих павших сыновей…