Страница 12 из 13
Историография личности Сталина как элемент историографии сталинизма выделяет несколько позиций культа в логике политического процесса с сочетанием в нем различных тенденций: 1) использование образа Сталина для укрепления власти, повышения к ней доверия со стороны населения; 2) значение культа Сталина в советской национальной идентичности; 3) роль культа как одного из ключевых элементов идеологии; 4) патриотическое звучание культа во время войны.
Задачи выделения общесоветского звучания культа, трудности его анализа в развитии и многообразии оттенков предопределяют разделение мнений относительно метаморфоз культа личности после марта 1953 г.
Корреляцию значений культа в разрезе адаптации впервые показал Л. В. Максименков, обращаясь к заседанию Президиума ЦК 10 марта 1953 г. Предположение автора о первичной предназначенности персонального культа Маленкова, как и его быстрое отсечение, дополняется заключением автора об интуитивном выборе наследниками коллективности руководства. Осуждая визуальные атрибуты персонального культа Маленкова, Президиум в целом ориентировался на культ Ленина и культ компартии. Перемены в интерпретации (весна-лето 1953 г. – персональный культ, с 1956 г. – деспотизм) неизбежно затрагивали идеологическую и административную сферы. К первой относились культовые ритуалы в идеологии, литературе, искусстве. В административном плане культ трактовался как отсутствие коллективного руководства, репрессии и произвол карательных органов. Преодоление последствий культа подразумевало принятие мер по ликвидации «извращений» на этих двух направлениях. Такое достаточно поверхностное определение, считает автор, привело к тому, что преодоление реальных, а не фиктивных последствий заняло долгие десятилетия. «При этом, – заключает Л.В. Максименков, – новые культы без изменения унаследуют многие вербальные атрибуты, коды, каноны, защитные механизмы и карательные прерогативы культа Сталина, а также семена его же саморазрушения (гротеск, абсурд)»[65].
Часть авторов подчеркивает значимость культа как морального критерия праведности, «правильности» правителя. «Культовый Сталин заполнял репрезентационный вакуум советской национальной идентичности, то есть выполнял конструктивную функцию свода, собиравшего под собой различные этнотерритории»[66]. В таком плане по инерции он продолжал выполнять функциональную миссию, поддерживая адаптивные возможности системы, влияя «правильностью» на способ обретения и поддержания формата власти наследниками Сталина. Однако достаточно быстро выявились различия, что предопределило расхождения относительно меры очищения от «извращений». Борьба за власть, расчеты Берии, его секретные записки в Президиум ЦК о преступлениях именно Сталина (включая «дело об убийстве Михоэлса»[67]) разрушали принятый формат. Вопрос о преодолении культа нельзя было связывать только с пропагандой и возлагать ответственность за культ на региональные кадры и Агитпроп.
По мнению Д. М. Фельдмана, термин «культ личности» – идеологическая уловка, новая пропагандистская схема из четырех попарно связанных идеологем, представляющих своеобразный четырехугольник: культ личности, репрессии, коллективное руководство, реабилитация. Первые две идеологемы характеризовали сталинское прошлое и наделялись негативным значением, вторые обозначали настоящее и будущее и имели позитивный характер. Логической конкретности в этих терминах не было. Иллюзия понимания создавалась благодаря распознаванию многократно виденного и потому казавшегося известным, в силу чего и понятным. Характерно, что из трех возможных идеологем -«культ Сталина», «культ личности Сталина» и просто «культ личности» – был выбран последний[68].
Политические ритуалы и символы, отражая потребность постсталинского руководства в адаптации, служили индикатором интенсивности этой потребности. Концепция В. Тэрнера[69] – надежное основание анализа трансформации символических образов на рубежах изломов и становления новых систем в ментальном пространстве. В 1953 г. размерность значения символики в ряду других параметров системы (борьба за власть, внешнеполитические акции, состояние силовых ведомств) снижается, и в то же время растет разброс значения символики. Часть символов и знаков сталинской политической культуры отступает. Система освобождается от социальных покровов, в которые была «одета». Прекратился поток «писем вождю», исчезли Особое совещание (ОСО), «тройки», Ансамбль песни и пляски НКВД. Частичная реабилитация совмещалась с чистками, арестами, нейтрализацией «банды Берии», депортациями. Так, в Ростов на должность зав. отделом науки обкома КПСС был перемещен Ю. А. Жданов. Осенью 1953 г. к восьми годам тюрьмы был приговорен сын покойного вождя – Василий Сталин (по воспоминаниям сестры, он долго не мог поверить в происходящее). Размывались привычные литеры – АСА (антисоветская агитация); АСЭ (антисоветский элемент); ВАД (восхваление американской демократии); ЖВН (жена врага народа); КРД (контрреволюционная деятельность); СОЭ (социально опасный элемент); ЧСВ (член семьи врага народа) и др. Однако, как и прежде, в предметах и изображениях искали профиль Троцкого, в текстах не допускались переносы, относящиеся к Ленину, Сталину, другим вождям[70].
Ритуал сохранял черты священнодействия – соразмерность расположения «вождей» у гроба Отца, речевой порядок на трибуне, Мавзолее, соотнесенность портретов современному статусу.
Брутальность режима сочеталась с чувствительностью по отношению к формам собственных проявлений. Здесь и признание фальсификации «дела врачей» («Правда», № 94, 4 апреля 1953 г.), и изъятие из БСЭ статьи «Берия Л.П.», и упорядочение стиля повседневной работы (отмена «авралов», порождаемых личными склонностями Сталина). В осторожной форме ограничивалось сооружение новых памятников Сталину (май 1953 г.), что объяснялось отсутствием оригинальных проектов, распространившимся тиражированием копий. Психологическим потрясением для номенклатуры стало постановление, инициированное Г. М. Маленковым в мае 1953 г., о пересмотре норм денежного довольствия для партийных и хозяйственных чиновников[71]. Адаптации соответствовала попытка социальной переориентации экономики, заданная выступлением Г. М. Маленкова на сессии Верховного Совета в августе 1953 г. Новый образец паспорта (сентябрь 1953 г.) находился в этом русле.
Модификационная адаптация коснулась и внешнеполитической сферы. Смерть Сталина открыла путь к урегулированию войны в Корее. Менялись акценты в отношениях с Югославией. Ключевая фигура здесь – В. М. Молотов. «Именно Молотов в постсталинский период являлся главным сторонником переговоров с Западом; для него не было цели важнее, чем заключение мирного договора, способного сдержать немецкую опасность и свести на нет угрозу новой мировой войны. Он старался получить комплексную систему европейской коллективной безопасности, которая нейтрализовала бы угрозу со стороны Запада и положила конец “холодной” войне, обеспечив длительный мир между Востоком и Западом. Этот мотив, как известно, доминировал в отечественной внешней политике и после ухода Молотова из МИДа»[72].
Маркеры патологической адаптации – антирелигиозная ожесточенность, идеологические атаки, пропагандистские клише, двойственность политики на внешнеполитической арене. Тема культа мирно сосуществовала со Сталинскими премиями, музеями и памятниками, в декабре 1954 г. торжественно отмечалось 75-летие Сталина. «Четвертый классик» благополучно располагался на постаментах, присутствовал в названиях городов, кораблей, горных вершин.
65
Максименков Л. В. Культ: заметки о словах-символах в советской политической культуре // Свободная мысль. 1993. № 10. С. 27-43.
66
Плампер Я. Грузин Коба или «отец народов»? Культ Сталина сквозь призму этничности. URL: http://www.nlobooks.ru/node/1143.
67
Лаврентий Берия. 1953. Стенограмма июльского пленума ЦК КПСС и другие документы / сост. В. Наумов, Ю. Сигачев. М., 1999. С. 25-26.
68
Фельдман Д. М. Терминология власти. Советские политические термины в историко-культурном контексте. М., 2006. С. 14-15.
69
Тэрнер В. Символ и ритуал / сост. В. А. Бейлис. М., 1983.
70
Плампер Я. Запрет на двусмысленность. Советская цензурная практика 1930-х годов. URL: http://www.nlobooks.ru/node/5715 (см. также: Перл Н. Закон сохранения. СПб., 1994. С. 102-103).
71
Если раньше руководитель отдела ЦК КПСС приравнивался «по деньгам» к министру, зам. заведующего отделом к замминистра и т. д., то по новым правилам партийные чиновники должны были получать меньше хозяйственников, при этом те и другие теряли часть доходов, особенно тех, что выдавались в «конвертах». Борьба с «перерожденцами» в партийногосударственном аппарате стоила пятому советскому премьеру карьеры.
72
Робертс Дж. Вячеслав Молотов. Сталинский рыцарь «холодной войны». М., 2014. С. 4 (см. также: Watson D. Molotov: A Biography. London, 2005).