Родной берег

Когда бесконечный поток людей наконец иссяк, перетек на борт военных судов, появился сержант Сиссонс и отпустил водителей:

– Возвращайтесь в штаб и ждите приказов.

– Это надолго, сержант?

– Надолго.

Один за другим служебные автомобили отъезжали от причала, а Китти все стояла у машины. Подошел офицер, тот самый, к которому она обращалась.

– Дружок в сороковом, значит? – спросил он.

Она кивнула.

– Они на борту, – тихо сказал он. – Только имейте в виду, я вам ничего не говорил. – И ушел, а она осталась смотреть на море и эскадру.

Дружок в сороковом, значит? Да она его едва знает. Они встречались всего дважды. Один раз поцеловались. Но стоило закрыть глаза, как перед ними вновь и вновь возникало бледное лицо: на губах легкая, едва уловимая улыбка, голубые глаза смотрят неотрывно, и невозможно понять, о чем он думает. Вдруг Китти мучительно захотелось еще раз увидеть Эда, сказать ему то, о чем он, наверно, пока не знает. А хочется, чтобы знал.

У нас с тобой все только начинается. Не оставляй меня, не сейчас. Я жду тебя здесь, у пристани в Нью-Хейвене. Там, где река встречается с морем.

Она возвратилась к «хамберу», завела мотор. Территория порта почти опустела. День начался. Рваные низкие облака наползали на солнце. Второй день июля, а странное лето все никак не начнется.

По пути назад в пустой машине, на пустой дороге она уже не чувствовала того напряженного ожидания, что ощущала в порту. И дом, и сад без людей показались тихими, осиротевшими. Она поставила машину в гараж и, минуя парк, прошла во внутренний дворик через вход для прислуги. В длинном обеденном зале с тремя эркерными окнами и темными обоями под кожу давно убрали все, что напоминало о раннем завтраке. Почувствовав, что ужасно проголодалась, Китти отправилась на кухню.

Там, за выскобленным сосновым столом в гордом одиночестве сидел Джордж Холланд, поедая овсянку. Из соседней буфетной доносился звон посуды.

– А, Китти! – обрадовался он. – Вот ведь удивительно. Проснулся утром и обнаружил, что дом опустел.

– Ага, – сказала Китти. – Началось большое шоу.

– А назад когда?

– Не знаю.

– На этот раз все серьезно?

– Да, – ответила Китти.

– Вы, наверно, думаете, вот люди жизнью рискуют, а я сижу овсянку ем?

– Ничего подобного, – заверила Китти.

– Вы-то другое дело, – возразил он, – вы девушка. А мужчина должен сражаться.

– Но все же не могут уйти на войну. Кто-то должен и страной заниматься.

– У меня тут и правда есть ряд служебных обязанностей, – признал он, хмуро глядя в тарелку. – Местная самооборона, магистрат и тому подобное. Но я не могу сражаться. Зрение, понимаете?

– Я, пожалуй, пойду, – сказала Китти.

– Не уходите. Я должен вам сказать кое-что.

Джордж отнес тарелку и ложку в раковину и возвратился к столу. Он заметно нервничал и избегал смотреть в глаза.

– Я не привык к тому, что у меня дома полно незнакомых людей, – произнес он. – Вы видели библиотеку?

– Это где офицерская столовая. – Китти кивнула.

Он повел ее по коридору в дубовую гостиную, потом через прихожую в библиотеку и указал на буквы, вырезанные на двери:

– Littera scripta manet, verba locuta volant. Написанное слово остается, сказанное – улетает. Верно, конечно, но тем не менее…

Умолкнув, он провел Китти внутрь.

Из больших арочных окон в комнату лился свет. По обе стороны вдоль стен возвышались книжные стеллажи, помеченные римскими цифрами и заставленные томами в кожаных переплетах с золотым тиснением. На мраморной мозаике пола сгрудились кресла из военного министерства. На столе в дальнем конце – множество бутылок.

– До войны здесь все было, конечно, иначе, – произнес Джордж, оглядываясь. – Знаете, мой отец был заядлым путешественником. Он собирал карты, путеводители… Мне и самому это по душе.

– Изумительная комната, – заметила Китти. – Как же, наверное, бесит, когда у тебя дома устроили бедлам?

– Нет-нет. Мне нравится, что тут снова кипит жизнь. Дома строят для того, чтобы в них жили.

Он подошел к высокому окну и взглянул на парк и ряды сборных бараков в отдалении. Китти понимала, что он начал этот разговор неспроста.

– Мир так изменился, правда? – сказал он.

– Это все война, – отозвалась Китти.

– Люди приходят и уходят. Живут и умирают. Тут уж не до традиций и этикета. Отец оставил мне приличное состояние. Согласитесь, это чего-то да стоит.

– О да, – кивнула Китти.

– Мне осложняют жизнь проблемы со зрением – у меня будто крылья подрезаны. Но что толку жаловаться. Любое испытание несет в себе не только плохое, но и хорошее… Вы много читаете? – перебил он сам себя.

– Да, – призналась Китти, – я люблю читать.

– Сам-то я мало читаю. Быстро устаю. Впрочем, дело не в этом. Ну, так что вы скажете? Вы согласны подумать? Или в ужасе откажетесь?

Китти уже собралась попросить его выразиться яснее, но удержалась. Что тут непонятного. Когда он еще доедал свою овсянку, она все уже знала. Куда уж яснее. Она не станет принуждать его говорить банальности: такого унижения он не заслужил.

– Сегодня рано утром, – ответила она, – я была в Нью-Хейвене и смотрела, как солдаты грузятся на борт. Я не знаю, куда они направляются. Но там будет очень опасно. Понимаете, среди них тот, кого я люблю.

Странно было делать такое признание едва знакомому человеку, говорить ему о том, чего не слышал даже Эд.

– Тот, кого любите, – повторил Джордж. – Да. Конечно.

– И когда он вернется, я должна ждать его на пристани.

– Все правильно. Все правильно.

Джордж отвернулся и принялся шагать взад-вперед по длинной пустой комнате, бессильно уронив руки, будто забыв, как ими пользоваться.

– Мне нужно доложиться командиру, – проговорила Китти.

– Да, конечно.

Он стоял перед резной каминной полкой и рассматривал фотографии в рамках.

– Моя мать. – Джордж указал на одну из фотографий. – Если вы зайдете в часовню, то на южной стене увидите мраморную доску. Там написано: «В память о верной жене и любящей матери». Я мог бы сказать куда больше. Но в этих словах – самое главное. Верная жена. Любящая мать. О чем еще мечтать мужчине?

Китти оставила его наедине с фотографиями и воспоминаниями. Ей хотелось сбежать из этого печального дома.

Она нашла Луизу в помещении Вспомогательного корпуса, в блоке «А».

– Пойдем отсюда, – позвала Китти. – Искать нас не будут.

Пока они ехали на велосипедах по истборнской дороге, небо темнело, затягиваясь облаками. Дождь начался, едва они успели добраться до крикетного клуба в Бервике. Там, промокшие, запыхавшиеся и раскрасневшиеся, они упросили девушку за стойкой дать им хоть чего-нибудь поесть, и та вынесла холодную вареную картошку. Фермеры, пережидавшие дождь, глазели на них и тихо переговаривались. И куда только смотрит правительство? С немцами нужно было покончить еще в апреле!

По молчаливой договоренности говорить об операции подруги не стали. Взамен Китти рассказала Луизе о Джордже Холланде.

– Я так и знала, – вздохнула Луиза. – Сразу заметила, что он смотрит на тебя, как побитая собака.

– Бедный Джордж! У него всегда такой несчастный вид!

– Не такой уж он и бедный. Он миллионер и лорд. Так что за него можешь особенно не переживать.

– Я сказала ему, что мое сердце принадлежит другому.

– Хоть это и полное вранье.

– Да нет же! – вскрикнула Китти. – Кажется, я влюблена в Эда.

– Вот как! С каких это пор?

– Точно не знаю, поняла это только сегодня утром, пока смотрела, как все они уходят в море. Я просто хочу, чтобы он вернулся целым и невредимым.

– О Китти! – Дрожь в ее голосе растрогала Луизу. – Неужели ты наконец-то влюбилась?

– Кажется, да. Я не уверена.

Сильный юго-западный ветер уносил дождевые облака прочь, толкал в спину. Девушки возвращались по пустой дороге.

– Что же будет с бедным Джорджем? – спросила Луиза.