Запретная любовь

Тут бы Ножигову и спросить, что за тип. Но, действуя по правилу, меньше знаешь – дольше живешь, он не сделал этого и всю дорогу до села клял себя.

После ареста Головина отец Ножигова еще долго бледнел, когда вечерами звонили в дверь, а мать хваталась за сердце. А сколько упреков услышал он в свой адрес, что не послушал их, не обратил внимания на Зину, а таскался с этой… Но что ему были упреки родителей, если он сам проклял себя за свое предательство? И если бы можно было повернуть время вспять, ни за что бы не бросил Веру в беде. И самое страшное заключалось в том, что ничего нельзя было исправить.

Головин, у него были проблемы с сердцем, умер в тюрьме, а когда Вера была на сносях, арестовали ее мать. От бывших сокурсников Ножигов узнал: Вера уехала к тетке в деревню. А через полгода страшная весть – Вера покончила с собой. И Ножигов, закрывшись в комнате, плакал навзрыд, смерть Веры была на его совести. Он так и не узнал, родила Вера или нет, не у кого было спросить адрес тетки. И если родила, то у кого ребенок? Это мучило Ножигова, несколько раз ему приснился то ли родившийся, то ли не родившийся, сын. А вот Вера – ни разу.

Через два года он женился на Зине. И понемногу боль притупилась. Но Алексеев с Мартой вновь напомнили о его предательстве, и все последние месяцы он был сам не свой. И не раз ловил тревожные взгляды Зины. Не хотелось и сегодня портить ей настроение, и он не отказался от предложения Сомова зайти, выпить чайку.

После Сомова домой не пошел, закрылся в комендатуре. Мысли его были об одном, если он допустит, чтоб Марта Франц погибла, он совершит еще одно предательство. И чтоб этого не случилось, надо было что-то предпринимать. Но кто этот человечек Дрюкова? Скорей всего, уголовник, не будет же Дрюков посылать милиционера на такое. Может, его человек среди вербованных, прибывших в начале августа? Пожалуй, нет. Дрюков собирался провести с «ужасным типом» беседу, значит, он пока в райцентре. А в село никто не замеченным не появится. Придется ждать, другого выхода нет.

Но ждать не пришлось. Уже на следующее утро Ножигов встретил Лизу Воробьеву, лицо которой еще хранило следы побоев, и сразу понял, человек Дрюкова – Жорик. И не ошибся, именно на встречу с Жориком собирался вчера Дрюков.

После убийства Слепцова Жорик бесследно исчез. Но Дрюков точно знал, что Жорик в райцентре, не в отдаленном зимовье, не в подполе у родной женушки или соседей, а здесь. А вот у кого он затаился, надо было выяснить. Родная тетка отпадала, у нее Жорика повязали в прошлый раз. К дружкам он тоже не пойдет. Дрюков перебрал адреса, где бы мог хорониться Жорик, и пришел к неожиданному выводу – бандит прячется у буфетчицы Варвары, у которой полгода назад посадили мужа. За самой Варварой криминала не числилось, а вот муженек сидел вместе с Жориком и мог через него передать Варваре привет. А где привет, там и знакомство…

И Дрюков немедленно отправился в чайную… Когда он возник перед Варварой, она отпрянула своим полным, привлекательным для мужчин телом и покраснела так, что не стало видно веснушек, и не сразу поняла, что желает купить начальник милиции. И Дрюкову пришлось во второй раз попросить пачку «Беломора». Рассчитался и тут же ушел, делая вид, что не заметил, как Варвара испугалась. Его предположение оказалось верным – Жорик у Варвары.

И когда после совещания Шипицин потребовал раз и навсегда развести Алексеева и Марту Франц, Дрюков уже знал, как это он сделает и с чьей помощью.

И как стемнело, двинул к Варваре. Жила она вместе с матерью, дочь вышла замуж и укатила с мужем на прииск. (Дрюков знал все обо всех, у него была отличная память, что не раз помогало ему в работе). Зашел во двор не через калитку, а с задов, быстро пересек сени и вошел в дом. Жорик, Варвара и ее старенькая мать только сели ужинать, на столе стояли две непочатые бутылки водки. Жорик резко поднялся, но Дрюков, помахав ладонью, усадил его на место.

– Здравствуйте! Хлеб да соль!

– Едим свой, – пробурчал Жорик.

А вот бабка отозвалась доброжелательно:

– Здравствуй, Алексей Станиславович, садись, поужинай с нами. Варвара, стул.

– Спасибо! Не откажусь.

Варвара быстро вскочила, принесла стул.

– Садитесь.

– Варвара, разливай, – скомандовала бабка. – Не откажешься принять водочки, Алексей Станиславович?

– Рабочий день закончился, можно и выпить.

Жорик скосил глаза в окно, от Дрюкова это не ускользнуло:

– Беспокоишься за моих ребят? Пусть постоят – молодые. Да и морозец так себе.

– Да я так… – промямлил Жорик.

– За здоровье хозяек! – поднял стакан Дрюков.

Выпили, и Дрюков сказал:

– Закусывай, Жорик, хорошенько. Когда еще домашнего поешь? Хоть будет что вспомнить.

Разлили по второй. Дрюков спрашивал о дочери, пишет ли, как живет с мужем, какие на прииске заработки? Бабка охотно отвечала, а вот Варвара была напряжена, как и Жорик. И слегка расслабилась, когда Дрюков позвал Жорика покурить:

– Я вашего гостя заберу минут на пять, поговорить надо. Пошли, Жорик, покурим на свежем воздухе.

Вышли на крыльцо, Дрюков достал пачку «Беломора»:

– Кури.

И давая Жорику прикурить, спросил:

– Зачем старика Слепцова убил? Проще было уйти.

– Никого убивать я не собирался. Слепцов обычно возле среднего склада топтался. Хотели его слегка оглоушить, забрать кое-какой товар, затырить его на время, пока буча утихнет. Я через забор глянул – никого. А он, старый хрен, в засаде сидел. Что было делать? Опять на нары?

– А потом зачем стрелял? Убил Хмурого.

Жорик потянулся к голенищу, но Дрюков предупредил:

– А вот этого не надо делать. Хочешь, чтоб я тебе шею свернул? Забыл, с кем имеешь дело?

– Да я так, гражданин начальник. Нога зачесалась.

– С тобой культурно разговаривают, а ты ногу собрался чесать. Нехорошо, Жорик.

– Виноват, гражданин начальник.

– Так зачем стрелял?

– Да кто же знал, что они второго сторожа поставили? Николай меня увидел, вот и хотел свидетеля убрать. А он, бугай, Хмурым прикрылся. Ну а с ножом против него, что против трактора, хоть и однорукий.

– Что собирался делать? Куда бежать?

– Еще не решил, вот думал, где деньжатами разжиться. Без них хода нет.

– Тебе бы еще документы хорошие, на какого-нибудь Успенского Илью Спиридоновича.

– Где же я их возьму? И почему на Успенского?

– Да он умер на днях.

– Что-то ты темнишь, гражданин начальник. А что, понять не могу. Жалко, водку не допили.

– Успеешь, вечер длинный.

– Не томи, гражданин начальник, девку. И так вся промежность мокра.

– Да вот думаю доверить тебе одну работенку, да боюсь, подведешь.

– Я? Никогда! Век воли не видать.

– Работенка непростая.

– Понятно. Что взамен?

– Свобода и хорошие документы. Иди на все четыре стороны, и больше сюда ни ногой.

– Не дурак. Зачем мне в петлю лезть?

– Знаешь на лесоучастке Марту Франц?

– Хромоножка? Кто ее не знает. Лизка все уши прожужжала. Ах, какая любовь! Дура. А ты что, гражданин начальник, к Ганьке приревновал? Девка-то обыкновенная, с твоей не сравнить, нет в Марте этого…

– Шарма?

– Не знаю, что это такое. Бабьего нет, – Жорик раскинул руки возле бедер. – Ее, что ли, завалить?

– Ее. Вернешься, пошлешь ко мне Варвару. Получишь документы и дуй, куда хочешь. Но если обманешь – пожалеешь.

– Слово вора, гражданин начальник. Ты не обмани.

– Забываешься, Жорик.

– Извиняйте, гражданин начальник.

– Выдвигайся этой ночью. Смотри, раньше времени в селе не засветись.

– Ученого учить – только портить. Я у Лизки, как у черта за пазухой.

– Ладно, можешь идти допивать.

Дрюков никогда бы не стал так рисковать, если бы не знал, что ходит в начальниках милиции последние денечки. Сначала хотел заказать Алексеева, но передумал. Лучше Марту, пусть Алексеев помучается, пострадает. А убить его – он ничего и понять не сможет.

Как только Ножигов определился с человеком Дрюкова, так сразу переговорил с бригадиром Бердниковым: