Нить на запястье

К нему сильнее стремится, без всякого уже контроля разума всем телом подаваясь вперед. А он держит без вопросов и возражений. Маша вжимается в его тело своим, отбросив всякую сдержанность, да и Олег цепляется пальцами за нее.

Жадно. С силой, которой, быть может, и не ждала от него. А сейчас от этого ощущения — нирвана охватывает. Потому что, слишком хорошо уже его зная, в полной мере понимает, насколько Олега одурманивает. Ведь и в похожей ситуации почти ловила с другими. Не специально, но… А он всегда был отстранен, собран, немного насмешлив, словно просто снисхождение к потребностям своего тела проявлял…

Не в этот момент.

О, да! Не с ней!

Ничего Горбатенко не контролирует в этот момент. И не скрывает этого. Не может просто. Ее покоряет… А сам ею покорен уже целиком! Бедрами толкается вперед, то и дело срывается, начиная кусать, и тут же языком, губами загладить пытается, шепчет:

— Прости, душа моя!..

И опять зубами, словно тоже просто не может сделать с собой ничего! А оно так и есть! Она его на все сто понимает!

И от его прикосновений, от жадных и жарких рук Олега, только сильнее закручивается спираль нужды у Маши внутри!

Он ей настолько нужен! Целиком…

Этот твердый и горячий пах, который Олег продолжает в ее промежность вдавливать так, что она досконально его возбужденный член ощущает, пусть и через ткань. И Марию трясет от необходимости его в себе ощутить. Всего этого мужчину на себе: с тяжестью его мощного тела, испариной обжигающей кожи, которую и сейчас пытается с его шеи слизнуть, дурея от солоноватого привкуса. С тем чувством полной защиты и растворения в покоренности его телом, которую только с Олегом и хотела испытать. Своей перед ним слабости, которая этого мужчину покоряла и делала таким же зависимым от нее, какой и Мария сейчас себя ощущала… Хотела секса с ним, да. Давно… Любого. Облизать его всего была готова, все оттенки на вкус познать. Впервые в жизни, кажется, по собственному желанию отчаянно хотела бы вниз опуститься, встав на колени. Стянуть с него брюки и своими губами, своим ртом обхватить его тяжелую и твердую плоть, скользя языком и пальцами по члену Олега. И чтобы он в свои ладони ее волосы загребал, погружаясь между губ глубже, чтобы ещё сильнее контроль терял… Чтобы для его удовольствия! И чтобы он кончил — хотела. Ощутить мускусный вкус его удовольствия…

Горела от нужды свое тело ему отдать любым затребованным способом… Все, что Олег захочет у нее взять. Всего, что сама пожелает с него получить и стребовать! Того, о чем с кем-то другим и подумать бы постеснялась… А сейчас — ни капли смущения. Потому что точно знает — и он для нее сделает не меньше!

Жар в голове и все тело влажное, возбужденное, словно набухшее: грудь, губы, бедра… Горячие скользкие складки промежности, до которых он уже пальцами добрался, кое-как содрав (и по ходу порвав, кажется) с нее колготки, отодвинув белье в сторону.

— Моя!

Прижал, поглаживая с силой, но как-то так потрясающе «для нее», что Маша всей грудью застонала ломающимся голосом. Сильнее подалась на его ладонь, на эти жадные пальцы, прижимаясь еще больше.

Его… Разве она спорит?!

А Олег от этого ее безоговорочного согласия рыкнул даже, и вновь легко зубами ее губу прикусил.

Пошло? Нет… Между ними не пошлость или низость. Не ощущает подобного. Просто друг для друга оба, и все.

Господи! Да она сама его готова начать кусать, кажется! Чтобы ещё больше этого мужчину своим сделать. И когда успели настолько все эмоции вспыхнуть? Как он так взбудоражил ее? Несколько же мгновений прошло…

В голове кровь барабанила таким грохотом, что Олег сам от себя глох. Не слышал ничего, кажется. И в тоже время, напряженное и судорожное дыхание Маши, выдающее ее эмоции и чувства — перекрывало для него даже эту какофонию пульса. Хотел в себя ее вдавить! Нуждался в том, чтобы спаяны были, чтобы без расстояния! Плоть от плоти. Одно целое…

После всех своих тяжелых и лишенных всякого оптимизма мыслей за этот вечер — должен был точно знать, что она в кольце его рук. Он сумеет от всего защитить! Потому что не предполагал, а точно знал все самые хрен**ые варианты развития событий. На своей шкуре те прожил и прочувствовал. И теперь отчаянно пытался самому себе доказать, убедить, что есть иной путь. И ради этой женщины, ради Маши, Олег именно его реальностью сделать должен. Не вовремя вообще, кажется, при их-то раскладе и ситуации, а уже по фигу!

Сжимая пальцы так, словно сквозь кожу ее прорваться пытался, ей-Богу, Олег не мог прекратить целовать: ее рот, шею, до груди добрался. Уткнулся горящим ртом, всем лицом…

Елки-палки! Он зубами готов был все пуговицы оторвать с ее гребан**й блузы, лишь бы больше самого ощущения Маши в свои руки заполучить, ее тепла и вкуса для своего рта! Зависимым себя ощущал, ненасытным в этой потребности и необходимости в ней.

Только и пугать ее меньше всего хотел бы. Да и синяки на ее коже помнил… Нежная она у него. Хрупкая. Не желал боль причинить! Пытался удержаться на грани, хоть с его нравом и характером это — как конец радуги искать… Знал, что бескомпромиссен и жаден до жесткости может быть, как ни пытался это в себе подавить. Особенно к тому, чего так давно жаждет. И не услышат тело, мышцы, члены никаких доводов разума, стоит хоть немного силу воли ослабить… Ведь удавалось сдерживаться ранее… Но не с ней. Никак. Воля и выдержка уже и так трещали по всем швам! Потому что Маша — его! На самом примитивном уровне — подсознательная потребность и тела, и разума, и чего-то пустого и горячего за самой грудиной, куда мог бы — вколотил бы ее. Чтоб навсегда, ни миллиметра расстояния…

Держал Машу крепко, не мог пальцы разжать. Прижал собой к стене, разрываемый на части слишком сильной жаждой. И не получалось ту под контроль взять!

Кожа у нее сладкая, горячая до одури. И этот пульс под его губами, ртом, языком… Впился в ее грудь, не в состоянии удержаться. И ни х*ра не мешало: ни одежда, ни белье!

Хотя нет, бесило сильно, только все равно хотел заполучить! А руки уже в самом ее горячем, самом закрытом месте… Влажная, шелковая, обжигающая. По пальцам его сочится влагой их общего возбуждения… Мля. У него сердце колом в груди от возбуждения стало, по ходу. Про пах и вспоминать нечего — до боли возбужден. До одури его трясет от ее стонов, вкуса, запаха… Большего хочет!

Но неудобно, блин. Руки заняты, свободы маневра не хватает!

Раздраженно гортанно рыкнув из-за невозможности немедленно сделать с ней все, о чем долгие годы даже думать себе не позволял (Ха! Только оно само, без разрешения его мозга, думалось и картинками рисовалось…), Олег оторвался от манящей его влажности. Крепче ухватил Машу и с нею же резко развернулся. Точно помнил, что тут у нее где-то был комод…

Мария не сопротивлялась ничему, что он творил. Наоборот, воспользовавшись тем, что он несколько занят, старалась и его раздеть больше. Только Олег своими же руками ей мешал. Не специально… А Маша все равно стягивала пиджак, с рубашкой его поступала так же, как он с большей частью ее одежды — без всякой жалости!

Усадил ее на комод, по пути столкнув вазу с цветами, что сам утром и прислал.

Не заметил. Не до мелочей, ей-Богу. Все сознание на Маше замкнуто. Да и кровь до мозга слабо добивает, в другом месте скопилась…

— Олег! — то ли рассмеялась, то ли застонала Маша, под звон бьющегося стекла. — Жалко!

— Куплю новую, душа моя. Хоть три, слово даю… — пообещал он, лихорадочно сдергивая с нее блузку. Отбросил. Следом себе за спину отправил и лифчик, сдернув мешающее ему кружево с ее тела. — Господи! Какая же ты красивая, любимая! — выдохнул.

С каким-то трепетом сжал ладонями ее груди. Скользнул пальцами по тонким ключицам, выпирающим из-под кожи, по контурам ребер, что под грудью просматривались. Маша задохнулась от его ласк, задрожала вся.

— Только изводишь себя! — с недовольством проворчал Олег, накрыв ртом уже сжавшийся от его ласк, напряженный сосок.