Страница 6 из 14
– Суньте деньги под тарелку.
Он повиновался.
– Ладно, – говорю. – Утром выправлю разрешение на выход, а с темнотой выйду. Так, где грузиться будем?
– Как насчет пляжа Бакуранао?
– Годится. У вас там все подготовлено?
– Разумеется.
– Теперь по погрузке, – говорю. – В нужном месте ставите два фонаря, один над другим. Я зайду на них с моря. Вы подходите ко мне на лодке и грузитесь с воды. Сами, лично, подниметесь ко мне на борт с деньгами. Человечка не возьму, пока не получу плату.
– Нет, – отвечает он. – Половину перед погрузкой, а вторую когда закончите.
– Ладно, – киваю я. – Это справедливо.
– Значит, по рукам?
– Да вроде бы, – говорю. – И чтоб никаких вещей и никакого оружия. Ни револьверов, ни ножей, ни бритв; ничего. В этом я должен быть уверен.
– Капитан, – сказал мистер Синг, – вы мне не доверяете? Разве наши интересы не совпадают?
– Обещаете проверить?
– Вы ставите меня в неловкое положение. Разве вы не видите, что у нас общие интересы?
– Ладно, – говорю. – В котором часу вы там будете?
– Ближе к полуночи.
– Ладно… Ну, как будто все.
– Вам какими купюрами?
– Можно сотнями.
Он поднялся, и я проводил его взглядом. На выходе ему улыбнулся Фрэнки. Синг не удостоил его и взглядом. Говорю же, лощеный был типчик. Тот еще китаёза.
К столу подошел Фрэнки.
– Ну? – спрашивает.
– Откуда ты знаешь мистера Синга?
– Он переправлять китайцы, – сказал Фрэнки. – Большой дело.
– Давно он здесь?
– Два года, – отвечает Фрэнки. – Раньше другой переправлять. Кто-то его убивать.
– То же самое ждет и мистера Синга.
– Конечно. Разве нет? Такой пребольшой бизнес.
– Тот еще бизнес, – говорю.
– Большой, – твердо кивает Фрэнки. – Китайцы на лодка уже никто не видеть. Другой китайцы писать письма, говорить все-все хорошо.
– Просто великолепно.
– Такой китайцы не уметь писать. Какой уметь писать, все богатый. Еда нет. Только рис. Здесь живет сто тысяч китайцы. Только три китайская женщина.
– Отчего же?
– Правительство не пускать.
– Однако, – говорю.
– Ты и он иметь дело?
– Не исключено.
– Хороший дело, – кивает Фрэнки. – Лучше чем политика. Много денег. Пребольшой бизнес.
– Возьми бутылочку пива, – говорю ему.
– Ты уже не унывать?
– Да ну, к черту, – говорю. – Пребольшой бизнес. Весьма обязан.
– Хорошо, – кивает он и хлопает меня по плечу. – Я теперь рад. Лишь бы ты довольный. Китайцы – хороший дело, а?
– На редкость.
– Я так рад, – говорит Фрэнки, и я вижу, что он готов слезу пустить от умиления, что все так славно складывается. Теперь пришлось мне хлопать его по спине. Тот еще Фрэнки.
С утра я первым делом изловил агента и попросил оформить мне разрешение. Он потребовал представить судовую роль, и я ответил, что команды вообще нет.
– Собрались возвращаться в одиночку, капитан?
– Совершенно верно.
– А что с вашим помощником?
– Он в запое.
– Одному очень опасно.
– Да всего-то девяносто миль, – говорю. – Думаете, пьяница на борту что-то изменит?
Я отвел лодку к стандардойловскому причалу, что расположен на той стороне бухты, где и заправил оба бака. Вышло порядка двухсот галлонов. Очень мне не хотелось брать столько топлива по двадцать восемь центов за галлон, но еще толком не ясно, куда доведется идти.
С той самой минуты, как я встретился с китайцем и взял у него деньги, вся эта история не выходила из головы. За ночь почти глаз не сомкнул. А когда вернулся к причалу «Сан-Франциско», там меня ждал Эдди.
– Здорóво, Гарри, – крикнул он и помахал рукой. Я швырнул ему бакштов, он закрепил его, потом поднялся на борт. Все такой же долговязый, мутноглазый и полупьяный, если не сказать больше. Я по-прежнему молчал.
– Слушай, – говорит. – Хорош гусь, а, этот Джонсон? Взял да свалил. Ты случаем не в курсе, где его найти?
– Шел бы ты отсюда – сказал я ему. – Видеть тебя не могу.
– Братишка, да разве мне легче? Я точно так же огорчен.
– Вон с лодки, – говорю.
А он только уселся поудобнее и даже ноги вытянул.
– Я слышал, мы едем сегодня, – продолжает. – И то верно, нечего тут больше делать.
– Ты не едешь.
– Что случилось, Гарри? Чего ради тебе со мной ссориться?
– Чего ради? Пошел вон.
– Да брось ты.
Я врезал ему по лицу, он поднялся и слез на причал.
– С тобой, Гарри, я бы никогда так не обошелся.
– Еще бы ты посмел, – говорю. – А с собой все равно не возьму. И точка.
– Бить-то зачем?
– Чтоб проняло.
– Как же мне теперь? С голоду пухнуть?
– А ты не пухни, – отвечаю. – Пойди вон матросом на рейсовый пароход. Отработаешь обратный путь.
– Не по-людски ты со мной, – пожаловался он.
– Ты сам-то с кем по-людски поступаешь, забулдыга? – говорю я ему. – Ты же мать родную обжулить готов.
Что, кстати сказать, было правдой. Но мне стало неприятно, что я его ударил. Бить пьяного всегда неприятно. Хотя на такое дело его все равно брать нельзя; даже если б я и хотел, все равно нельзя.
Он захромал к воротам, длинный, как день без завтрака. Потом остановился и побрел обратно.
– Гарри, ты бы не одолжил мне парочку долларов, а?
Я дал ему пятидолларовую бумажку из денег китайца.
– Я всегда знал, что ты мне друг… Гарри, почему ж ты меня не берешь?
– От тебя одни несчастья.
– Ты просто злишься. Ну ладно, старина. Еще будешь рад со мной свидеться.
Теперь, с деньгами, он пошел куда быстрее, но, право, на него даже смотреть тошно. Он ступал так, словно суставы у него были вывернуты задом наперед.
Я сходил в «Жемчужину», встретился там с агентом, и он передал мне бумаги, а я угостил его пивом. Потом я сел завтракать, и тут пришел Фрэнки.
– Просить тебе передавать, – говорит он и сует мне какую-то трубочку в бумажной обертке и с красным шнурком. Когда я снял бумагу, там оказалась фотография, и я ее развернул ее, ожидая увидеть, к примеру, снимок моей лодки, сделанный кем-то на причале.
Не тут-то было. Оказывается, это голова какого-то мертвого негра с перерезанным от уха до уха и затем зашитым горлом, а на груди плакатик с надписью по-испански: «Вот как мы поступаем с ленгуас ларгас».
– Просили передать, говоришь? – спросил я Фрэнки. – Кто?
Он показал на парнишку, который околачивается возле порта и давно связан с местным жульем. Парнишка стоял у стойки с закусками.
– Скажи ему, пусть подойдет.
Тот подошел. Он сказал, что это ему дали двое молодых людей сегодня утром, часов в одиннадцать. Спросили, знает ли он меня, и он ответил, мол, да. Потом он отдал это Фрэнки, чтобы тот передал мне. Получил за это доллар. Они были хорошо одеты, добавил он.
– Политика, – понимающе кивнул Фрэнки.
– Не иначе, – сказал я.
– Они решили, вы заявите в полицию, что вчера утром встретили здесь тех ребят.
– Не иначе.
– Плохой политика, – сказал Фрэнки. – Хорошо, что ты уезжать.
– На словах что-нибудь просили передать? – спросил я парнишку.
– Нет, – отвечает. – Только вот это.
– Мне пора, – сказал я Фрэнки.
– Плохой политика, – повторил он. – Очень плохой.
Документы, что дал мне агент, я сгреб в стопку, уплатил по счету, вышел из кафе, пересек площадь, затем нырнул в ворота и был очень доволен, когда миновал склад и выбрался на пристань. Эти мальчишки нагнали-таки на меня страху. У таких вполне хватит ума вообразить, будто я кому-то чего-то сболтнул про тех парней. Они все что давешний Панчо. От испуга сами себя заводят, а как заведутся, их тянет на мокрое дело.
Я поднялся на борт и взялся прогревать двигатель. Фрэнки стоял на пристани и смотрел. Он улыбался все той же странноватой улыбкой глухого. Пройдя к нему ближе, я сказал:
– Слушай, – говорю. – Как бы тебе из-за этого в беду не влипнуть.
Он не слышал. Пришлось орать в голос.
– Мой хороший политика, – сказал Фрэнки. И отвязал причальный конец.