Страница 10 из 26
Закон 25. [42] "Граждане (т. е. евреи) одной общины имеют право запрещать купцам из других местностей приходить и продавать товары дешевле, за исключением того случая, когда товары иногородних лучше, нежели у местных жителей. Тогда последние не могут запретить этого, так как покупатели получили бы лучший товар. Но [43]это может быть, разумеется, допускаемо лишь там, где покупатели также евреи. Там же, где покупатели акумы, там иногородним можно запретить, и это потому, что дозволение сделать акуму добро считается грехом; ведь у нас (евреев) признаётся за основное правило, [44] что можно бросить кусок мяса собаке, но отнюдь не дарить его нохри (христианину), так как собака лучше нохри (христианина)".
Весь конец "закона" (от слов "потому что дозволение сделать акуму добро считается грехом") создан д-ром Юстусом, как видно уже из данного Эккером дословного перевода закона. Исерлес в своём прим. указывает, что "некоторые говорят", что правило, по которому купцы, жительствующие в каком-либо городе, могут воспротивиться приезду в их город с товарами купцов иногородних, действительно лишь тогда, если у приезжих купцов товар не дешевле и не лучше, чем у местных и если покупателями являются неевреи.
Совершенно безобидное "мнение некоторых" - очевидно, направленное к укрощению купеческих аппетитов посредством конкуренции - д-р Юстус переделал в грозную вылазку против "акумов". Для этого он не только придумал и приписал Шулхан Аруху, но ещё подчеркнул как центр "закона" правило, что "дозволение (?) сделать акуму добро считается грехом", и в заключение также приписал Шулхан Аруху, подделываясь под его стиль, мотивировку: "ведь у нас признаётся за основное (!) правило и т. д.". Правда, он указывает в качестве источника на комментарий Раши (к Исх. 22, 30), но во-первых, Раши - не Шулхан Арух, а во-вторых, в указанном месте Раши выписывает из Мехильты (так прямо и сказано: из Мехильты) целый пассаж, где из остроумного сопоставления двух библейских мест ("мертвечину продай иноземцу" и "растерзанного зверем бросайте псам") выводится заключение, что пёс почтеннее язычника: это объясняется тем, что псы не лаяли при выходе израильтян из Египта (Исх. 11, 7: "ни на человека, ни на скот не пошевелит пёс языком своим"; см. Талмуд т. VII, ч. I, стр. 191). Никакого законодательного значения этот каламбур (как и все подобные агадические каламбуры о язычниках, невеждах и т. п.) не имеет и ни в какой законодательный кодекс включён не был. Юстус не без ехидного умысла указывает в качестве источника не на Мехильту (составленную в I в., когда о христианах не могло быть и речи), а на Раши, жившего в XI в. во Франции, и Эккер не только не разоблачает этого, но ещё многозначительно прибавляет, что Раши "чрезвычайно высокочтим евреями".
Вообще, экспертиза Эккера в отношении этого закона довольно характерна. Не указывая главного, он останавливается на мелких неточностях Юстуса. "Первая часть закона - пишет он - у Юстуса изложена не совсем точно (так переводит г. Шмаков; на самом деле у Эккера сказано: "ist unrichtig" - "неправильна"). Слово "дешевле" надо вычеркнуть, а после слова "лучше" вставить слова "или дешевле", так что текст будет гласить: "и продавать товары, за исключением того случая, когда товары иногородних лучше или дешевле, чем у местных жителей". Эта ошибка - прибавляет Эккер - нисколько не смягчает направленной против неевреев резкости закона (у г. Шмакова: "нисколько не смягчает резкости талмудического закона, направленного против неевреев", так что приводимое Исерлесом необязательное "мнение некоторых" с попутным упоминанием "акума" превращено в "талмудический закон", обращённый против неевреев!). С другой стороны - продолжает Эккер - и здесь мотивы "закона" взяты не из самого Шулхан Аруха, а придуманы автором "Еврейского Зерцала" (г. Шмаков перевёл: "мотивы закона взяты не из данного текста Шулхан-Аруха, а приведены (?) самим автором "Еврейского Зерцала"). Ср. выражение "потому что и т. д." с законами 33, 34, 81 и др. (у г. Шмакова: "однако, для оправдания автора, не мешает сравнить выражение "потому что и т. д." с законами 33, 34, 81 и др."). Заключительная же часть взята у Раши... (у г. Шмакова: "буквально взята" - но тут же приводится и текст Раши, из коего видно, что Юстус придал ему далёкую от Раши форму правила, да ещё "основного")." Далее Эккер пишет: "Во всяком случае, есть разница, находится ли мотивировка закона, что "собака лучше христианина", в самом Шулхан Арухе, или она находится где-нибудь у Раши - это мы признаём. Юстус искусно сплёл два разнородных текста. В этом случае достойно нашего порицания лишь то, что мы уже и в других случаях часто порицали, а именно: что не следовало бы ему приводить в одних и тех же кавычках. Это не корректно, но не нечестно, ибо 3-ье примечание указывает точно источник, откуда он черпал". Так переводит слова Эккера г. Шмаков.
Выходит, что Юстус виновен лишь в неправильной расстановке "кавычек", но заслуживает снисхождения, ибо честно указывает источник. Г. Шмаков передаёт эту резолюцию Эккера так: "Мы не считаем себя вправе укорять Юстуса в том, что раввинские толкования на этот текст он приводит для лучшей иллюстрации закона 25 и др." Сам Эккер в желании затушевать невыгодное впечатление, получаемое от махинации Юстуса, употребляет сильно смягчающие выражения; г. Шмаков изо всех сил смягчает Эккера, и таким образом грубая фальсификация возводится чуть ли не в подвиг.
Закон 26. "Когда у еврея в деле служит приказчик, с которым он заключил сделку, чтобы всё, что тот найдёт, принадлежало хозяину, и приказчик обманул акума через вовлечение его во вторичную уплату ранее погашенного тем же акумом долга или же обсчитал акума и т. п., тогда этот барыш принадлежит хозяину, потому что подобные барыши должны быть рассматриваемы, как найденные вещи (собственность же христиан считается евреями добром никому не принадлежащим, стало быть, евреи могут брать, сколько им удастся захватить)" [45]. (Хошен га-Мишпат 176, 12, Прим.).
Всякий, знакомый с высокой честностью, требуемой Шулхан Арухом во всех коммерческих сделках (русские купцы, торгующие под девизом "не обманешь - не продашь", не могли бы и одного дня просуществовать, если бы держались Шулхан Аруха), всякий, говорю я, поймёт, что ни о каком обмане или обсчитывании там и речи нет. Действительно, речь идёт о товарищах или, вернее, хозяине и его приказчике, ведущем дело из части прибыли, под условием, что все "находки", т. е. случайно оказавшиеся перевыручки, по условию принадлежат хозяину. Спрашивается: если приказчик случайно получил от акума по уплаченному, но почему-либо не уничтоженному заёмному письму вторично деньги, входят ли они в состав "находок", от которых ему ничего не полагается, или это есть коммерческая сделка, от которой ему полагается известная доля прибыли? [46] Решается вопрос так: ввиду того, что самоё заёмное письмо, переданное хозяином приказчику, никакой ценности, как уже оплаченное, не имело и представляло лишь простую бумагу, то деньги, неправильно полученные, входят в понятие "находок"; поэтому, продолжает далее Исерлес, если кто-либо [47] из них возвратит эти деньги акуму, то другой не участвует в платеже и даже прямо (без позволения другого) он вправе возвращать.
Исерлес изложил этот закон крайне сжато, и неудивительно, что Эккер, у которого не хватило терпения заглянуть в респонсы Рашба, где этот из живой реальности выхваченный случай подробно изложен, путается в местоимениях, не зная, кто таинственный "он", столь часто повторяющийся у Исерлеса: хозяин или приказчик. Тем не менее, он упрекает Юстуса в том, что по его переводу "находки принадлежат хозяину".