Страница 14 из 25
– С добрым человеком почему и не поцеловаться, – усаживая за стол разбойника, бормотал мужичок. – Садись, сват, поближе к нам, да угощай гостя, он к тебе впервые, кажись, пожаловал.
– Спасибо ему, сколько раз звал, насилу-то удостоил, – сказал хозяин дома.
– Не приходилось, да я и не люблю надоедать, – ответил разбойник, разглаживая руками на голове волосы.
Жена кузнеца поставила на стол две бутылки водки, настоенной какими-то травами, и поклонилась гостю.
– Вот, Наум Куприяныч, старуха моя, – отрекомендовал её кузнец.
Чуркин кивнул ей слегка головою. Кузнец налил по небольшому стаканчику спиртуозной настойки, чокнулся с собеседниками, и они выпили.
Осип всё время сидел у двери на лавке, опустив голову, и о чем-то размышлял; кузнец не забыл и его, подозвал к столу, налил ему стаканчик и сказал:
– Выпей, брат, да не обессудь.
– Я не пью, – ответил каторжник, поглядывая на своего атамана.
– Чего упираешься, пропусти, авось, не захмелеешь, – ввернул староста.
– Не хочу, – буркнул тот и пошёл было от стола.
– Пей, когда угощают, – произнёс Чуркин.
– Ну, за ваше здоровье, – подняв стакан и, поднося, его к губам, протянул каторжник и выпил.
– Валяй другую, – предложил кузнец.
– Нет, будет.
– За здоровье жениха и невесты, – сади!
– Благодарствую, – упирался Осип и отошёл на своё место.
– А где же твой жених? – спросил разбойник.
– У невесты в гостях сидит.
– Жаль, что я его не увижу.
– Что ж, поздравить ты его хотел, так успеешь, на свадьбе, небось, не откажешься побывать?
– Поздравить я его успею, попенять ему об одном хотел, затем и пришёл.
Осип глядел на него исподлобья и думал: «Охота атаману бобы-то с ними разводить, приказал бы мне, я знал бы, как ему попенять».
– В чем такое? али он чем проштрафился против тебя, Наум Куприяныч? – наливая стаканчики, полюбопытствовал кузнец.
– Нет, хозяйку моего дома он обижает, напраслину на неё взводит.
– Вот тебе и раз, да в чем такое? Говори, я ему потачки не дам.
– Приказчика, гостя моего, впутал; за такие разговоры и в волостную потянут, – вот что, сердито сказал разбойник и покосился на кузнеца.
Староста облокотился руками на стол и молчал:
– Да что такое? Говори толком! стукнув кулаком об стол, крикнул кузнец.
– Спроси у своего свата, он доскажет за меня.
– Сват, а, сват, что ж молчишь? – толкая старосту, горячился кузнец.
– Нечего и говорить: сболтнул парень зря, вот и всё тут, – сказал тот.
– Не зря, а с умыслом сделал, вся деревня об том говорит, – добавил Чуркин.
– Я-то ничего не слыхал и не знаю. Ты, Наум Куприяныч, начал, так и договаривай.
– Слушай, я всё скажу: у меня в гостях был приказчик с завода, а твой сын, черт его знает с чего-то, рассказывает по всей деревне, что Степанида-то приходила к моей хозяйке дома и там с приказчиком целовалась.
– Ну, знаю, он и сам мне о том говорил, а я ему сказал: «важное, мол, дело! Поцеловалась, и ладно; губы-то небось у ней не отвалились». Охота тебе, Наум Куприяныч, в бабье дело входить! Давай-ка-сь, пропустим ещё по одной, да о другом о чем-нибудь покалякаем.
Староста поднял голову, взял за руку Чуркина и промолвил:
– Не такая моя дочка, чтобы стала с кем целоваться; в законе Божьем воспитана. На смех кто-нибудь сказал жениху, а он поверил, и вышел дурак.
– Не в том дело, он всей деревне о том рассказал, – проворчал разбойник.
В этот момент в избу вошёл, сын кузнеца; он молча разделся, одёрнул рубашку, взглянул на Осипа и, заметив за столом Чуркина, поклонился ему; тот не удостоил его ответом, а только злобно окинул взглядом его фигуру и опустил глаза.
– Ты что там, парень, на свою невесту напраслину выдумываешь, говоришь по деревне, что она с приказчиком у тётки Акулины к избе целовалась? – сурово обратился к нему отец.
– Да, батька, я сам это видел, всегда буду говорить правду.
– Ты, знать, очумел, голубчик!
– Очумел, так очумел, – это дело моё.
– Я вижу, ты палки давно не пробовал, так она, пожалуй, походит по твоим плечам, – вставая из-за стола, сказал кузнец.
– За такие дела и следует: не рассказывай, чего не было, – подзадоривал старика Чуркин.
В разговор вмешалась старуха, начала защищать своего сына, с ней сцепился кузнец и в конце концов схватил со стены висевший на гвоздике кнут и кинулся на сына, а тот дал тягу из избы. Собеседники и Осип сгруппировались посредине избы; старуха взвыла голосом; кузнец рассвирепел, начал её бранить за потачку сыну, и через четверть часа гости удалились из избы.
– Ловкую ты штуку подвёл, атаман, – сказал Осип, возвращаясь восвояси.
– Жаль, что жених увернулся из-под кнута; придержать бы тебе его.
– Не догадался, атаман; кнутом его не проймёшь, а ты прикажи, я с ним расправлюсь по-свойски.
– Погоди, понадобится, тогда скажу.
– И озорник же он, как видно!
– По делу-то он прав, я знаю, до кого ни доведись, зло возьмёт! Поцелуйся моя Ирина с кем-нибудь, ну, и капут ей сейчас.
– Ты – дело другое.
– Да, а этот сосуля невесту не по себе выбрал, вот что, не ему бы ею владеть.
– Ты, ведь, сам говорил, что ни ему, ни приказчику она не достанется?
– Оно так и сбудется, а теперь так, к слову говорю, что она ему не пара, – входя в ворота своего дома, заключил Чуркин.
– Куда же ты, атаман? – спросил Осип, заметив, что тот направился мимо крыльца избы.
– К хозяйке на минуточку; надо же её успокоить и рассказать о том, чем кончилось моё посещение кузнеца, – сказал он. – Ирине скажи, что сейчас возвращусь.
На другой день неизвестно от кого деревенские обыватели узнали, что в доме кузнеца был Наум Куприяныч, и о том, что произошло от его посещения; языки прибавляли о взбучке отцом жениха за распространение нелепых слухов последним о своей невесте. Вести эти дошли и до Степаниды, которая выслушала их и сказала: «по делом ему, озорнику!
В Тагильском заводе приказчик складчика не спал ночей: он весь был занят мыслью о Степаниде. Предстоящая поездка за ней сильно озабочивала его, а главный вопрос для него был о том, в какой церкви обвенчаться, о чем он несколько раз советовался с урядником и наконец решил отправиться к своему приходскому священнику.
Выбрав вечерок, приказчик пошёл к нему просить благословения на задуманную им женитьбу.
Священник был дома и принял его, как подобает пастырю, – с радушием, пригласил духовного сына своего в зал небольшого, но уютного домика, посадил на диван и сказал ему:
– Ну, чем же тебя потчивать? Ты у меня гость хороший, но редкий.
– Ничем, батюшка, я к вам на минуточку зашёл, посоветоваться, – отвечал ему приказчик.
– Совет советом, сын мой, а без чаю я тебя не отпущу, так уж у меня заведено.
– Что ж делать, если вам угодно, перечить не могу.
Священник распорядился до хозяйству и, возвратясь в залу, спросил у гостя:
– Ну как твой старик поживает, здоров ли он?
– Ничего, батюшка, вашими молитвами живём, пока Бог грехам терпит.
– Давно уж я твоего хозяина не видал.
– Вольно же вам не побывать у нас.
– Да ведь как его беспокоить? Человек он занятый делом, придёшь, да не во время, а «не во время гость бывает хуже татарина», как гласит пословица.
– Вечерком он всегда свободен. Только, батюшка, прошу вас о моем сегодняшнем посещении ему не говорить: я к вам зашёл по своему секретному делу: – я да вы о нем только будете знать.
Священник уставил на него глаза, как бы желая проникнуть в его душу и узнать: с добрым или с злым намерением принесло его к нему.
– Вы, батюшка, не подумайте чего дурного, я к вам за благословением пришёл, – как бы угадав мысль его, сказал приказчик.
– Рад тебя выслушать, на добрые дела я всех благословляю.
– Жениться я задумал, вот что!
– Святой час тебе; у кого же невесту сосватал? Уж не у Луки ли Петровича Дуняшу хочешь взять? – полюбопытствовал пастырь духовный.