Страница 5 из 9
– Почему? – спросил я, спрятав сигареты (в поселке покажу!).
Он сморкнулся и говорит:
– Мы думали, что облегчение тяжелого труда принесет вам радость познания жизни, интерес к окружающему вас миру. Но вы, ни разу не удивились тому, что мы вам предоставили.
– А чему удивляться! – говорю ему. – Нас всю жизнь удивляли и от этого наработали устойчивый рефлекс на всякие новшества. К тому же, у нас, есть кому удивляться за нас – партком называется.
– Это очень странно, но ничего поделать не можем! – сказал ОН. – Сознание определят бытие!
Сказал так и … исчез. Прямо на моих глазах – испарился! Вот почему мы их никогда не видели. Хорошо, что нарта не потеряла способности летать, пока я не вернулся назад к нимэ. Наверно, пожалели меня!
Корреспондент:
– Значит, сейчас вы живете как тысячу лет назад? Без обогрева, электричества, без чудо-печки и прочего?
Бригадир:
– Без всякого этого… Вообще-то, уже привыкаем. Нам ли не привыкать. Жаль, что они сравнили нас, стойбище наше, со своим космическим кораблем, если такой у них есть. У нас каталогов с библиотекой нет, да и уже все позабыли школьные знания… Но благодаря ИМ районные власти обещают помочь с ровдугой из Канады и хорошим электродвижком из Японии. Может, и помогут.
P. S. Записки корреспондента на этом листке обрываются. Рукопись почему-то была спрятана под линолеумом в кабинете редактора газеты. Записки обнаружены во время перестройки кабинета.
Остальные листки до сих пор не обнаружены.
Точка зрения корреспондента и публикатора могут не совпадать с точкой зрения ИХ, парткома и читателей.
ПУБЛИКАТОР.
Перевод автора
Четыре желания
К унэну[4], что приютился в устье маленькой речки, впадающей в Ледовитый океан, подплывала моторная лодка.
Бабушка, впервые увидевшая моторную лодку, быстро несущуюся со стороны океана, удивилась, и в то же время – испугалась. Хоть и прожившая восемьдесят лет на свете, набожная, она также была охвачена поголовной болезнью всех – боялась врагов, о которых много говорили и которыми пугали даже грудных детей. Но возраст и вера в силу праведной жизни, которую всегда вела, взяли свое. Она боялась лишь за внука Эдилвея.
Моторка пристала к видимому из унэна причалу, представлявшему собой лодку-ветку да вешалу для сетей и юкол, и гости ступили на берег. Испуг испугом, а гость – святой человек!
Бабушка, на всякий случай, спрятала внука за бугорком, что был позади унэна и наказала сидеть тихо.
Обед для сына с невесткой, которые уехали ставить сети на озере, уже сварился. Бабушке только и осталось, что вытащить из котла рыбину, налить в кружки бульон, нарезать юколы.
Когда она вышла к гостям, те уже подходили к унэну и на своем языке, перебивая друг друга, шумно спорили. «Вот и конец… – подумала Бабушка. – Не по-якутски и не по-русски, да и совсем не по-северному говорят… Пронеси, Господи, Сус Киристос!»
– День добрый, бабушка-хозяюшка! – вдруг по-русски заговорил Чернобородый, протягивая правую ладонь для рукопожатия.
– Ґтүө күнүнэн, эбээ![5] – как бы переводя Чернобородого, сказал по-якутски Усатый, тоже протянув руку.
– Дыраастуйте! – обрадовалась бабушка, поочередно пожимая руки гостей. Услышав знакомые слова, она облегченно вздохнула: «Наши!»
– Хайа омук буолаҕыт?[6] – спросил Усатый, больше похожий на северянина, – Эвенил бисэл?[7]
– Э-этни, юкагирал бисэл![8] – ответила бабушка бойким и радостным голосом, услышав вообще знакомую речь. Она показала в сторону океана. – Суу олдыкан туурдук бисэл?[9]
– Элэ-эн, самурчинуй… хэ-хэ, йуорпуран эурэй экспедиция чии нодьэли?[10] – вдруг, окончательно ошеломив Бабушку хорошей юкагирской речью, сказал Чернобородый.
– Эт-тоо![11] – удивленно воскликнула Бабушка. – Наш язык знаете!.. Амуҕалэдэ![12]
Приглашая гостей, незаметно перекрестилась: «Киристос благословление, хороших людей нам послал!»
– О-о, вкусный чай, настоянный на травах, багульнике! Землей пахнет… – сказал Чернобородый, пригубливая из стакана чай.
– Вы прямо как настоящие тундровики! – обрадовалась Бабушка. – Это и вправду: воду я беру среди кочек.
– Да-а, такой чай грех сахаром портить! – ответил Усатый, откусывая кусок жирной юколы. – Мы много ездим. Приходится и в тундре ночевать, потому все замечаем, Бабушка!
Эдилвэй, как и подобает ребенку, не стал долго залеживаться в укрытии. Услышав звон посуды и мирные разговоры, он вошел в унэн.
– Это мой внук Эдилвэй! – с некоторой торжественностью сообщила Бабушка гостям. – А отец его – мой сын – с невесткой уехали на озера ставить сети и скоро должны быть здесь.
– Абуче, а они хорошие люди? – тихо спросил по-юкагирски Эдилвэй у Бабушки. – Тебя не обижают?
Бабушка рассмеялась и посадила внука там, где сидит хозяин унэна.
– Ты тоже чай пей, кушай!
Эдилвэй пожевал юколу.
– А вы – хорошие люди? – спросил он сидящего рядом Чернобородого.
Гости переглянулись и вдруг залились смехом.
– Ух, рассмешил же ты нас, Эдилвэй! – сказал, посмеявшись вволю Усатый, – Мы такого вопроса никогда не слышали!
– Молодец, Эдилвэй! И во взрослой жизни будь таким же прямым! – Чернобородый погладил мальчика по голове. – А что касается твоего вопроса, то прямо скажу – мы вреда никому не делаем, мы – хорошие люди!
– Мы, Бабушка и Эдилвэй, второй день путешествуем по вашей тундре, – сказал Усатый, ставя чашку донышком вверх: в знак того, что чай пить закончил. – Правда, появляемся перед людьми редко, лишь чтобы узнать: кто, как живет или когда ищем что-нибудь интересное. Иногда останавливаемся, когда нужно оказать кому-нибудь помощь.
– Пасии-вэ! – Бабушка подала гостям “салфетку”, которой на Севере служит мягкая сухая трава. – У нас, слава Богу, все есть: сын работает, невестка – работящая, а внук – отрада!.. Поели, теперь – отдохните, поспите.
Усатый, уже застегнувший серебристого цвета куртку, поднялся и через хонаан[13] стал всматриваться в небо.
– Бабушка и Эдилвэй! – сказал он, присев у очага. – Мы за едой отдохнули, а дорога у нас дальняя. Путешественника же ноги кормят, правда?
– И то правда! – согласилась с ним Бабушка.
– Вот вы сказали, что когда-то у вас были олени. Значит, их у вас сейчас нет? – спросил Чернобородый, вытирая руки травяной салфеткой.
– Были, добрые люди, были у нас олени, свое кочевье… Да вот теперь мы – безоленные. Сын работал… – Она растопырила натруженные пальцы. – Сын двадцать лет работал оленеводом и заимел было десять оленей, да и те пали… – Она погладила внука: – А он трактористом хочет быть!
– Нет, я хочу быть летчиком-оленеводом, абуче! – возмущенно воскликнул Эдилвэй.
– Э-э-э, теперь дети и внуки мудрыми стали, потому, что рано обучились. А мы, старые люди, наоборот, ничего в этой жизни не понимаем, – Бабушка рассмеялась, поглядывая на внука. – Раньше мы знали, для чего живем: чтобы детей сытно кормить и в тепле растить, родителям долг свой вернуть, с соседом бедой и радостью делиться, гостя честно встретить. Этому родители учили, к такой же жизни готовили, какая была у них… А новая жизнь наступила – мы и растерялись!.. Что я буду делать? Разве что с Эдилвэем, вот заниматься – родному языку учу. Правда, как в школу пойдет, сразу половину слов забывает… Сейчас-то, вижу: теперь толком человеческой жизнью-то и не живут…
4
Унэн – яранга
5
Ґтүө күнүнэн, эбээ! (якут.) – С добрым днем, бабушка!
6
Хайа омук буолаҕыт? (якут.) – Какой народ представляете?
7
Эвенил бисэл? (эвенск.) – Вы эвены?
8
Э-этни, юкагирал бисэл! (эвенск.) – Нет, мы юкагиры!
9
Суу олдыкан туурдук бисэл? (эвенск.) – Вы рыбачите там?
10
Элэ-эн, самурчинуй… йуорпуран эурэй экспедиция чии ҥодьэли (юка- гир.) – Нет, мы заблудились… По тундре ездим, в экспедицию.
11
Эт-тоо! (юкагир.) – возглас удивления.
12
Амуҕалэдэ! (юкагир.) – возглас поощрения. Дальше разговор идет в пе-реводе с юкагирского.
13
Хонаан (эвенск.) – дымовое отверстие.