Страница 20 из 21
Хаксли, впрочем, мог опираться и на собственные впечатления о Чикаго. В 1926 г. супруги Хаксли, как уже говорилось в разделе об эмиграции в США, совершили кругосветное путешествие. Побывав в Индии и Юго-Восточной Азии, они прибыли в Соединенные Штаты, остановились на некоторое время в Лос-Анджелесе, заехали в Сан-Франциско и отправились на восточное побережье в Нью-Йорк и Чикаго. Так, по крайней мере, обозначены в путевых заметках и письмах Хаксли основные вехи его продвижения по просторам Америки.
Действительно, во многих отношениях «Дивный новый мир» рисует картину модернизированной Америки. Нельзя не отметить, что хотя Хаксли и насмехался над американской мегаломанией, массовыми увеселениями и пр., он получил в Америке немало удовольствия от бурления городской жизни и многочисленных, прекрасно организованных, порой эпатажных для тогда еще вполне «скромной» Европы зрелищ. Нет сомнений, что американский урбанизм произвел на него большое впечатление. Несмотря на критичность американских текстов Хаксли, очевидно, что больше всего его поразила именно та Американская мечта, которая воплотилась в американских мегаполисах. С тех пор Соединенные Штаты, думается, ассоциировались в его сознании с творениями авангардистов, воспевавших небоскребы в качестве символов торжествующего прогресса.
В «Дивном новом мире» Хаксли рассматривает американскую цивилизацию через призму Американской мечты и других американских культурных стереотипов, подвергнутых испытанию жестокой реальностью Великой депрессии. Вечная, самообновляемая техническим прогрессом современность, комфорт, всеобщность и массовость – таковы константы Нового мира. Но разве они не соответствовали исторически сложившимся к 1920-м г. идеалам американцев? В таком случае представляется вполне обоснованной следующая точка зрения на «Дивный новый мир»: это не столько фантазия о будущем, сколько критика современности, в частности, той, что представлена Америкой[92]. «Утопизируя» американскую реальность, Хаксли использовал метод научного прогнозирования и применил законы истории. Образцы обоих типов «романтизма» в искусстве предоставили ему богатую палитру для создания двух миров, изображенных в романе.
Травестируя первый вид романтизма с его культом естественного, Хаксли решил изобразить в «Дивном новом мире» индейское поселение. Но что он знал о жизни индейцев?
Во время американского путешествия Олдос и Мария Хаксли могли бы при желании заехать в Нью-Мексико, чтобы посмотреть на уникальные индейские резервации навахо или, как минимум, посетить Таос, неподалеку от которого находилось ранчо их друга Д. Г. Лоуренса[93]. Интерес Олдоса Хаксли к первозданной Америке мог быть вызван тем обстоятельством, что Лоуренс незадолго до собственного отъезда в Америку взял с неосмотрительного Хаксли обещание присоединиться к нему, чтобы начать новую жизнь, основав в Штатах утопическую коммуну. Однако еще до прибытия супругов Хаксли в Соединенные Штаты в 1926 г. тяжело больной Лоуренс был вынужден перебраться обратно в Европу. Вероятно, это обстоятельство и тот факт, что самого Хаксли волновали не столько природа и коренное население Северной Америки, сколько ее современная цивилизация, объясняют решение писателя отправиться в Нью-Йорк, минуя Нью-Мексико.
Спустя пару лет, задумываясь о том, что именно следует противопоставить урбанистической романтике в «Дивном новом мире», Хаксли избрал не просто некую неконкретизированную или вымышленную индейскую резервацию, но реальное поселение пуэбло близ городка Таос в Нью-Мексико. Возможно, выбор индейской резервации как места действия шестой, седьмой и восьмой глав «Дивного нового мира» был продиктован впечатлением от писем Лоуренса, восторженно отзывавшегося о Нью-Мексико как о «нетронутой, вечной и нерушимо чистой территории, которая не должна достаться нам, ужасным белым людям с нашими машинами»[94]. Лоуренс любил повторять, что небо в Нью-Мексико не такое старое, как в Европе, «воздух новей, а земля не так натружена»[95].
Поначалу Хаксли поддался чарам лоуренсовских текстов об индейцах и их древней земле. Но к началу работы над романом лоуренсовские чары ослабли, что, думается, не могло не сказаться на общей интонации, характерной для описания индейцев пуэбло в «Дивном новом мире». Эти сцены без натяжки прочитываются как пародия на лоуренсовский эскапистский примитивизм, на его стремление слиться с первозданной природной культурой.
Поскольку для «индейских» глав «Дивного нового мира» требовались подробности, а Хаксли, не побывав в Нью-Мексико, не мог опираться на собственные впечатления, ему пришлось воспользоваться этнографическими материалами из коллекции института Smithsonian[96]. Именно они помогли писателю добиться максимального правдоподобия в изображении пляски со змеями.
Ранее биографы Хаксли не сомневались в том, что писатель лично не присутствовал на подобной церемонии. Однако сравнительно недавно исследователи обнаружили материалы, косвенно доказывающие, что писатель присутствовал на постановочной пляске со змеями, когда, направляясь на Восточное побережье, решил посетить Гранд-Каньон в Аризоне. Высока вероятность и того, что добираясь туда на поезде, Олдос и Мария прочитали рекламную брошюру «Пляска со змеями индейцев моки» (моки – еще одно название индейцев племени хопи), распространявшуюся правлением железной дороги. Брошюра рекламировала церемонию как «бесподобное языческое представление», обещала туристам незабываемый спектакль, действующими лицами которого будут смуглые жрецы и танцоры с их неподражаемой экспрессивной жестикуляцией[97]. Известно, что президент Теодор Рузвельт однажды побывал на таком разрекламированном представлении и описал пляску со змеями как «облагораживающее» зрелище[98]. Хаксли, очевидно, не разделял восторгов президента и потому изобразил совсем не облагораживающую сцену.
Вернемся к роману, где «новой романтике» цивилизованности, урбанистической эстетике Нового мира Хаксли противопоставил эстетику естественности. Иронизируя над придуманной им самим альтернативой, он изобразил максимально грубую этнографическую экзотику. Вместо захватывающей дух мистерии он представил грубый примитив. Описания жизни пуэбло, очевидно, призваны вызывать отвращение. Трупы животных, голодные псы, подбирающие объедки, ядовито-алкогольное дыхание жителей, накачанных мескалем или пейотлем, вонь и грязь, запахи немытых тел, подгоревшего жира, нестиранной одежды. Хаксли подробно описывает кровавый и бессмысленный ритуал со змеями и бичеванием. Змеи выписаны в отвратительных подробностях. Ритуал начисто лишен флера таинственности. Такого рода «чужое» не получает преимущество в состязании со «своим» – технократично-спортивно-увеселительным.
Что до фигуры Джона Дикаря, говорящего на невозможном языке (даже влияние риторики Шекспира не может исключать влияния совершенно особой индейской племенной культуры) то по причине своей искусственности эта фигура нисколько не сглаживает резкий контраст между максимально отодвинутыми друг от друга «своим» и «чужим», «цивилизованным» и «диким». В заключительной главе романа Джон Дикарь, отвергнув цивилизацию, селится в уединенном месте – в долине за цепочкой прудов. Возможно, это уточнение призвано отослать читателя к знаменитому эксперименту Генри Торо на Уолденском пруду, где, как известно, трансценденталист и ученик Эмерсона поселился на два года, два месяца и два дня. Подобно Торо, обходившемуся минимальным набором инструментов и скромными запасами, Джон потратил небольшую сумму денег на обустройство, купив нужный инструмент, гвозди, веревки и бечевки, клей, спички, простейшую кухонную утварь, пакетов 20 семян и 10 кг пшеничной муки. Кроме изготовления орудий для самоистязаний Джон принялся возделывать землю. И эта аллюзия на огородничество Торо в совокупности с прудами и скудными покупками весьма прозрачна в «Дивном новом мире»: «Джон копал гряды – и в то же время вскапывал усердно свой духовный огород, ворошил, ворочал мысли»[99].
92
О том, что «Дивный новый мир» является антиамериканским романом, см., например: Golovacheva I. A Perfect Psychology for a Perfect Society// “Natures Nation” Reconsidered: American Concepts of Nature from Wonder to Ecological Crisis. Abstracts of EAAS Bie
93
В 1930 г. Лоуренс умер на руках у Олдоса и Марии Хаксли. Автор «Дивного нового мира» стал «литературным душеприказчиком» Лоуренса: ему предстояло опубликовать письма Лоуренса, предпослав им собственное предисловие, что и было сделано. Описания Нью-Мексико и индейских поселений Хаксли мог прочитать в том числе и в этой корреспонденции. Супруги Хаксли добрались до Нью-Мексико лишь в 1937 г. О влиянии Лоуренса на Хаксли см. в: Firchow Р. Reluctant Modernists: Aldous Huxley and Some Contemporaries / Ed. Ev. Firchow and B. Nugel. Muenster; Hamburg; London: Lit Verlag, 2002. R 209–228; Meckier J. Aldous Huxley: Modern Satirical Novelist of Ideas / Ed. P. Firchow and B. Nugel. Berlin: Lit Verlag, 2006. P. 259–273.
94
D. Н. Lawrence and New Mexico / Ed. Keith Sagar. Salt Lake City: Peregrine Smith, 1982. P.31.
95
Letters of D. H. Lawrence / Ed. Aldous Huxley. New York: Viking, 1932. P. 375.
96
Хаксли пользовался материалами этнографа Фрэнка Кашинга «Описание мифов зуни о творении» (Outlines of Zuni Creation Myths) и «Народные сказки зуни» (Zuni Folk Tales), опубликованными Институтом Smithsonian. Кашинг объявил, что именно культура зуни представляет собой подлинную социальную утопию. Хаксли, как показывает сравнительный анализ, не только позаимствовал у Кашинга важнейшие детали для «индейских» глав, но и высмеял утопические представления этнографа. Подробнее в: Sloan М. Frank Hamilton Cushing: A Source for Huxleys Brave New World// Aldous Huxley A
97
В работе Хигдона (Р. 145) также высказано предположение, что Хаксли обратился к работам Дж. Бурка «Пляска со змеями индейцев моки» (Bourke J. The Snake Dance of the Moquis, 1884) и Эрны Фергюссон «Пляшущие боги» (Fergusson Е. Dancing Gods, 1931), в которых пляска со змеями описывается как кошмарное зрелище.
98
Higdon D. L. Op. cit. P. 141.
99
Хаксли О. О дивный новый мир / Пер. О. Сороки // О дивный новый мир: Английская антиутопия: Романы. М.: Прогресс, 1990. Дивный новый мир. С. 34. (Далее – ДНМ).