Последний костер

Оказалось все проще и прозаичнее. Это геологи много лет назад ездили на тяжёлых вездеходах. Гусеницами нарушился верхний слой, – мох не мог удерживать летнее тепло, и солнышко растапливало вечную мерзлоту. Растаявшая водичка образовала ручеёк. Тот промывал себе русло, по которому весной неслись всё более бурные потоки. Так и образовывались огромные овраги, да и продолжают образовываться до сих пор.

И вот, когда нас привезли в Валёк, мы увидели плоды своего труда. Огромные штабеля мяса лежали со всех сторон вертолетной площадки. Трудно сказать, сколько там было оленей, но конечно, не пять и не десять тысяч, а гораздо больше. Ведь на промысле было задействовано около двадцати бригад.

Мы слышали, что промхоз не смог заключить договор с материком, и поэтому мясо оказалось невостребованным. А наоборот, ещё с материка в Норильск везли свинину и говядину. В столовой можно было взять свиную котлету за восемьдесят копеек, или олений шницель, превосходящий эту котлетку размерами в три раза, за пять копеек.

Но мы не вникали в экономическую сторону вопроса. Жалко, конечно, было смотреть на горы мяса, никому не нужного. Получается, что зря старались. Но директор, в частной беседе с охотоведами, убедил, что на следующий год всё будет обосновано результатами этого сезона, и никуда они не денутся, – подпишут договор. Да и это мясо в дело пустим, в крайнем случае – на зверофермы.

Еще пара дней ушла на получение заработка и, вообще, на всё – про всё. Перед самым отъездом встретился Борис, – бич из соседней бригады, – с трясущимися руками и синюшным цветом лица. Он обрадовался знакомым лицам, подскочил, поздоровался:

– Слышь, закурить дайте.

– Ты что, Боря, с таких-то заработков побираешься, или ещё не получил деньги?

– Получил паря, два дня в «Яранге» пол шампанским мыли.

– Ты же завязать хотел, приодеться, костюмчик там, шубу…

– А, рукавицы вот купил, перезимуем как-нибудь, а дети… зачем я им такой.

Бич, он и в Африке бич…

Хозяин тайги

Тигр находится под охраной закона. Да, это нужно. Да, это необходимо. Всех, живущих на этой планете, нужно охранять, оберегать, создавать условия для жизни. В том числе и для человека. И для тигра.

Много споров идет в научном мире о тигре. Спорят практики, которые сами много сезонов находились в поле, непосредственно наблюдали жизнь этой кошки, и спорят теоретики, которые даже порой в зоопарке-то не были. Но еще неизвестно, кто из них отстаивает более правильную сторону вопроса. Активно включаются в эту дискуссию и охотоведы. Конечно, большинство из них, и даже абсолютное большинство за то, что тигра надо охранять всеми силами и возможностями, не взирая на то, что он неимоверный проглот, – в день ему нужно не менее пяти килограммов мяса, а в месяц? а в год?! И нужно учесть, что они редко по одному живут, в основном семьями. Да охотничьи угодья, современные угодья, просто не смогут их прокормить, они же сами себя заморят голодом, или дальше пойдут, в другие угодья.

Со стороны профессиональных охотников проблема охраны тигра смотрится несколько по-другому. Тигр – это проблема. С давних времен эта кошка использовалась восточными лекарями для изготовления различных лекарств. Очень дорогих лекарств. В дело шла практически вся тушка зверя, начиная от очень целебного и вкуснейшего мяса и заканчивая особо ценными усами, которые настаивали на спиртах и их производных. Лекарства готовились и из всех внутренних органов. Использовалось все, вплоть до содержимого кишечника, вплоть до когтей.

Конечно, охота на тигра велась повсеместно, круглогодично и полностью бесконтрольно. Естественно, его выбили. Может еще, и болезнь какая помогла.

Да, когда все это осознали, когда спохватились… чуть не опоздали. Наложили полнейший запрет, занесли во все самые красные книги, установили особый статус и приняли еще множество мер по охране вымирающего вида. Добросовестно охраняли несколько десятков лет. И теперь продолжаем охранять, вот только энтузиастов этого дела поубавилось. И тому есть объективные причины.

За годы спокойной и безбедной жизни кошечка расплодилась. Хорошо расплодилась. В виде исключения из охранных правил стали иногда разрешать отлов молодых тигров для зоопарка. По несколько штук в году. Да и не каждый год.

А они все плодятся, расширяют ареал, увеличивается численность. А запреты продолжают действовать. Строгие запреты, штрафом не отделаешься. Охотникам мешать начал. Зверя изводит, – ох и прожорлив, скотина, да и вообще, работать в тайге не дает, – в спину дышит. Охотники этого не любят.

Женя Ерёмин охотился из родного дома. В том смысле, что базовым зимовьем у него был старый родительский дом. Да, да, именно здесь, на живописном берегу таежной реки, стоит дом, – пятистенник. А когда-то, лет тридцать назад, здесь была деревня, – Юмо. Большая деревня, богатая.

Колхоз был. Имел тот колхоз приличные земли, хлеб растил. В пойме реки накашивали столько сена, что и себе хватало и плотами возили по осени в райцентр, – продавали. Потом началось укрупнение колхозов, совхозы стали организовывать. Переселили всех на центральную усадьбу – в Бичевую. А деревня таежная, с юрким и быстрым, как хариус, удэгейским названием Юмо, бросилась. Отец Женькин уезжать не стал, перешел работать в заготконтору, – кое-какую пушнину добывал, иногда, если подфартит, сдавал мясо. Летом рыбачил.

Больно было глядеть, как разваливается и умирает ещё совсем недавно такая живая и веселая деревня. Брошенные поля дурбенели, – зарастали всякой нечистью, покосы пойменные и вольные выпаса затягивались кустарником и кочкарем. Подгнивали и разваливались мосты на дорогах, когда-то связывающих деревню с миром.

Женя был с детства инвалидом, – правая рука была заметно короче левой, поэтому в армию не пошел, а сразу после школы с удовольствием надел на плечи охотничий рюкзак и старое, видавшее виды, ружье. Увечье не мешало таежной работе.

Отец часто прихварывал, к непогоде у него всегда болели фронтовые раны. Через два охотничьих сезона Женя остался один. Чему-то успел от отца научиться, что-то сам допетрил, докумекал, да и друзья были, – подсказывали.

Через несколько лет он уже стал заметным охотником. Не первым еще, но уже хорошо добывал. И пушнины сдавал прилично, да и мяса, – по десятку кабанов валил каждый сезон. Уважительно здоровались с ним пожилые охотники.

Любил свой участок парень, и летом, при любом удобном случае всегда туда наведывался. Благо что недалеко, – на моторке минут сорок езды. Протока тихая, в стороне от основного русла, всегда была с рыбой. Сети ставил прямо под окнами и, сидя за столом, чаевничая долгими летними вечерами, наблюдал, как дергаются поплава сетей, – радовался попадающей рыбке.

А ближе к осени, в конце августа – начале сентября, привозил сюда жену, – женщину тихую характером, но очень проворную на дело. Она и ягод наберет, и с орехом пособит, а главное, помогает в рыбалке запретной. В это время на икромет поднимается кета, и заготавливал её Женя прилично.

Бочки с рыбой и бочата с икрой перевозили домой ночью, выбирая более темную и падерную. Чтобы, не дай Бог, кто встретился и рассекретил. Это была глубокая Женина тайна. Посвящен в эту тайну был лишь старший брат. Это он помогал на своей машине вывозить рыбу и икру в Хабаровск и там сбывать. Правда, нужно отдать должное, Женя с братом делился щедро, даже излишне щедро, и никогда об этом не жалел.

Дом отцовский, как мог, поддерживал. Старый, конечно, дом, сыпался вовсю, но стоял еще. От других деревенских домов одни ямы остались, бурьяном поросшие. И украшением всего дома была печь, русская печь, со всеми положенными наворотами, – голбчик, приступочка, лавочка, лежанка и прочее. Она по праву занимала почти полдома.

Будучи на промысле, Женя протапливал ее, – иногда для того, чтобы хлеба постряпать, а чаще просто для тепла, для души. Затопит и сядет перед ней, смотрит на огонь, как завороженный, мог так сидеть долго, пока огонь совсем не уляжется, не спрячется в раскаленные угли. Свод печи становился светлым, отбеливался от жара, красивел.