Страница 54 из 61
Смерть Екатерины II ярко описана Массоном: «Вообще считали, что Екатерина скончалась уже накануне, но политические соображения заставляли скрывать ее смерть. Верно, однако, что она все это время находилась как бы в состоянии летаргии. Лекарства, которые ей прописали, произвели свое действие, она еще двигала ногой и сжимала руку горничной. Но, к счастью для Павла, она навсегда потеряла дар речи. К десяти часам вечера она, по-видимому, вдруг собралась с силами и начала ужасно хрипеть. Императорская фамилия сбежалась к ней, но великих княгинь и княжон необходимо было избавить от этого страшного зрелища. Наконец, Екатерина издала жалобный крик, который был слышен в соседних комнатах, и испустила последний вздох после тридцатисемичасовой агонии. В течение этого времени она, по-видимому, не страдала, кроме одного мгновения перед самой кончиной, и ее смерть оказалась такой же счастливой, как и ее царствование»408.
Ф.В. Ростопчин, бывший свидетелем последних часов жизни Екатерины Великой писал: «В 9 часов по полудни Рожерсон, войдя в кабинет, в коем сидели наследник и супруга его, объявил, что императрица кончается. Тотчас приказано было войти в спальную комнату великим князьям, княгиням и княжнам, Александре и Елене, с коими вошла и статс-дама Ливен, а за нею князь Зубов, граф Остерман, Безбородко и Самойлов. Сия минута до сих пор и до конца жизни моей пребудет в моей памяти незабвенною. По правую сторону тела императрицы стояли наследник, супруга его и их дети; у головы призванные в комнату Плещеев и я; по левую сторону доктора, лекаря и вся услуга Екатерины. Дыхание ее сделалось трудно и редко; кровь то бросалась в голову и переменяла совсем черты лица, то, опускаясь вниз, возвращала ему естественный вид. Молчание всех присутствующих, взгляды всех, устремленные на единый важный предмет, отдаление на сию минуту от всего земного, слабый свет в комнате – все сие обнимало ужасом, возвещало скорое пришествие смерти. Ударила первая четверть одиннадцатого часа. Великая Екатерина вздохнула в последний раз и, наряду с прочими, предстала пред суд Всевышнего. Казалось, что смерть, пресекши жизнь сей великой государыни и нанеся своим ударом конец и великим делам ее, оставила тело в объятиях сладкого сна. Приятность и величество возвратились опять в черты лица ее и представили еще царицу, которая славою своего царствования наполнила всю вселенную. Сын ее и наследник, наклонив голову пред телом, вышел, заливаясь слезами, в другую комнату; спальная комната в мгновение ока наполнилась воплем женщин, служивших Екатерине»409.
В камер-фурьерском журнале о смерти Екатерины II сказано так: «Болезнь ее величества не оставляла нисколько, страдание продолжалось беспрерывно: воздыхание утробы, хрипение, по временам извержение из гортани темной мокроты, не открывая очей печали, почти вне чувств, что рождало во всех уныние, и от господ медиков надежды к возвращению здоровья было не видно; все оное, очевидно, представляло невозвратимую потерю… По прошествии времени полудня до пяти часов, болезнь ее величества не уменьшалась нимало, сие предвещало близкую кончину, почему преосвященным Гавриилом митрополитом отправлено Всевышнему богомолие и канон при исходе души. Но кто минует неизбежность смерти по сей невременности? И наша благочестивейшая великая государыня императрица Екатерина Алексеевна, самодержица всероссийская, быв объята страданием вышеописанной болезни, через продолжение 36-ти часов, без всякой перемены, имея от рождения 67 лет 6 месяцев и 15 дней, наконец, 6-го (17-го) ноября в четверток, по полудни, в три четверти десятого часа, к сетованию всея России, в сей временной жизни скончалась»410.
После смерти было произведено вскрытие тела императрицы, о котором стало известно в обществе. А.Т. Болотов писал: «…По вскрытии тела и по исследовании внутренностей, оказалось, что паралич и произошел от прервавшейся в мозгу жилки, произведшей ту кровь, которая в устах ее оказалась. Далее писано было, что в желчном пузыре найдено было у ней 2 камня, от которых, заключали, делалась ей колика»411. Р.С. Трофимович сообщает, что эти камни были «чрезвычайной величины»412.
«В начале приключения и пока оставалась некоторая надежда к жизни, – пишет Кирьяк, – всеми мерами старались скрыть смятение при дворе…» Что же происходило в этот период, вероятно ограниченный авторитетным заключением доктора Роджерсона? Описывая события, происходившие сразу за тем, как узнали об ударе у императрицы, Ш. Массон рассказывает: «Побежали к фавориту (П.А. Зубову. – О. И.), который помещался в нижних покоях, позвали докторов; суматоха и уныние распространились вокруг нее. Возле окна разостлали матрас, положили ее на него и сделали ей кровопускание, промывание и оказали все возможные виды помощи, употребляемые в подобных случаях. Они произвели свое обычное действие. Императрица была еще жива, сердце ее билось, но она не подавала никаких иных признаков жизни. Фаворит, видя это безнадежное состояние, велел уведомить графов Салтыкова и Безбородко и некоторых других. Всякий торопился отправить своего курьера в Гатчину[116], где находился великий князь Павел…» (курсив наш. – О. ГГ.)413.
То, что были приглашены видные деятели екатерининского царствования – «некоторые другие», – следует из воспоминаний современников. Так, В.Н. Головина рассказывает, как в 10 часов утра в дом ее матери явился придворный лакей, служивший у ее дяди, И.И. Шувалова, и попросил позволения разбудить его. «Около часа тому назад с государыней сделался удар», – сказал лакей. Н.А. Саблуков сообщает в своих «Записках» о том, что «за графом Алексеем Орловым был послан нарочный»414. Последнее подтверждает и Ф.В. Ростопчин. Он дает свою картину хода событий: «Князь Зубов, был извещен первый, первый потерял и рассудок[117]: он не дозволил дежурному лекарю пустить императрице кровь, хотя о сем убедительно просили его и Марья Саввишна Перекусихина, и камердинер Зотов. Между тем прошло с час времени. Первым из докторов приехал Роджерсон. Он пустил в ту же минуту кровь, которая пошла хорошо; приложил к ногам шпанские мухи, но был, однако же, с прочими докторами одного мнения, что удар последовал в голову и был смертельный. Несмотря на сие, прилагаемы были до последней минуты ее жизни все старания; искусство и усердие не переставали действовать. Великий князь Александр Павлович вышел около того времени гулять пешком. К великому князю-наследнику от князя Зубова и от прочих знаменитых особ послан был с известием граф Николай Александрович Зубов, а первый, который предложил и нашел сие нужным, был граф Алексей Григорьевич Орлов – Чесменский415.
Первым, кто поведал о проведении особого совещания вельмож, кажется, был Я.И. де Санглен (читавший записку Ростопчина «Последний день…» и, возможно, мемуары Масона). Он, беседовавший о том времени с самим П.А. Зубовым, по этому поводу написал: «…Из сего заключить должно, что они (упомянутые выше сановники. – О. И.) в эту критическую минуту собрали род совета»416. Сообщение об особом совещании вельмож поддержал Н.К. Шильдер. Он так реконструирует ход событий: «Велико было смятение между царедворцами; в виду известной им воли императрицы им предстояло решить вопрос, какой принять образ действия в случае наступления непредвидимой случайности. Произошла минута колебания. По словам Ростопчина, первый, кто предложил и нашел нужным уведомить цесаревича о случившемся, был граф Алексей Григорьевич Орлов-Чесменский»417. Историк считает, что в этом «частном совещании» участвовали: князь Зубов, граф Зубов, граф Безбородко, граф Н.И. Салтыков, генерал-прокурор граф А.Н. Самойлов, граф А.Г. Орлов-Чесменский и митрополит Гавриил.
Нет ничего невероятного в том, что ближайшие сотрудники после известия об инсульте у Екатерины собрались вместе в смятении чувств, сострадая императрице и предвидя грядущие изменения в судьбе своей и России. Но совещание, да еще с приглашением других лиц (Н.И. Шувалова, А.Г. Орлова-Чесменского и, возможно, еще кого-то), – это уже «иная статья». Оно могло быть созвано только в том случае, если должно было принять важные решения, на которые не могли отважиться поодиночке или не имели на это права; например, «Прогноз болезни Екатерины II» и «Проблема престолонаследия». Проведение любого совещания было крайне опасным делом. Павел Петрович, несмотря на все разговоры, являлся законным наследником, а поэтому необходимо было незамедлительно вызвать его в Петербург, не обсуждая без него никаких вопросов, учитывая к тому же характер Павла Петровича и его отношение к окружению Екатерины. При большом дворе могли быть и шпионы Павла Петровича или просто «доброжелатели», которые попытаются на срочном известии наследнику сделать себе карьеру.
116
В переводе 1859 года эта фраза звучала так: «Зубов созвал графа Салтыкова, Безбородко и некоторых других приближенных людей. Каждый из них не придумал ничего иного, как немедленно отправить от себя курьера в Гатчину…» (Атеней. 1859. Ч. 2. С. 468). В этих переводах видно серьезное различие; одно дело просто предупредить о случившемся, а другое созвать для решения возникших проблем.
117
А. Чарторижский сообщает нам следующий любопытный факт, опровергающий упомянутую «потерю рассудка» Зубовым: «Когда Зубов получил от врачей ответ, что нет больше ни надежды, ни возможности вернуть ее к жизни, то, уничтожив раньше кучу бумаг, он отправил графа Николая, своего брата, гонцом в Гатчину, к императору Павлу, чтобы уведомить его о положении, в котором находилась императрица, его мать» (Чарторижский А. Мемуары. С. 94; курсив наш. – О. И.).