Обыкновенная война

Командующий был явно не в духе от каких-то своих нерешённых проблем. Поэтому он мгновенно потемнел лицом и поднял капитана. Мучительно долго смотрел на него, а потом в резкой форме отчитал начальника разведки и попытка Предёхи оправдаться, лишь ещё больше разъярило генерал-полковника Грекова. В повышенном тоне он приказал на следующий день снова выйти на Адуйский учебный центр и всё повторить, после чего выгнал начальника разведки с совещания. Атмосфера в зале сгустилась и Командующий высказал своё недовольство командованием и офицерами полка, после чего резко закончил совещание и распустил нас.

Придя в штаб, мы попытались как-то успокоить начальника разведки, но он под сильными эмоциями уже принял окончательное решение и через тридцать минут рапорт об увольнении из армии лежал на столе у командира полка. Об этом стало известно всем офицерам полка и в последующие несколько часов офицеры и прапорщики впервые задумались над тем, куда они едут и что вполне возможно оттуда могут не вернуться. Особенно это проявилось в управлении полка, среди тех, кто, в принципе, рискует меньше всех. Начались тихие перешёптывания, все вдруг начали суетливо бегать из кабинета в кабинет, зондируя почву и спрашивать друг друга – А может стоит отказаться ехать? Может быть лучше уволиться…?

На дороге между парком и штабом меня встретил заместитель командира полка по вооружению подполковник Арсентьев.

– Боря, управление полка решило увольняться и все теперь пишут рапорта. Я тоже написал. А как ты на это смотришь? Ты-то сам будешь писать рапорт об увольнении? – Засыпал меня вопросами зам. по вооружению.

Конечно, если бы я был только просто командиром противотанковой батареи, то заместитель командира полка не спрашивал бы моего мнения о происходящей смуте в управлении. Но я был секретарём офицерского собрания полка и занимал во многих полковых вопросах активную позицию. Имел достаточный вес и авторитет среди полковых офицеров, чтобы проигнорировать моё мнение в таком достаточно скользком вопросе. Также Арсентьев знал, что я могу встать и, смело глядя в глаза любому начальству, да и не только ему, прямо высказать свою точку зрения, отличную от их.

Его неожиданный вопрос о рапорте лишь на несколько секунд «выбил из колеи». Я слегка замешкался подбирая слова и тональность ответа, понимая – ответить нужно было достаточно жёстко и прямолинейно. Конечно, по своей линии он был для меня начальником, но я подполковника Арсентьева никогда не уважал из-за его деловых качеств и да человеческих тоже.

– Товарищ подполковник, я офицер. Я не для того надел погоны, чтобы при первой опасности снять их и сбежать. Мне плевать, что президент, который меня туда посылает – пьяница, а государство не совсем нормальное. Мне до лампочки, что вы там с лёгкостью рапорта об увольнении клепаете. И в отличие от вас еду туда для того для чего, я как офицер, предназначен – защищать государственные интересы. И русских, которых там убивают, насилуют и грабят. А во вторых: я хочу служить и этой службой, в отличие от вас и других – дорожу.

Арсентьев загорячился, оправдываясь, что я его неправильно понял и начал меня убеждать, напирая на то, что я пенсионер и всё уже имею. Мне пришлось резко его оборвать.

– Товарищ подполковник! Вы, что не поняли меня что ли? Я своё решение принял, когда в Армию шёл и менять его не собираюсь. Мне, вообще, неприятен этот разговор, тем более с вами. И с этого момента, вы для меня просто перестали существовать, как офицер. Идите своей дорогой, а я пойду своей. Честь имею. – Приложил руку к головному убору и ушёл от разобиженного Арсентьева, который продолжал что-то кричать мне вслед.

Через несколько часов стало известно, что около 80% офицеров управления полка написали рапорта на увольнение. Помимо начальника разведки были тут же уволены: начальник инженерной службы майор Ханевский, начальник службы РАВ майор Коняхин, начальник вещевой службы полка капитан Конончук, начальник службы ГСМ и многие другие, причём весьма неплохие офицеры.

В 18 часов мы начали собираться у кабинета командира полка на совещание. Нас, командиров подразделений, было почти сто процентов в отличие от офицеров управления полка, которых собралось очень мало. Перед кабинетом командира мрачный и в подавленном состояние угрюмо расхаживал начальник штаба полка подполковник Фильчуков. Подождав, когда собрались все командиры подразделений, Фильчуков построил нас и зашёл в кабинет доложить командиру полка, через минуту вышел обратно, откашлялся. Видно было, что он был сильно подавлен и мы все насторожились, ожидая каких-либо неприятных для нас новостей.

– Товарищи офицеры, я построил вас в последний раз. Несколько часов тому назад написал рапорт на увольнение и приказом Командующего я уже уволен, – голос подполковника пресёкся, но он справился с собой, – спасибо за совместную службу. До свидания.

Фильчуков резко развернулся и быстро ушёл, оставив нас ошарашенными. Никто не ожидал такого поворота событий. Впоследствии, я узнал о содержании рапорта начальника штаба, в котором он выражал своё несогласие с «войной против народа».

Ну, а кто был согласен с ней? Ему было бы лучше написать, что в Грозном у него проживает вся родня и он поэтому не может ехать туда воевать. Но всё-таки это был сильный удар, так как Фильчуков пользовался высоким авторитетом среди офицерского состава.

Мы зашли в кабинет и расселись по своим местам. Впервые командир полка выглядел несколько растерянным. Он рассказал о сложившийся обстановке среди офицерского состава и выразил сожаление по данному факту, при этом он испытующе смотрел на нас, как бы задавая самому себе вопрос. – Кто следующий?

На следующий день – новый неприятный удар. Из Чебаркульского гарнизона приехало около десятка жён офицеров и прапорщиков. Было обидно и стыдно смотреть, как они подходили к строю, брали как пацанов за руки своих мужей и со словами: «Всё.., поиграли в войну и хватит. Поехали домой…» – выводили из строя, стыдливо прячущих глаза офицеров и увозили их домой. Приехала также и жена нашего замполита, нашла его в расположении батареи и сказала: – Алёша, поехали….

Смутившийся Алексей Иванович быстро завёл её в комнату отдыха офицеров. Сквозь щель в двери было видно, как Кирьянов взволнованно ходил перед сидящей женой и в чём-то горячо убеждал её, после чего она вышла из комнаты, едва сдерживая слёзы. Но всё-таки не выдержала, заплакала и уехала в Чебаркуль.

Подошедший Кирьянов отвёл меня в сторону: – Борис Геннадьевич, не беспокойтесь – я не сбегу. Солдаты поверили нам, и пойдут туда, куда мы их поведём. После этого уходить просто нельзя, иначе это будет предательство по отношению к ним. Открою вам секрет, меня к себе хотел забрать замполит полка, но я отказался. Мне нравится в нашей батарее и хочу именно в ней воевать.

Ничего не стал ему говорить, лишь молча, с благодарностью пожал руку старшему лейтенанту. За эти несколько дней я понял, что практически почти во всём могу положиться на Алексея Ивановича. И если бы он ушёл с батареи, мне было бы гораздо тяжелее работать в подразделение.

Началась чехарда с офицерами управления полка. На совещании вечером у командира, нам были представлены новые офицеры, взамен отказников. Так вместо подполковника Фильчукова начальником штаба полка был назначен командир третьего батальона подполковник Колесов, как мы его между собой звали – «Колесо». В свою очередь командиром третьего батальона был назначен, по его настоятельной просьбе, подполковник Мишин с Забайкальского военного округа, который сопровождал солдат оттуда. Были представлены и другие офицеры управления полка.

Но на следующем совещании, на местах этих офицеров управления сидели незнакомые нам офицеры. Командир полка с удивлением поднял самого крайнего.

– Кто вы такой, товарищ капитан?

– Товарищ полковник, я капитан Семёнов, назначен начальником химической службы полка.

– Не понял, – удивился КП, – а где тот, который вчера представлялся?