Страница 4 из 8
Я говорю об этом потому, что откровение сестре Фаустине, сосредоточенное на тайне Божьего милосердия, относится ко времени, предваряющем Вторую мировую войну. То есть именно к тому времени, когда зарождались и развивались обе идеологии зла – нацизм и коммунизм. Сестра Фаустина стала посланницей вести о том, что единственная истина, способная уравновесить зло этих идеологий, – это то, что Бог есть Милосердие, истина о Христе милосердном. И потому, будучи призван на престол св. Петра, я чувствовал особую необходимость в передаче этого опыта моей Родины, который, несомненно, принадлежит сокровищнице Вселенской Церкви.
Энциклика о Святом Духе «Dominum et vivificantem» по происхождению римская. Она вызревала несколько позже. Родилась она из медитации над Евангелием от Иоанна – над словами Христа во время Тайной вечери. Имен но в эти последние часы земной жизни Христа мы получили, пожалуй, самое полное откровение о Святом Духе. Среди слов, сказанных там Иисусом, присутствует весьма знаменательное для интересующего нас вопроса утверждение. Он говорит, что Святой Дух «обличит мир о грехе» (Ин 16, 8). Я постарался углубиться в эти слова и так пришел к первым страницам Книги Бытия, к тому событию, которое получило название «первородного греха». Св. Августин с необыкновенной проницательностью охарактеризовал природу этого греха следующим образом: «amor sui usque ad contemptum Dei» – «любовь к себе вплоть до презрения к Богу» («De civitate Dei», XIV, 28). Собственно, «amor sui» – любовь к себе – подвигла прародителей к первичному непослушанию, давшему начало распространению греха во всей истории человека. Этому соответствуют слова из Книги Бытия: «Будете, как боги, знающие добро и зло» (Быт 3, 5), т. е. будете сами решать, что есть добро и что – зло.
Именно это первородное измерение греха не может найти соответствующего возмещения в другой форме, нежели в противоположной – «amor Dei usque ad contemptum sui» – «любви к Богу вплоть до презрения к себе». Именно здесь мы касаемся тайны искупления человека, и к этому познанию ведет нас Святой Дух. Именно Он позволяет нам так глубоко проникнуть в «mysterium Crucis» и одновременно заглянуть в бездну зла, которое совершил, в то же время став его жертвой, в самом начале своей истории человек. Именно к этому относятся слова «обличит мир о грехе». И цель этого «обличения» – не осуждение мира. Если Церковь силой Духа Святого называет зло по имени, то исключительно для того, чтобы показать возможность победы над ним. «Аmor Dei usque ad contemptum sui» обладает именно таким значением. Собственно, это величина милосердия. Бог в Иисусе Христе склоняется над человеком, чтобы подать ему руку, чтобы поднять его каждый раз после падения, чтобы постоянно его поднимать и помогать ему с новыми силами продолжать путь. Человек не может подняться своими силами. Он нуждается в помощи Святого Духа. Если же он отказывается от нее, тотчас совершает грех, который Иисус назвал «хула на Духа», определив его как грех непростительный (ср. Мф 12, 31). Почему непростительный? Потому что он не предполагает в самом человеке желание прощения. Человек отвергает любовь и милосердие Бога, поскольку считает Богом себя. Полагая, что сумеет быть самодостаточным.
Я вкратце упомянул три энциклики, которые показались мне необходимым комментарием ко всему учению II Ватиканского собора, а также ко всем трудным ситуациям, имевшим место на том отрезке истории, в котором нам довелось жить.
С течением лет у меня возникло убеждение, что идеологии зла коренятся в самых глубинах европейской философской мысли. Здесь я должен коснуться некоторых фактов, связанных с историей Европы, и особенно – ее культуры. После выхода в свет энциклики о Святом Духе определенные круги на Западе отреагировали на нее очень отрицательно. Откуда эта реакция бралась? Она исходила из тех же источников, из которых более двухсот лет назад родилось так называемое европейское Просвещение – в частности, французское Просвещение, не исключая в том числе английского, немецкого, испанского и итальянского. Просвещение в Польше отличалось от всех прочих. Россия, пожалуй, не пережила просветительского потрясения. Кризис христианской традиции там пошел по иному пути, и в начале XX века взорвался с тем большей яростью в облике радикально атеистической марксистской революции.
Чтобы прояснить эту проблему, необходимо вернуться в период, предшествовавший Просвещению, прежде всего к революции в философском мышлении, совершенной Декартом. «Cogito, ergo sum» – «Мыслю, следовательно, существую» – перевернуло всю философскую мысль. Додекартовская философия, то есть «cogito» (мыслю) или, скорее, «cognosco» (познаю), была соотнесена с «esse» (быть), которое было первично. Для Декарта же «esse» стало вторичным, так как первичным он считал «cogito». Таким образом, изменилось не только направление философской мысли, но и произошел радикальный отход от того, чем философия была ранее, в частности философия св. Фомы Аквинского – от философии «esse». Ранее всё интерпретировалось через призму бытия («esse»), и так же всё объяснялось. Бог как самостоятельное Бытие («Ens subsistens») являлся необходимым основанием каждого «Ens non subsistens, ens participat-um», то есть для всех сотворенных бытий и для человека. «Cogito, ergo sum» разорвало эту преемственность мысли. Первичным стало теперь «Ens cogitans» (бытие мыслящее). Начиная с Декарта, философия становится наукой чистого мышления: все, что есть бытие («esse») – равно и сотворенный мир, и Творец, – находится в сфере «cogito» как содержание человеческого сознания. Философия занимается бытием постольку, поскольку оно является содержанием сознания, а не постольку, поскольку существует независимо от него.
Здесь необходимо посвятить некоторое время традициям польской философии, в особенности тому, что произошло в ней после прихода к власти коммунистической партии. В университетах изымались из программы все формы философского мышления, не соответствовавшие марксистской модели. Это совершалось простым и радикальным способом – устранялись люди, представлявшие такой образ философской мысли. Весьма знаменательно, что среди тех, кто был лишен кафедр, находились прежде всего представители философии реализма, включая представителей реалистической феноменологии (например, профессор Роман Ингарден), а также львовско-варшавскую школу (например, профессор Исидора Домбская). Труднее было с представителями томизма, поскольку они были в Люблинском католическом университете и на теологических факультетах в Варшаве и в Кракове, а также в духовных семинариях. Их тоже, хотя и другим способом, болезненно коснулась рука системы. Марксистские власти не доверяли признанным мыслителям, сохранявшим критическое отношение к диалектическому материализму. Назову из них Тадеуша Котарбиньского, Марию Оссовскую и Тадеуша Чежовского. Очевидно, что из университетских курсов невозможно было устранить логику или научную методологию. Зато можно было разнообразными способами чинить препятствия, ограничивая влияние «инакомыслящих» профессоров на воспитание студентов.
Итак, события, имевшие место в Польше после прихода к власти марксистов, принесли плоды, подобные тем, которые были вызваны процессами, происходившими ранее в Западной Европе в период после Просвещения. Между прочим, говорилось о «закате реализма в томизме» одновременно с попытками понимать это как отход от христианства как источника философии. В конце концов, вопросом, который был подвергнут сомнению, стала и сама возможность обращения к Богу. Согласно логике «Cogito, ergo sum», Бог мог быть только содержанием человеческого сознания, но не Тем, Кто окончательно объясняет человеческое «sum». Следовательно, Он не мог быть и
«Esse subsistens», «самостоятельным Бытием», Творцом, Тем, Кто дарует бытие, и Тем, Кто дарует Самого Себя в тайне Воплощения, Искупления и благодати. «Бог откровения» перестал существовать, став «Богом философов». Осталась лишь «идея Бога» в качестве темы для произвольного формирования путем человеческой мысли.