Страница 1 из 23

Родной берег

Николсон Уильям

Уильям Николсон

Родной берег

Посвящается Вирджинии

Наши родители познали любовь прежде нас, а их родители – прежде них. Говорят, что истории нашей любви наследуются подобно цвету глаз. Наше счастье уже кто-то пережил; наши ошибки уже совершались. Надежды и страхи тех, кто нас воспитал, мы несем в себе, никуда нам от них не деться. Они как родной берег: отталкиваешься от него, уплывая вдаль, но рано или поздно возвращаешься назад.

William Nicholson

MOTHERLAND

Пролог

2012

Элис Диккинсон сидела на заднем кресле «пежо», хотя предпочла бы переднее, и смотрела, как мимо проплывают нормандские сады. Водитель, грузный мужчина средних лет с печальными глазами, ждал у паромной переправы, держа табличку с ее именем. Неловкая попытка связать несколько французских слов, заученных в школе, наткнулась на непонимание. И вот он сидит, мрачно ссутулившись над рулем, выстукивая пальцем одному ему слышимый ритм, словно не ожидая от жизни ничего хорошего. Знать бы хоть, кто это – просто таксист или член семьи. Бесспорно было одно: он везет Элис к бабушке, Памеле Эйвнелл, еще десять дней назад не знавшей о существовании внучки.

Машина свернула с шоссе на дорогу поуже, тянущуюся вдоль восточного берега Варенны. Вереница островерхих домиков сменилась зарослями могучих буков с широколиственными кронами, припыленными августовским солнцем. Последние теплые летние деньки, думала Элис. Погода, чтобы лежать в высокой траве рядом с возлюбленным. А не расставаться навсегда.

Каждый сам выбирает, как жить. Вроде все просто, а на самом деле нет. Взять хоть мамину судьбу. В двадцать три года – как Элис сейчас – ее мать связалась с мужчиной, который не любил ее или любил не настолько, чтобы хотеть ребенка. «Сделай аборт, – сказал он. – Я оплачу».

«Гай Колдер, мой отец, тот еще ублюдок. И я – несостоявшийся аборт. Вот уж кто настоящий ублюдок!»

Странно, но ненависти к отцу у нее не было. Какое-то время ей казалось, будто она его презирает, но нет, то было совсем иное чувство. Красавец Гай, бессовестный эгоист, не занимал в жизни Элис вообще никакого места – ни тайного, ни явного. Так, туманный образ, пара эпизодов и набор генов.

Вот что в итоге тебя цепляет. Вот что затягивает. Однажды просыпаешься с осознанием того, что половина в тебе – от него. А что, если именно эта половина сильнее? Тогда-то и появляется желание узнать побольше.

– Почему ты такой ублюдок, Гай?

В ее вопросе не было злости, и отец не обиделся. Он угостил ее обедом в одном из своих любимых местечек на Шарлот-стрит – в «Меннуле» с отличной сицилийской кухней.

– Обычная история, – отмахнулся он. – Меня самого мать тоже рожать не хотела.

Ну разумеется. Во всем виновата мать. Отец может слинять к чертям, никто глазом не моргнет, но мать обязана отдавать и отдавать себя без конца. Рожать, кормить и любить жертвенной любовью.

Значит, это тянется не первое поколение.

Прежде Гай не слишком занимал Элис, а тем более – его родня. Но теперь вдруг стало интересно.

– Почему она не хотела тебя рожать?

– А, – бросил Гай так, будто эта тема уже давно перестала его волновать. – Вышла не за того парня, случается сплошь и рядом. Видимо, потому что ее мать тоже вышла не за того парня. Как видишь, ты из династии ошибок.

«Я из династии ошибок. Вот спасибо!»

– Она еще жива?

– О боже, конечно. Живее многих. Ей всего-то семидесятый годик пошел. Хотя тебе-то откуда знать. Она до сих пор очень даже ничего. И по-прежнему все делает по-своему. Впрочем, если честно, я уже несколько лет ее не видел.

– Почему?

– Так лучше для нас обоих.

Вдаваться в подробности он не стал.

Рассказ о череде несчастливых браков взбудоражил Элис. Захотелось встретиться с собственной бабушкой, которая «все делает по-своему».

– Она даже не в курсе, что ты есть на свете.

– А я бы к ней все-таки съездила. Ты-то не против?

Он задумался – но аргументов против не нашел.

– У меня есть только ее адрес, – ответил он. – В Нормандии.

Кондиционера в машине не было. Пришлось полностью опустить боковое стекло. Врывающийся ветер немилосердно трепал волосы Элис. Одежду она подбирала с особой тщательностью: надо выглядеть элегантно, но в меру. Модные узкие джинсы, жакет из небеленого льна. Весь багаж – холщовая сумка с принтом: Кайботт, «Париж в дождливую погоду». Почему-то казалось, что Памеле Эйвнелл по вкусу стильные штучки.

Теперь лес подступал с обеих сторон. Дорожный знак указывал направо. Поворот на Сент-Элье и Креси. Водитель повернулся вполоборота:

– Après Bellencombre nous plongeons dans la forêt.[1]

И они углубились в лес.

Буковые деревья отстоят далеко друг от друга, но они везде, сколько хватает глаз. Из сменяющих друг друга полос света и тени на миг образуются регулярные аллеи – чтобы в следующий миг исчезнуть. Да кто бы согласился жить в лесу?

Но вот деревья уступили место озаренной солнцем луговине. Машина, подпрыгнув, свернула на тряский проселок, взбирающийся на невысокий холм. Там, на вершине, царя над необозримым морем лесов, высился Ла-Гранд-Эз – замок с островерхими крышами и множеством кремовых фронтонов, часто разлинованных серыми деревянными балками.

«Пежо» затормозил у парадного крыльца, густо увитого клематисом. Водитель остался за рулем.

– Voilà, – сказал он. – Vous trouverez Madame dedans.[2]

Элис вышла, и машина, объехав дом, скрылась за углом. Золотистый ретривер подошел и гавкнул – сонно, для проформы. Дверь была открыта. Звонка Элис не нашла.

Она постучала, потом обратилась в пустоту:

– Здравствуйте. Миссис Эйвнелл?

Перед ней пролегал темный коридор, ведущий к проему, залитому солнечным светом. И никаких признаков жизни, кроме собаки, которая, миновав коридор, уже исчезла в комнате.

– Прошу прощения, – снова подала голос Элис. – Есть кто-нибудь дома?

Ей снова никто не ответил. Следуя за ретривером, она попала в длинную комнату: ряд стеклянных дверей справа и слева выходил в сад. Одна из них оказалась раскрыта. Собака уже валялась снаружи на террасе, нежась в солнечном пятне.

Там, снаружи, сразу за лужайкой, снова начинался буковый лес. Где же бабушка? Почему-то возникло ощущение, что та следит за ней. Элис сделалось не по себе. Что, если она не нравится бабушке? Раньше Элис об этом особо не задумывалась, почему-то решив, будто появление внучки станет приятным сюрпризом. Глянь-ка, настоящая живая внучка! Но как Гай не желал появления дочери, так, может, и бабушке, которая все делает по-своему, внучка не очень-то и нужна?

Но не свалилась же она как снег на голову? Они с бабушкой списались. Хотя приглашение от бабушки было довольно сухим: настороженное, холодно-вежливое, в котором все же проскальзывало любопытство.

Элис пошла через лужайку к лесу. Хотелось в него вглядеться: словно там скрывалась тайна из детских сказок. Между лесом и садом – нет ни ограждения, ни забора. Этот сад – лишь просвет в лесу. Пара лет, и деревья подберутся к ступенькам старого дома, сдавят окна и двери, словно прутья клетки. И все же Элис не боялась. Это не страшный лес из кошмарного сна. В буковых аллеях играют солнечные блики. Жить здесь совсем не опасно.

Обернувшись, она заметила в проеме двустворчатой двери стройную фигуру. Короткие серебряные волосы, гладкая, чуть тронутая загаром кожа. Джинсы, длинная свободная белая блузка. Женщина вскинула руки, приветствуя:

– Ты приехала! Чудесно!

Большие карие глаза разглядывали бредущую по лужайке Элис. Сияющие, внимательные. Искренние.

После Бельнкомбра углубимся в лес (фр.).

Вот, мадам ждет внутри (фр.).