Страница 17 из 19
Склады тянулись от магазина до самой пекарни. Старые, дореволюционные амбары с галереей, принадлежавшие раньше купцу Авдееву, соседствовали с новостройками попроще. В темное время склады освещались керосиновыми лампами, и в летнее время на их тусклый свет слетались ночные жители: бабочки, букашки – гибли одни, их заменяли другие. До самого рассвета шла эта жестокая игра.
Слепцов и Николай договорились затаиться в разных концах территории. Слепцов был вооружен дробовиком, Николай надеялся на свой кулак.
Село медленно отходило ко сну, смолкли ребячьи голоса, недалеко испуганно затявкала собака, и уже в наступившей тишине раздались звуки гармошки. Семен Хорошев, невзирая на мороз, все же конец октября, затянул «Катюшу». Но и он, закончив выступление «Варягом», затих.
Николай стал уже дремать, как совсем рядом кто-то стал влезать на забор, огораживающий склады, вот неизвестный перекинул через забор ногу и стал прислушиваться. Убедившись, что опасности нет, спрыгнул на землю, и тут же кулак Николая отправил его в нокаут. Николай взял вора за шиворот и потащил в сторону Слепцова. Не зная, что там разыгрывается трагедия… Вместе с Хмуровым, которого обезвредил Николай, на территорию складов с другого конца проник Жорик и сразу же оказался на прицеле у Слепцова. Но растерянность Жорика длилась недолго:
– Здравствуй, огонер! Закурить не дашь?
– Давай, парень, ходи обратно. Стрелять буду.
– Стрелять? А что я такого сделал? Что, и курить уже запретили? – Жорик медленно подходил к Слепцову.
– Стрелять буду, – повторил Слепцов. – Уходи.
– В тюрьму посадят за убийство. Дай закурить, и я уйду. – Жорика, прячущего в рукаве нож, отделяло от Слепцова уже несколько шагов.
Слепцов, старый опытный охотник, не раз выходивший один на один с медведем, не мог выстрелить в человека, хотя и понимал, чем это грозит, и погиб, так и не нажав на курок.
Николай заметил происходящее слишком поздно, когда ружье уже было в руках Жорика. Дважды стрелял бандит в Николая, и оба раза Николай, как щитом, прикрывался Хмуровым. Жорик, бросив ружье, перескочил через забор, Николаю, с одной рукой, сделать это было трудно.
Многие недоумевали, почему Слепцов не выстрелил в Жорика. Когда спросили об этом у Алексеева, тот чуть не накричал:
– Почему? Почему? Да потому, что не должен человек стрелять в человека. Не должен, если он настоящий человек.
На похоронах Николай чуть не расплакался и все твердил, что в смерти Слепцова виноват он.
Возвращаясь с похорон Слепцова, Алексеев подумал, надо же, какую смерть старому охотнику определил Дьылга Тойон – бог судьбы. Интересно, а что он приготовил для него, и сразу вспомнил предупреждение Сомова, высказанное им на охоте. Конечно, ничто не мешает Ножигову сдать его в НКВД, посадил Марту, так почему бы ему то же самое не проделать со мной. Опыт есть. Но тут же Алексеев успокоил себя, главное, Марте ничто не угрожает.
Алексеев ошибался.
В район снова наведался товарищ Смирнов из области, опять же по линии лесозаготовок. Вызвали всех начальников лесоучастков, парторгов, комендантов… После совещания Смирнов, как бы предупреждая, что он все помнит, ничего не забывает, спросил:
– Как ваш Ромео, как его, Алексеев, кажется, поставили на правильный путь?
Секретарь райкома глянул на Ножигова, но пока комендант тяжело поднимался, застряв между столом и стулом, Дрюков отрапортовал:
– Марта Франц, на которой Алексеев собирается жениться, на днях вышла из тюрьмы, и они продолжают свои любовные отношения. Хотя Алексеев уже получил выговор на бюро райкома за потерю бдительности.
– Упорствует, значит. Вы что, товарищи, – грозно глянул Смирнов на Шипицина, – в бирюльки здесь играете? Я же в прошлый раз ясно сказал, такие вопросы решаются сразу, быстро. Раз и навсегда. Неужели непонятно?
– Все сделаем, товарищ Смирнов, недоработка вышла.
– У вас везде недоработка, и по лесозаготовкам, и по политвоспитанию коммунистов. Смотрите, придется нам делать выводы. Я доложу товарищу Масленникову. Секретарь обкома и так недоволен тем, как идут дела в вашем районе. Вместо того, чтобы… – Смирнов еще долго и складно говорил, хмуря брови, и окончательно запугал Шипицина.
И прежде чем удалиться со Смирновым, Шипицин успел шепнуть Дрюкову и Ножигову:
– Делайте, что хотите. Кровь из носу, но эту парочку надо развести раз и навсегда. Считайте это партийным заданием.
– Сделаем, – уверенно сказал Дрюков. – Больше этот вопрос не возникнет. Мы…
– А вот подробности меня не интересуют, – Шипицин поспешил к оглянувшемуся Смирнову.
– Испугался подробностей. Все они так. Хотят быть чистенькими. А я всего лишь хотел сказать, что мы с Леонидом Мартыновичем подумаем.
– Откуда ты взял, что Алексеев поддерживает с Мартой отношения? – спросил Ножигов. – Они давно врозь.
– Чувствую. Они просто затаились. А ты, поди, хотел успокоить Смирнова, сказать, что Алексеев встал на правильный путь?
– Угадал.
– Значит, я правильно сделал, что вмешался. Алексеев так просто от меня не отделается. А у меня, брат, плохие новости. Хуже некуда.
– У тебя – плохие?
– Собираются меня турнуть с должности. Служил верой и правдой и дождался.
– Не может быть. Фаину, три года прошло, как посадили. Почему раньше не сняли?
– Да тут под меня эта сволочь, председатель райисполкома, копает. Был однажды между нами неприятный момент, правда, без свидетелей. О Тоньке сказал плохое, ну, я ему и врезал от души. Выгонят. И куда мне податься? Я больше ничего не умею, как ловить воров и бандитов. Вся моя жизнь в органах, три ранения. Семью из-за этого потерял… да ты знаешь…
Ножигов знал, сам же Дрюков и рассказал как-то в минуту откровения, но вкратце. Подробности Ножигов услышал от других. Семью Дрюкова убили бандиты, мать, жену и двоих сыновей. Мстили за своих подельников, пойманных перед этим Дрюковым. Говорили, Дрюков не проронил ни слезинки, но именно тогда и появились у него седые волосы. Хоронили мать и жену с детьми без Дрюкова, он преследовал бандитов, которые после преступления поспешили покинуть райцентр. Дрюков догнал и уничтожил всех, но прежде, чем убить, он делал с ними такое, что присутствовавщие при этом милиционеры предпочитали и не вспоминать. Вернувшись, Дрюков недели две пил и плакал, видевшие его в это время думали, что он сошел с ума. Несколько лет после этого Дрюков при задержании никого не оставлял в живых. Но потом встретил Антониду Власовну и немного помягчел…
– Тонька меня точно бросит. Привыкла к хорошей жизни.
– Почему ты так уверен в этом?
– А ты посмотри на нее и на меня… Ей давно надо было послать меня подальше, с ее фигурой, телом… И как я без нее? Последняя зацепка в жизни была. И вот все рушится. А началось с Алексеева, с него эти неприятности. Знал ведь, чья Фаина сестра. Так прежде чем ее арестовывать, пришел бы ко мне, так, мол, и так, подозреваю вашу сестру в … – Дрюков запнулся и зло скривился, – я бы с Фаиной поговорил, разобрался. Да и не виновата она, это я точно знаю. Алексеев, скотина, ее вместо себя подставил. У них, якутов, обычно родни много, вот и порастащили по наслегам. Ничего, он мне еще ответит и за Фаину и за все остальное.
И тут Ножигов чуть не сказал, проникнувшись несчастьем Дрюкова, что Алексеев полностью в его власти. Одно слово, и загремит туда, откуда не возвращаются. Отметины от дроби до сих пор на ноге. Ножигов даже открыл рот, чтоб сказать, но промолчал. Он вообще не понимал себя, воспоминания о Вере Головиной выбили его из колеи, заставили взглянуть на все другими глазами.
– Выследил я тут одного человечка, – шепнул Дрюков. – Он нам и поможет.
Ножигов хотел спросить, что за человечек, но глянул на Дрюкова, все сразу понял и промолчал.
– Может, зайдешь ко мне? Пропустим по стаканчику.
– Времени нет. Сомов с Трубициным ждать не будут. Зайду, когда один приеду.
– Жалко. Ладно, езжай, агитируй свою немчуру, пусть повышают производительность труда. Смешно было слушать Смирнова, хоть бы остался на неделю, посмотрел, как заготавливают лес. Агитируйте. Что, после этого новые руки вырастут? Наказывать надо, не выполнил норму – получи. А таких, как Алексеев, вообще вешать. Ничего, он еще пожалеет, что посадил Фаину, – Дрюков скрипнул зубами, протянул Ножигову руку. – Бывай. А мне с человечком еще надо разъяснительную работу провести. Ужасный тип.